Парень был огромен, очень спортивен, имел быстрые и пристальные глаза.
– Меня зовут Ромео.
Алегзандер коротко хохотнул и кинул на гиганта такой же короткий, но пристальный взгляд.
– Где ж твоя Джулье-этта, Ромео?
В глазах его не было ни искорки смеха. Просто интерес.
– Как ей и положено. Умерла.
Алегзандер пожал плечами.
– Хорошо, иди. Тебе покажут твою койку. Скажут, что делать. Иди, Роме-эо…
Гигант ни с кем не делился подробностями своего приключения, но откуда-то они стали известны. Странное дело – никто и ему тоже не давал повода думать, что его тайна перестала быть таковой, но и он тоже знал о том, что все знают, и очень поначалу был насторожен, как бывает насторожен калека по отношению к чужому сочувствию в сторону собственного увечья. Рост, выдающаяся сила, ярость, умение командовать и подчиняться приказам буквально в несколько дней выделили его из остальных, и очень скоро он стал одним из ближайших приближенных Дона, кем-то вроде командующего армией. И Дон, и Ромео, да и остальные все тоже, хорошо знали, что не последнюю роль в его «карьере» сыграло то, что на убийство Джульетты его побудил тридэ моторолы. Уж в чем в чем, а в том, что здесь поработал моторола, не сомневался никто.
Дон со дня на день ждал Кублаха и потому старался все дела завершить не в месяц, не в год, а в час. Дел было великое множество, он жутко спешил, но не мог себе позволить крупной ошибки – ему, человеку, противостоял моторола. В короткие минуты той его бессонной жизни он часто искал себе замену, искал и не находил. По вполне понятным, в том числе и ему самому, причинам – он слишком свыкся с мыслью о своей самобытности, он просто не мог представить себе, что кто-то, пусть даже он сам, может его заменить после того, как на планету придет Кублах.
Как выясняется, очень трудно соответствовать собственным притязаниям. Возникает много трудностей, которые ты должен решить сразу же, особенно если ты – специалист совсем по другой части. Все изменяется очень быстро, ты даже не успеваешь отследить изменения.
Очень много новых друзей. А поскольку ты стал для них чем-то вроде аятоллы, то не столько друзей, сколько фаворитов. Они мелькают, как в калейдоскопе. Как бы из ниоткуда возникшие Ромео, Алегзандер, Витанова, необъяснимый, подозрительный, но бесконечно искренний и преданный Козлов-Буби. И, конечно, неизбежный старикан, доброго слова не стоящий в других обстоятельствах, вот этот вот самый Теодор Глясс, который на самом деле ты (как, собственно, и все остальные), постоянно на тебя давит, как будто имеет право. И вроде бы в самом деле имеет право – ведь он же ты!
– Какого черта, Дон? Где тебя носило? Тут без тебя такое…
Теодор Глясс очень быстро стал почему-то дерганым, каждую минуту жил так, будто землетрясение.
Дон молча отстранил его рукой и прошел к себе.
– Потом. Минут через пятнадцать.
– Пятнадцать! – ударил ему в спину резкий тенор Глясса. – Да у нас ни секунды нет!
Злобно глянул на мертвую нишу «исповедальни», бросился в кресло. Сквозь зажмуренные веки почувствовал жгучий взгляд старика.
– Выйди вон!
– Ну уж нет! – Глясс почти прорычал. – Ты не один, парень, мы все в это втянуты. Ты даже не представляешь, как можно испоганить все одним часом отсутствия. Без тебя тут такое творилось!
Дону неинтересно, что тут такое творилось без него. «Такое» творится здесь каждую секунду – с той самой поры, когда он так опрометчиво… м-да.
– Думаешь, я не знаю, где ты был? Думаешь, другие не догадываются? Это ты Джосикой хочешь сплотить Братство?
Ему нужно было что-то отвечать. Дон отмахнулся от него, скривил лицо, прошел к себе в комнату, мешком повалился на стремительно вздымающееся кресло. Сжал веки.
– Ревнуешь, старик, – устало сказал Дон, по-прежнему не разжимая век.
– Ты что, не понимаешь? Тебе нельзя, если не хочешь, чтобы за тобой шли. Они половина, если не три четверти, влюблены в эту чертову Джосику так, как ты никогда не был в нее влюблен. Они молятся на нее тайком, они действительно все ревнуют. Ясно? Как ты когда-то, ревнуют!
– О боже, уйди!
Жутко бодрый старикан.
Дон забыл поставить тишину, раздались приглушенные звуки с улицы, какой-то чертов топот по коридору, крики даже. Интеллектор вежлив, тактичен, подбирается поближе, без слов, но ходовую часть ему надо подправить – безбожно свистит.
– Тебе, дружок, отмерен срок не месяцами, а неделями, может, днями. Придет Кублах и тебя заберет. А ты ерундой занимаешься!
Дон открыл глаза.
– Уйди, сказал же!
В Гляссе проснулось что-то родное, он пожал плечами.
– Ладно. Пять минут тебе. Больше нет времени на усталость. И на всю твою ерунду.
Встреча с Джосикой Дона опустошила. Нет, своим сексуальным фиаско с ней он сильно огорчен не был, даже, скорее, наоборот. Другое чувство не давало ему покоя. Неприятное, но совсем не похожее на разочарование от неразделенной или там отвергнутой любви. Он испытывал досаду и неуверенность.
