Вырываясь из теснины переулков на главную магистраль, Сильвестр еще притопил акселератор и потянул поводок сирены, огласившей утро многократно усиленным звуком падающей капли: «Пи-и-у! Пи-и-у!»
Габор с колена стрелял вслед машине. Пули визжали, рикошетя от булыжной мостовой. Мимо, мимо… Кажется, попал!
5. Букет для Евы
Белая дверь с черной табличкой, где золотом значилось: «Невропатолог», приоткрылась на ширину лампаса, который и мелькнул за ней, пламенея. Энергичный голос произнес:
— Я не девушка, чтобы меня провожать. Спасибо, доктор!
— Режим труда и отдыха, — с профессиональной задушевностью прозвучало в кабинете. — Распорядок дня, вечерние прогулки…
— На ваши таблетки у меня надежды больше, — окончательно распахнулась дверь, и Костя услышал вопрос, обращенный уже к нему: — Что, товарищ капитан, и вас бессонница заела? На летчиков непохоже.
Першилин поднялся со стула. Заместитель командующего Группой войск генерал-лейтенант Николай Иванович Кулемин круглым полнокровным лицом напоминал шаровую молнию и обладал всеми ее признаками. Появлялся неожиданно, встреча с ним не всегда и не для каждого была безопасна, но в любом случае запоминалась надолго. Своим подчиненным он мог простить все, кроме равнодушия. Но равнодушным трудно было оставаться в его присутствии. Немалый запас энергии, сконцентрированной в этом человеке, как бы подзаряжал окружающих. Першилин понял: вот встреча, которая может изменить судьбу:
— На сон не жалуюсь, товарищ генерал-лейтенант, прибыл за справкой, что я не дурак.
Кулемин задержал взгляд на лице Кости, хмыкнул, спросил подошедшего — полы белого халата вразлет — начальника госпиталя.
— А что, вы даете такие справки? По-моему, лучше иметь другую. Дуракам сейчас жить проще.
— Поэтому меня и хотят им сделать, — сказал Костя. — С психа взятки гладки.
— Капитан шутит, — поправил очки начальник госпиталя. — По приказу плановый медосмотр летно-подъемного состава…
— Врачебно-летную комиссию проходил неделю назад, когда сватали на «салон» командующего, — перебил Костя медицинского полковника и добавил: — Я тот самый летчик, который…
— Ага, — Кулемин понял с полуслова, — который, грубо говоря, поставил на уши всю Группу войск, а сам прячется по госпиталям.
— Капитана Першилина доставили с гарнизонной гауптвахты, — на всякий случай уточнил начальник госпиталя. — Меня попросили…
Полковник медицинской службы что-то быстро зашептал на ухо генерал-лейтенанту. Внезапно Костю охватило безразличие. Длинный госпитальный коридор с навощенными полами и выходящими в сад окнами принизывали солнечные лучи. В них плыли, золотясь, пылинки, и такой же пылинкой ощутил себя капитан Першилин. Тишина и покой. Что еще нужно для счастья? Вот только решетки в оконных рамах… Специфика этого госпитального отделения.
— Чушь, — громко сказал Кулемин. — Кто бы ни звонил, все равно несусветная глупость. Товарищ капитан!
Костя шагнул вперед.
— Я вас жду в моей машине. Ноль третья. Вопросы?
— Старший лейтенант Халмирзаев меня тоже ждет.
— Кто?
— Начальник гауптвахты.
— Думаю, мы найдем с ним общий язык. Впрочем, раз вы уже здесь, побеседуйте с врачом. Ведущий специалист. Как у вас, например, с режимом труда и отдыха? А вечерние прогулки? То-то же, мой друг.
Генерал-лейтенант Кулемин сбежал по лестнице. Неврологическое отделение было на третьем этаже, под ним размещалась хирургия с двумя современными операционными, а первый занимало физиотерапевтическое.
Зло охватывало при виде всего этого. Миллионы инвалютных рублей грохнули на суперсовременный госпиталь, который на платформы не погрузишь и с собой не увезешь. Придется оставлять. Как и вычислительный центр, но его, слава богу, хоть не успели нашпиговать электроникой. Командующий сумел согласовать вопрос в Москве, а сколько других, несогласованных?
Николай Иванович снял с вешалки фуражку и вышел на обихоженную территорию. Шагая по аллее, Кулемин готовился к непростому разговору в посольстве. Начальник госпиталя признался, что похожая на приказ просьба поступила именно оттуда. Иезуитский приемчик в духе застойных времен. Хотя ситуация сложилась пиковая. ЧП почти что межгосударственного масштаба. Нужен «мальчик для битья», и лучше слегка придурковатый: обкатанный вариант.
Николай Иванович понимал, что на этом пути Группу войск ждут новые тумаки. Выходит, русские доверяют боевую технику слабоумным? Командир экипажа, первоклассный летчик, это же не солдат-первогодок, сбежавший из части и обобравший дачу. Нужны другие варианты разрешения конфликта.
Николай Иванович почувствовал свежесть утра, увидел росинки в траве, словно проткнутые солнечными лучами, и клумбу ярких цветов. Возле нее на корточках хлопотала женщина российской комплекции, подпоясанная поверх белого халата еще и черным, как передником, Кулемин присел на корточки рядом:
— Доброе утро. Столько цветов, что глаза разбегаются, а названия ни одного цветка не знаю. Не подскажете?
У нее было круглое распаренное лицо. И любопытство в глазах.
— Утро доброе, товарищ генерал.
— Николай Иванович.
