Ночные выстрелы, истошные вопли – все это еще не террор, уважаемые друзья. Всем этим доновский Париж‐100 мог похвастаться еще в день Инсталляции, ничего здесь такого террористического не усматривал совершенно никто. Террор – это глупость, в которую тебя заставляют верить, это обтягивающие лаковые бронекостюмы камрадов, целенаправленно взрезывающих толпу, это прорываемые с грохотом двери, это трупы казненных на всякий случай, потом измельчаемые до молекул в городских мусорниках, это неясные слухи про Великого Зомби, которого не видел никто, но о котором говорят так, как будто все его видели; это странное, двойственное поведение моторолы, это постоянная мечта о простой спокойной жизни, пусть даже и без порядка, это постоянное ожидание помощи, совершенно уже неважно от кого: от моторолы, от Дона, что-то там делающего таинственное на своем троне, даже от Фальцетти, который когда-нибудь должен же опомниться… От Космопола, от Кублаха…
Ох, как они ждали Кублаха, как проклинали за опоздание – и пучеры, и кузены, и даже камрады, даже камрады, да, представьте себе! Они говорили: «Вот кончится кошмар, и я растворюсь и убегу, и никто никогда от меня не узнает, что я был камрадом, уйду на дно, роток на замок и мысли законтролирую…»
Правда, не все камрады так думали, ну, конечно, не все. Такие, скажем, как Эми, «наш Грозный Эми», командир четырнадцатой дюжины охраны общественного порядка. Эти никакого избавления вовсе не ждали даже по ночам, когда один на один с подушкой или с девкой, говорящей о себе в мужском роде…
Так вот, в тот день Эми шел на очередное задержание, у него было нехорошее настроение, мелькнула даже мыслишка больным сказаться. В машине он был мрачен и камрадов обычными анекдотами не подбадривал. Думал, что это из-за Лэппо – тот позавчера «вернулся» и не сумел скрыть. Никто никогда не может долго скрывать такое. Эми пришлось принять участие в допросе, а раньше этот парень ему нравился. Сейчас на месте Лэппо сидел новичок. От него, как и от всех новеньких, разило безумием.
Район Мостов и Беседок, где находится бульвар Дама Виней, в это время уже спал – точнее, лежал в постелях. Утихли музыкальные тротуары (их панели-клавиши отключались в ночное время, не то что в центре), скромно приглушили свой гомон круглосуточные траттории, солнце било откуда-то сбоку из-за домов. Как раз сейчас начиналось время снабжения и уборки. Между деревьями, шипя, вспыхивали багрово-фиолетовым экологические фонтаны, армады паучков-пылесборников робко выглядывали из своих подстенных щелей, готовые бандитским кодлом тут же наброситься на выкинутую бутылку, разодрать ее вмиг и вмиг исчезнуть; и ползущая по небу «гусеница» вовсе не казалась такой уж пугающей тем, кто кидал на нее случайный взгляд снизу.
«Гусеница» причудливо изогнулась и села рядом с фигурным домом, очень таким мирным и домашним, очень нетеррористическим. И Эми с непонятным ему самому облегчением на этот дом посмотрел.
– В дверь стучать? – спросил его старший солдат Мисницци, готовясь к броску.
– Еще чего! – буркнул Эми, проверяя свой арсенал. – Обойдутся. Ломай с ходу, потом разбираться будем. И никакого сопротивления не терпеть. Да что это я тебе объясняю, самому разве неясно?
– Ясно, – сказал Мисницци и сделал знак остальным. – Готовность!
Там были какие-то ступеньки, водителем не учтенные, и машина грохнулась на них весьма ощутимо, и камрады повалились друг на друга. Под бешеную ругань Мисницци они вскочили на ноги, толкаясь повалили наружу.
Дверь в дом была открыта – редкость по тем временам. В прихожей тускло горел свет, со стен глядели многочисленные картины. Никто не встречал их, где-то играла тихая музыка. Эми молча указал команде на три двери первого этажа и ведущую на второй этаж деревянную лестницу с резными перилами (эта лестница его восхитила). Две комнаты на первом этаже были пусты, в третьей обжималась юная парочка. Парня тут же убили, потому что он слишком быстро вскочил с дивана, а девку потащили к машине. Девка визжала и отбивалась, но ее, само собой, оставили в живых, потому что камрады – джентльмены и женщин при захвате не убивают. Ее так – стукнули по загривку, чтоб не визжала, и поволокли дальше.