И если досаду можно было хоть как-то отнести к Джосике, неуверенность имела отношение совершенно не к ней, а к предстоящей схватке. Всю свою почти легендарную известность Дон заработал главным образом потому, что от Фальцетти научился очень последовательно, то есть скрупулезно и с наименьшей потерей времени и усилий, готовить свои операции. Сейчас о скрупулезности и скорости не могло быть даже и речи.
Все срывается. Все идет через пень-колоду.
Это было просто сказать: «Выступаем против моторолы». Однако даже Дон, легендарный хнект, имеющий на своем счету не один десяток акций против городских моторол, ни разу не задавался такой целью – уничтожить не какого-нибудь там четырехпирамидного, а полноценного, высшего моторолу, полностью отстранить его от управления городом.
Но сейчас у него не было другого выхода, и, главное, сейчас он мог. Потому что располагал небывалым козырем – огромной, потенциально неисчерпаемой армией людей, так же хорошо, как он сам, разбирающихся в искусстве делать электронные гадости. Правда, армия на поверку оказалась не совсем армией, не совсем неисчерпаемой, а доны – не всегда донами. Но и такие, они давали надежду.
Шанс победить был мизерный, но тут уж ничего поделаешь. Уничтожить моторолу стало для Дона проблемой «или я, или он». Чего раньше тоже никогда не было.
Он уже учил их технике «визи», учил, и они понимали, чему их учат, понимали, что он и сам учится, сам на ходу не столько вспоминает эту несуществующую технику, сколько сам же ее и придумывает. Вместе с ними.
– Левый угол рта – р-р-раз! Подмигнуть с ноздрей – р-р-раз! Нет, не так. Посмотрите, вот здесь неестественность. Что я говорю – не неестественность, а малюсенький намек на нее. Его надо как следует подчеркнуть, сделать так, чтобы как намек это было заметно – по крайности, мотороле. Ну, вспомнили? Еще раз!
Около сотни донов сидели в несколько рядов на корточках перед Уолховым и старательно заучивали «визи». Стороннему наблюдателю могло бы показаться, что перед ним собрание сумасшедших или шутов – рожи они корчили совершенно невообразимые.
Они проводили тренинг по самой сложной, никогда еще всерьез не использованной, однако умозрительно довольно хорошо разработанной хнектовской системе – визуальной. Ее предложил сам Мейшел Хнектст, легендарный интеллекторщик из «Мамма-Г», который считается родоначальником самой идеи противостояния моторолам. Правда, тот же Хнектст под конец жизни успел предупредить своих последователей: «Не пытайтесь, „визи“ настолько сложно, что под силу лишь интеллекторным существам, человеку – ни в коем случае». Хнекты предупреждению вняли, правда, не сразу, но вняли по вполне понятным причинам – это действительно оказалось слишком сложно.
Теоретически есть всего четыре способа воздействовать на машину. Первый – через «домик», тот самый управляющий терминал, которым регулярно пользуются Техники из Депта Архивации и который ни моторолам, ни другим людям найти практически невозможно. Далее, если уж исторически, – то самое «визи». Потом «уди», голосовое воздействие, – самый распространенный среди хнектов способ, которому низшие моторолы могут мало что противопоставить. Однако на высшие интеллекторные структуры «уди» воздействует очень слабо. Последнее, а на самом деле по времени третье, средство – поиск вирусов, оставленных в древнейшие времена, и тех, что, по слухам, были внедрены в сознание моторол предшественниками хнектов, деятелями «Мамма-Г». Эти вирусы то и дело всплывали, но каждый раз выяснялось, что они либо вообще недейственны, либо действуют очень слабо. Хотя, конечно, мифы хнектов наделили эти вирусы свойствами прямо-таки сказочными.
Массированное «уди», на которое Дон надеялся вначале, теперь не проходило – моторола оказался сумасшедшим. Трудно, однако, можно на время заблокировать или ввести в заблуждение какие-нибудь слабо держащиеся «камни» пирамид моторолы (кластеры интеллекторов, занимающихся примерно одним и тем же делом) и тем самым свести его с ума. Намного труднее, а в принципе даже неизвестно, возможно ли вообще загипнотизированного моторолу заставить делать то, что тебе нужно. То, чем раньше занимался Дон с моторолами, было детскими игрушками по сравнению с тем, что он собирался проделать с моторолой Парижа‐100. Но теперь он имел возможность осуществить массированное нападение на моторолу, атаку, описанную множество раз в различных теоретических разработках первых хнектов, но ни разу не испробованную. Правда, все эти разработки имели дело с вменяемыми моторолами. Никто никогда даже не помышлял о том, как можно свести с ума уже сумасшедшего моторолу.
Точней, можно-то оно было можно – только вот итог предвидеть не сумел бы никто. Поэтому, сам с собою посовещавшись, Дон придумал план более сложный, но в лучшем случае все-таки выполнимый.
План этот сводился на самом деле к двум планам: одному примерно такому, который он замысливал раньше – массированная звуковая обработка словами типа «кабальеро данутсе», – и другому, основанному на визуальном воздействии, как раз тому самому «визи». Звуковое массированное воздействие могло лишь «расшатать камни», отвлечь, растревожить моторолу, сделать его более восприимчивым к «визи».