— Николай Иванович, — повторила она и, отряхнув землю, округло повела рукой:
— Ярко-красные — пеларгонии, а там, видите, желтенькие, бархатцы. Эта клумба не самая красивая. У нас розы есть, и гладиолусы. Показать?
— Покажите, — поднялся Кулемин, увлеченный неплохой, как ему подумалось, идеей. — С цветами познакомился, а с их хозяйкой еще не успел…
— Аня. Анна Владимировна. Я тут и впрямь сестра-хозяйка, ну а цветы… Цветы хозяев не имеют, товарищ генерал. Для каждого глаза красота.
— А что, Анна Владимировна, если мы здесь немножечко поубавим красоты, чтобы прибавить в другом месте?
— Букет? — догадалась сестра-хозяйка. — А для кого? Извините, конечно, но мне нужно знать, какие цветы выбрать.
— Для девушки, — ответил Николай Иванович. По милому лицу сестры-хозяйки пробежала тень.
…Анна Владимировна обещала вывести к стоянке машин коротким путем. Вслед за ней Кулемин шел тропинкой через заброшенный сад и мысленно отмахивался от привязавшегося куплета.
Цветы роняют лепестки на песок,
Никто не знает, как мой путь одинок…
Нет, эта ария не про Николая Ивановича. Пока Группа войск еще не расформирована, и он нужен, а значит — не одинок. Кулемин знал, что среди друзей есть и недруги. Что за глаза его упрекают в излишней жестокости. Но знал он и другое: хорошо быть добреньким, когда ни за что не отвечаешь.
Цветы роняют… И, как ни бодрился генерал-лейтенант, стало грустно и ему. Сколько раз проходил он рядом с прекраснейшими цветами, не замечая. Сколько воскресных дней не провел он с друзьями в незатейливом застолье. Сколько умных и красивых женщин прошло мимо. Сколько часов не посвятил лучшей из них…
6. Собачьи свадьбы
Всего их было три, три выстрела хлестнули вдоль улицы Бабочек, последний зацепил глушитель бело-синей полицейской «Лады», и на центральную улицу городка Сильвестр вылетел почти с мотоциклетным треском и грохотом. Несколько вскриков полицейской сирены окончательно расчистили перед Фельдом дорогу, нога вдавила в пол педаль акселератора. Брусчаткой под протекторами просвистела и осталась позади Ратушная площадь, красным кирпичом ограды пролетел перед глазами госпиталь Святой Марии-Магдалины, и лишь тогда Сильвестр перевел рычаг переключения скоростей в нейтральное положение.
Стоп, сказал он себе, не слеши. Дорожный указатель подсказывает рвануть на автостраду, но именно там, где почти некуда свернуть и негде спрятаться, тебя обязательно сцапают. Угон патрульной машины — два года минимум, не говоря о том, что Вициан с пистолетом в руке заявился вовсе не для того, чтобы пожелать тебе доброго утра.
Автострада отпадает. Город, тихий уютный городок, и всегда-то бывший подполковнику Фельду чуть тесноватым, для беглого Сильвестра Фельда вовсе окажется ловушкой. Проще всего купить билет на электричку — благо после вчерашнего расчета шевелилась в кармане заначка — и укатить в столицу. Он мог там кануть. Спрятаться, затеряться песчинкой среди миллионов других песчинок.
Однако и этот вариант Сильвестру не подходил. Уехать из города, когда здесь разворачиваются события, острием своим направленные, Сильвестр чувствовал, против русского аэродрома, это все равно что самовольно оставить пост.
Патрульная «Лада» еще шла накатом, тихо шелестел двигатель на холостых оборотах, шумом эфира потрескивала радиостанция, и вдруг с раздражением прорвался голос:
— «Центральная» вызывает «Бахмач». Я — «Центральная», «Бахмач», отвечайте… Габор, свинья, ты что, дрыхнешь? Ответь «Центральной»!
Фельд понял, что «Бахмач» — позывной захваченной им машины, и рука невольно потянулась к микрофону. В голове сложилась залихватская фраза: «Алло, “Центральная”! “Бахмач” приказал долго жить. Теперь говорить буду я, Сильвестр Фельд!»
Чтобы не искушаться, Сильвестр выключил радиостанцию. Щелкнул тумблером и тут же подумал, что расставаться с передатчиком нельзя. А вот бело-синяя машина слишком приметна. Снять радиостанцию и оставить «Ладу» на улице? Нет, Сильвестр Фельд не хотел упрощать задачу недавним коллегам. Автомобиль надо спрятать, пусть его как следует поищут, а он тем временем подумает о надежном убежище.
Сильвестр оглянулся. Хаотический маршрут побега привел его на улицу Кладбищенский съезд. Это уже окраина, и тем лучше. Левой рукой удерживая руль, правой Фельд отвинчивал «барашки», крепившие радиостанцию, одновременно поглядывая по сторонам. Заметив почтовый фургон на неохраняемой площадке, Сильвестр понял: то, что нужно. Достав из багажника «Лады» ящик с инструментами, он легко открыл дверцу фургона, спрятал под сиденье радиостанцию и от души порадовался, обнаружив там бутыль вина. В качестве трофеев из «бардачка» патрульной машины выгреб две пачки сигарет, свисток и солнцезащитные очки. На сиденье валялась полицейская фуражка — Фельд закинул ее в почтовый фургон тоже, чуть не забыл ящик с «Дианой», выругался, плотно закрыл дверь фургона и погнал «Ладу» в сторону глубокого оврага. Прощай, «Бахмач»!