«Я заметил, что первые эскадроны имели больше вороных, вторые гнедых и рыжих, третьи разношерстных, и четвертые – серых и белых мастей. Седла и уздечки – кавказского образца, но большею частию с азиатскими мундштуками; хотя русские инструктора и добивались, чтобы все ездили на удилах, а не на мундштуках, но это оказалось невозможным, так как тамошние жеребцы привыкли к строгим мундштукам и на удилах заносили».
По наблюдениям Мисль-Рустема в жизни Персидской казачьей бригады периодически происходили курьезы, связанные с особенностями местного менталитета: «Через казармы вы проникаете в две кухни, чистенькие, с котлами, с двумя пузатыми самоварами, которые для виду возились всюду за бригадой. В этих кухнях никогда ничего не варится. Полковник Ч. вздумал было не давать порционные деньги на руки, но это удалось ему ненадолго: появился ропот, и пищу перестали варить. Дело в том, что на полученные порционы персидский казак умудряется кормить всю свою семью, а из котла это сделать немыслимо».
Бывали и откровенно забавные случаи, которые также запечатлел в своей книге Мисль-Рустем. Однажды, по его словам, в бригаду явились два более чем почтенных и откровенно не подходящих для строевой службы старика, которые, тем не менее, каким-то образом умудрились раздобыть фирман о зачислении их в ряды шахских казаков. Озадаченный инструктор был вынужден согласиться и поставил их в последнюю шеренгу, поскольку было очевидно – строевые упражнения и освоение воинских приемов старцам не под силу. Вскоре на смотр в бригаду пожаловал сам Насреддин-шах. Дряхлых новоиспеченных «казаков» опять поставили подальше, но у них, оказывается, существовал собственный план действий. «Каково же было удивление инструктора, когда он, проходя по фронту с шахом, еще издали увидал опять в первой шеренге, безобразно державших шашки и сгорбленно стоявших, бородатых стариков. Шах, подойдя к ним, остановился, усмехнулся и сказал: «Вижу, вы старые служаки, – молодцы». Они же ему, без церемонии, стали из фронта кланяться и приблизительно держали такую речь: «Мы-то молодцы, носили тебя еще на руках во время твоего похода с отцом твоим Мамед-шахом на Герат (поход этот был лет 50 тому назад), а ты вот, неблагодарный, все нас держишь нижними чинами». Шаху очень понравилась эта речь, и он со смехом спросил, чего же они желают. Они отвечали: «Чина», чтобы иметь до смерти пенсию, – и шах им сказал: «Мобарек явер», что значит: «поздравляю майорами». И вот два старика-нахала, никуда не годные, сделались майорами и по проходе шаха были выгнаны из строя русским инструктором и никогда больше не показывались в бригаде. Не правда ли, оригинальное производство?»
При этом Мисль-Рустем отмечал, что хотя современные ему жители Персии в большинстве своем выражали склонность больше к торговым делам, нежели к проявлению воинственного духа прославленных героев прошлого, но изучение военного дела и в особенности верховой езды и джигитовки удавалось казакам из Персидской бригады очень хорошо.
Ван Хельсинг в Персии
Свидетельством того, насколько усердно британцы вели пресловутую Большую игру, может служить путешествие венгерского востоковеда Арминия Вамбери, предпринятое им в первой половине 1860-х годов. Он, переодетый дервишем, побывал в Бухарском и Хивинском ханстве и дважды – в Иране. Казалось бы, главной его целью было именно этнографическое изучение стран, городов и образа жизни людей. Но в 2005 году Британский национальный архив рассекретил документы, из которых стало ясно, что Вамбери был агентом английских спецслужб и его странствие являлось частью плана по противодействию намерениям России расширить сферу влияния в Центральной Азии.
Правда, заметки Вамбери, изданные им в виде книги «Путешествие по Средней Азии», содержат немало интересных наблюдений. Хотя достоверность части из них оспаривалась другими авторами. Так, генерал-лейтенант русской армии, историк и лингвист Михаил Терентьев сомневался, что Вамбери совершил весь тот путь, который описал: «Мне лично удалось проверить в Самарканде две вещи, – указывал Терентьев в книге «Россия и Англия в Средней Азии», – уличающие Вамбери в том, что он их не видел и, следовательно, в Самарканде не был».
Однако Ирану посвящена немалая часть книги Вамбери. Вот впечатления автора от прибытия в Мешхед: «Был один из тех прекрасных осенних дней, которыми так богат восточный Иран. Местность – голая равнина с немногими холмами – не очень романтична; но тем красивее возвышающийся, словно оазис, город, окруженный садами, блистающий разноцветными куполами». Далее путешественник указывает, каким контрастом по сравнению с «тяжелым, подавленным настроением в туркестанских городах» показалась ему жизнерадостная персидская уличная толпа. «Пустынными улицы Мешхеда бывают редко; но особенно полны и даже, я бы сказал, забиты они в ясные осенние дни, и если в эту пору, между десятью и двенадцатью часами, взглянуть на пеструю сутолоку на всех улицах, то едва ли запомнишь точно хотя бы один из окружающих тебя сотен предметов…»
Особое впечатление на путешественника произвели некоторые архитектурные памятники: «Мечеть Гаухаршад… славится скорее не богатством, а как произведение искусства. Высокий портал из разноцветных изразцов, освещенный солнцем, благодаря своим великолепным краскам представляет феерическое зрелище. Руины Медресе-Ханым в Самарканде, как и развалины на Мусалла в Герате, были, может быть, роскошнее и богаче, но, мне кажется, едва ли красивее. Внутри также преобладают превосходные изразцы. Золото и серебро хотя и встречаются, все же персы правы, когда называют усыпальницу имама Ризы царственной, а мечеть – произведением искусства».
