— Пока розыск не дал результата, господин заместитель министра. Да, делаю все возможное… Нет, спасибо. Спасибо, господин Коложвар, помощь не нужна. Подозреваемый здесь, в городе. Почему так думаю? Интуиция… дома и стены помогают… первоначальная версия отрабатывается… Не хотел бы по радио открытым текстом… Есть, понял, до связи.
Конрад Лейла отпустил тангенту микрофона, с хрустом потянулся:
— Ну что, старина Балаж, задал нам хлопот твой предшественник!
— Сильвестр всегда был беспокойным человеком.
— Почему был? Он и есть. Вот только где?
Конрад Лейла взял со стола «Кэмел», вытряхнул из пачки сигарету и закурил, искоса поглядывая на радиостанцию. Сквозь потрескивание помех прорывались голоса патрульных.
— Есть одна мысль или, скажем, мыслишка. Но потребуется помощь русских. Полковник Ржанков уехал?
— Надо спросить у моей лейтенантши. Они там вместе терзали компьютер. Что за дурацкая идея, кстати, забивать штаты женщинами? Вы ближе к начальству, господин полковник, подскажите, а? Предлагаю…
Конрад Лейла не успел узнать, что предлагает подполковник Балаж. Из внутреннего дворика, куда выходили окна красного уголка, долетели визг, крики, собачий лай. И хохот.
Лейла отдернул занавеску. У глухой бетонной стены с коробами пулеуловителей, где полицейские обычно разряжают оружие после патрулирования, сейчас стояли, крепко обнявшись, две худенькие девушки. Их жалкое тряпье валялось под ногами, а над головами, скрещиваясь, били в стену струи брандспойтов.
Подполковник Балаж распахнул окно:
— Вот оно что. Лесбиянки! Воды не жалеть на эту падаль. И вообще — не жалеть!
Плотные струи воды, алмазные в свете ручных прожекторов, сбили девушек с ног. Черная овчарка рвалась с поводка, захлебываясь от лая.
Конрад Лейла крикнул в окно: «Отставить!» — и словно новыми глазами посмотрел на лысенького, скромного, постоянно застегнутого на все пуговицы подполковника.
В комнату с пылающими щеками ворвалась лейтенант Адель Пирош и шагнула к Балажу. Ржанков, шедший следом, перехватил ее занесенную для хлесткой пощечины руку.
— Отставить! — устало повторил Конрад Лейла и энергичным жестом указал начальнику полиции на дверь. — А вы, лейтенант Пирош, заслуживаете взыскания. На службе держите эмоции при себе.
— Но ведь это экзекуция — настоящий нацизм!
— Нацизм, социализм, национал-социализм, — поморщился Конрад. — Оставим «измы» политикам. Пусть они их тасуют как угодно, служа сегодня одним богам, а завтра другим… Не ухмыляйся, Геннадий Николаевич. Если ты хочешь напомнить, что и я в один момент «перекрасился», то отвечу: единственно потому, что хочу служить своему богу.
— И этот бог?..
— Закон и порядок.
— Хотелось бы верить.
Безобразная сцена во дворике напомнила Конраду психиатрическую лечебницу, где однажды — слава богу, лишь однажды! — он побывал с деликатной миссией в прежние годы. «Холодная вода, — спокойно пояснял молодой бородатый жрец того храма печали, — очень способствует укреплению нервов. Вообще водолечение незаслуженно забыто. Почему в старину русские никогда не болели? Потому что в крещенские морозы окунались в прорубь всем миром. Мои опыты тоже подтверждают, что студеная вода является лучшим средством от всех известных болезней. Когда у вас будет высокая температура, окатитесь холодной водой, и больше не понадобятся никакие лекарства».
«Не сомневаюсь, — согласился Конрад Лейла, — что, кроме катафалка, тогда больше ничего не понадобится».
«А все же попробуйте, — настаивал бородатый, и в его глазах Конрад подмечал самый настоящий безумный огонек. — Только холодную воду надо принимать не дробными порциями, как под душем, а целиковыми, то есть ведром».
Лейтенант Пирош получила сейчас «целиковую» ошеломляющую порцию.
— В нашей службе, Адель, — обратился к ней Конрад, когда начальник полиции незаметно исчез, буквально испарился из красного уголка, — приходится порой сталкиваться с разной грязью. Я знаю, вы подали рапорт о переводе на оперативную работу. Подумайте еще раз. Это совсем не то, что в чистой комнате сидеть у компьютера. В белых перчатках нашу работу не сделаешь.
Ржанков, молча куривший у стола, не преминул вставить реплику:
— Всякую работу лучше всего делать просто чистыми руками.
— Вспомни еще раз про горячее сердце и холодную голову, — усмехнулся Лейла. — Это мы уже проходили. Тебе, Геннадий Николаевич, не хватает только бородки да шинели до пят, и был бы вылитый Железный Феликс.
— К сожалению, не только этого, — сказал Ржанков. — Зато твой подполковник Коложвар и без лаковых сапог и фуражки с высокой тульей вылитый…
— Господа! — легкой тенью, но тенью, оставляющей запах французских духов и желание пощупать ее руками, проскользнула между ними Адель Пирош. — Поберегите ваши нервы! Ваш же совет, полковник Лейла!
— Есть, мой лейтенант! — сразу согласился Конрад и отошел к окну. Во дворике, залитом уже одним лунным светом, девчонки натягивали свои мокрые джинсы, целомудренно стоя лицом к стене. Худые согнутые спины не вызывали никаких эмоций, кроме жалости. На хребтинках можно было пересчитать все позвонки. Мелкая рыбешка, попавшая в частую сеть полицейской облавы.