«Персия – именно та страна Азии, которая благодаря проявлению всех крайностей наиболее отчетливо показывает свой восточный характер».
С несомненным почтением Вамбери пишет об авторе «Шахнаме»: «Прежде чем расстаться со святым городом, я съездил на могилу великого иранского барда, на могилу Фирдоуси, которая, как мне указали, находится на развалинах Туса, лежащих к северу от города. Надгробный памятник очень скромный, а под ним лежит один из величайших национальных поэтов мира, который воспел историю своего народа в 60 тысячах стихов, включив в свой язык не более двух чужих (арабских) слов… Он хотел остаться верным иранцем и считал позором пользоваться языком угнетателей своего народа».
А в рассказе о посещении Нишапура он также отмечает великих поэтов, «чьи могилы немало прославили этот старый город Ирана. Один – это Фарид ад-Дин Аттар, великий мистик и философ, который написал интересное произведение «Мантик ат-тайр» («Логика птиц»). В нем представлены все разновидности пернатого мира, их мучает желание понять смысл своего существования, и они жаждут найти источник истины. Орлы, коршуны, соколы, а также ворон, голубь, горлица и соловей – всех их одинаково интересует этот важный вопрос. Все навещают всезнающую Худхуд, волшебную птицу Соломона, которую считают учителем, и расспрашивают ее в чрезвычайно курьезной беседе о желаемых сведениях. Она разыгрывает скромность, дает мудрые советы и ведет стаю на ту тропу, по которой попадают к Симургу, Фениксу восточного мира, который одновременно предстает символом ярчайшего света… Второй поэт, прах которого покоится в Нишапуре, – это Хайям, резкий антипод первого… И все-таки Хайяма читают не меньше, чем первого поэта. Персия – именно та страна Азии, которая благодаря проявлению всех крайностей наиболее отчетливо показывает свой восточный характер». При этом, отмечает Вамбери, именно в Персии при всех противоречиях и крайностях отчетливо выражена склонность и способность к мирному сосуществованию.
Вамбери был сильно впечатлен, по его словам, отношением иранцев к Нишапурской равнине: «Джелгей Нишапур (Нишапурская равнина) в глазах перса – это верх красоты и богатства. Для него воздух там чище и благоуханнее, чем где-либо, ее вода – самая сладкая в мире, плоды ее земли ни с чем не сравнимы, а когда он с гордостью и радостью указывает на лежащие к северо-востоку горы, богатые бирюзой и благородными металлами, можно себе представить, как сияют от восторга его глаза, когда он говорит об этих местах своей родины».
В дальнейшем странствии Арминия Вамбери можно заметить его регулярный интерес к русской теме в разных ее аспектах, причем именно в контексте Большой игры. «Шахруд – значительный торговый центр между провинциями Мазендеран и Ирак… Караван-сараев несколько, и в одном из них расположена фактория большой русской торговой компании «Кавказ», которая в последнее время почти вытеснила английскую торговлю в Хорасане благодаря импортной торговле Астрахани и Баку через Астрабад. Да, русские обладают огромным влиянием во всей Азии, от Камчатского залива до Константинополя, и ни для кого это влияние не является таким опасным, как для британского льва, которому русский медведь теперь крепко наступает на пятки, и наступит время, когда он вцепится ему в шкуру своими острыми когтями».
«Персидская столица показалась мне местом, где процветают цивилизация и образованность».
«Шахруд – значительный торговый центр между провинциями Мазендеран и Ирак… Караван-сараев несколько, и в одном из них расположена фактория большой русской торговой компании «Кавказ», которая в последнее время почти вытеснила английскую торговлю в Хорасане благодаря импортной торговле Астрахани и Баку через Астрабад».
Он много пишет о набегах туркестанских кочевников на приграничные районы Персии и оживленные торговые пути, проходящие по этим местам. «Путешествие из Мешхеда в Тегеран всегда считается рискованным предприятием; но особенно опасен Хорасан, где страх перед туркменами, белуджами и курдами заставляет задуматься любого». Впрочем, тогдашнему управителю этих мест – «мечу государства» Султану Мурат-мирзе удалось достичь успеха в обеспечении безопасности дорог. «Он был энергичный и талантливый человек, – пишет Вамбери, – и наряду с другими похвалами, которые ему воздавались вполне по заслугам, существовала поговорка: «Ребенок мог бы уверенно и спокойно пройти по улицам с полной тарелкой фруктов на голове». Приводит путешественник и другую поговорку, относящуюся к дороге: «Девять фарсахов в Хорасане – это очень много, потому что пословица говорит: «Миля в этой провинции бесконечна, как женская болтовня, и кто примется измерять их, у того все мерные цепи лопнут». А Тегеран после всех треволнений пути безмерно обрадовал путешественника: «Персидская столица показалась мне местом, где процветают цивилизация и образованность».