Лейтенант Адель Пирош подошла и задернула шторы на окнах:
— Нехорошо подсматривать за одевающимися женщинами, господин полковник. Позвольте предложить вам нечто другое.
— Охотно, коллега. Тем более что женщин за окном я как раз и не углядел.
«Нечто другое» оказалось рулоном тонкой бумаги, вышедшим все из того же принтера главного компьютера городской полиции. Адель раскатала свиток на столе, придавив пепельницей. Двумя столбцами слева и справа были впечатаны имена, фамилии, адреса.
— Мы с Геннадием Николаевичем… — начала Адель, и Конрад Лейла подмигнул Ржанкову:
— Браво, ты делаешь успехи. «Мы с Геннадием Николаевичем»…
— Весьма скромные, Конрад, но подумать есть над чем. В левом столбце установочные данные на мотоциклистов. То, что мы имели вчера. В правом лица, совершившие различные правонарушения. И благодаря лейтенанту Пирош мы выяснили, что некоторые имена в правой и левой колонках совпадают.
— Коллега Ржанков, не приписывайте мне чужие заслуги. Я всего лишь подкрепила данными вашу гипотезу. Правда, совпадение двух точек в системе не носит характера устойчивой закономерности. Чтобы выстроить доминанту, нам нужна третья…
Несколько минут Конрад Лейла разглядывал схему. Одинаковые имена в правой и левой колонках соединяли пунктирные линии. Всего таких набралось шесть. Не так мало, черт возьми! Впрочем, давно известно, что среда паршивых рокеров пестует правонарушителей.
Известно давно, а вспомнил Ржанков. Конрад Лейла ощутил укол — профессиональное самолюбие было задето. Напрасно он не взял с собой помощников, чтобы довести до логического завершения следствие о нанесении ущерба Еве Миллер. Теперь, когда на руках второе дело, об убийстве журналиста, труднее держать в голове подробности. Или, может быть, прав Ржанков, и все происходящее в Охотничьей Деревне — звенья одной цепи?
— Вы преуменьшаете свою роль, Адель, — сказал Ржанков. — Гипотеза, не подкрепленная фактами, — дом без фундамента.
— Я бы сказала иначе, Геннадий Николаевич. Гипотеза — магнитная стрелка компаса, указывающего курс в океане фактов.
Лейла присвистнул. Эти двое не зря провели вместе несколько часов, пока Конрад по жгучей послеобеденной жаре мотался в патрульной машине. Протягивая пунктирные линии от одной колонки с именами к другой, они и между собой навели прочный мостик симпатии. «Мостик симпатий»? Конрад мысленно выругался — и он стал говорить метафорами. Вслух сказал:
— Когда я слышу цветистые речи, меня очень сильно тянет выпить. Поскольку это исключается, предлагаю следующее. Лейтенант Адель Пирош едет домой на дежурной машине и отдыхает до утра. Вопросы есть?
— Нет, господин полковник. Я действительно не нужна. Пока у вас не появятся новые идеи, которые требуют подтверждения.
— Или опровержения, — буркнул Лейла.
— Спокойной ночи. Завтра мы обязательно найдем третью точку доминанты, — сказал Ржанков вслед уходящей девушке и добавил: — Толковый специалист. Ты знаешь, чем она занимается в свободное время?
— Конечно. Любовью. Ибо чем еще заниматься девушке с подобной фигурой, будь она хоть трижды лейтенант полиции.
— Архивом. Разбирает старые дела чуть не с первых послевоенных лет, переводит на дискеты. Нынешнее поколение больше доверяет электронной памяти.
— А ты, Геннадий Николаевич?
— Я — нет. История должна храниться в оригиналах. Даже там есть тьма охотников переделать ее себе в угоду или подделать. Начиная с протоколов сионских мудрецов и кончая секретными протоколами к пакту Молотова — Риббентропа, ты можешь сказать, где проходит граница истины и лжи?
— Я знаю, что истина в вине, — сказал Конрад Лейла. — И, честно говоря, в столе стоит аккуратная такая баклажечка с местным напитком. Я припас ее для тебя. Только не говори, что любишь кофе. Кофе горло не промочит, а тебе предстоит говорить всю ночь.
— С кем? Если ты имеешь в виду себя, старый болтун, то…
— Я имею в виду Сильвестра.
Ржанков посерьезнел, кивнул на радиостанцию:
— Предлагаешь вызвать Фельда на связь?
— Если ты ничего не имеешь против.
— Допустим, Сильвестр отзовется.
— На русскую речь он отзовется обязательно.
— И ты сразу включаешь в игру армейских пеленгаторов. Никогда еще не выступал в роли «живца», — сказал Геннадий Николаевич и, раздвинув шторы, распахнул окно во двор. Черные морды пулеуловителей у серой бетонной стены на мгновение показались Ржанкову идолами. Идолами обиженными. Жертвоприношение в капище не состоялось. Или, может быть, только отложено?
Ржанков протянул руку и раздумчиво взял со стола выносной микрофон коротковолновой радиостанции.
14. На берегах Стикса
Мрачный перевозчик доставил Сильвестра на противоположный берег. По горло в воде там стоял бородатый мужчина, похожий на Петера Дембински. Он наклонялся к воде, но всякий раз река ускользала от пересохших губ. Сильвестр тоже хотел пить и посочувствовал бедняге, однако уже в следующее мгновение толкал в гору здоровенную глыбину, на которой было выбито: «Краеугольный камень». И вот, когда вершина была совсем близка и прохладный воздух сияющих высот овевал пылающие щеки Сильвестра, краеугольный камень с жутким грохотом обрушился вниз, увлекая человека за собой.