На втором этаже, стоя прямо напротив двери, их ждал гигант. Эми предупреждали, что в доме очень серьезный боевик, поэтому он и решил врываться внутрь без предупреждения; да и другие понимали, что надо быть начеку, но первых двоих, в том числе и новичка, сменившего Лэппо, этот парень все-таки сжег из горного скварка, проделав в своем доме громадную дыру и сбрив две верхушки у папоротниковых скрамблий на бульваре. На грохот сбежалась вся дюжина, бросив девку у самой машины (та девка бесследно исчезла, о чем они походя пожалели).
Эти идиоты (кого только Псих не берет в камрады!), как бараны, помчались под луч гиганта и домчались бы, ей-ей, домчались бы, если бы Эми не осадил их криком «Назад!». С той же скоростью они выскочили наружу и стали дом разрезать – начав, разумеется, с первого этажа. Мисницци обожал это занятие. Ух, как он водил скварком, любо-дорого посмотреть: глаза навыкате, зубы скрипят, на потном красном лице отблески пламени – словом, зверь, а не человек.
Дом стал оседать, и гиганту, конечно, пришлось несладко, он еще что-то пытался сделать со своим скварком, но не достал никого, потому что все вокруг него уже начало рушиться, и скварк он, конечно, не удержал – не для рук вещица, даже не для рук такого гиганта, особенно когда падаешь со второго этажа вместе со вторым этажом.
И, видно, чем-то его здорово придавило: он крякнул, и тут же раздался девичий визг (еще одна девчушка там пряталась, подружка, наверное. Это из-за нее он камрадам вздумал возражать, а ее потом нашли, голова всмятку, ничего себе девочка, только тоща). А парень этот – ну, молодец парень! – его когда прижало, он все-таки выбрался и выпрыгнул, откуда совсем не ждали, и тягу дал, и не поймать бы его никому, и скварком бы не достать – он сразу в незаметный переулок свернул, – если бы не Эми, который, ну вы знаете, не из тех, чтобы дать кому-нибудь убежать.
Они все за гигантом ломанулись, все, кто остался от четырнадцатой дюжины, семь человек, не считая самого Эми (одного, это потом узнали, насмерть придавило стеной, недоносок даже встать не знал где, ну совсем никакой выучки); но, хотя все бежали, Эми далеко вперед вырвался и, главное, он точно угадал тот двор, куда гигант улизнул.
А гигант никуда не убежал, потому что его все-таки здорово придавило, и это он сгоряча со второго этажа порскнул, на нервах, другому-то с такими ранами и шагу не сделать. Гигант не убежал, а просто спрятался в том дворе, за будкой утреннего питания. Он хорошо рассчитал, что поблизости от дома его никто искать не будет, да никто и не искал бы особо-то – нужен больно возиться, вон сколько еще работы, – но только он на Эми нарвался, а Грозный Эми – добросовестный человек.
Он слышал – тихо, но все равно подумал, что гигант где-то рядом прячется, а двор, как назло, всякой рухлядью был заставлен. Эми искал его без лишнего шума, но и парень вел себя настороженно. Так они и соблюдали тишину, пока лицом к лицу не встретились – неожиданно друг для друга. Гигант среагировал и скварк у Эми из руки выбил, но ударить не сумел – то ли выучки не хватило, то ли просто крепко в доме его прижало, но только отбил Эми его удар. И встали они, два барбоса одного роста, одной стати, масти даже одной, встали и друг на друга глядят.
– Ну, все, – сказал наконец Эми, – пойдем со мной, паренек.
И тут гигант неожиданно просипел:
– Эми? Ты?
Дело в том, что имя у Эми не придуманное было, а настоящее – тогда, в «исповедальне», моторола мало что ему рассказал, все крутил что-то, но имя и всякие там данные выдал. Конечно, морда его вполне могла быть террористам знакома, да и кличка Грозный Эми вполне могла до террористов дойти, но все равно – закралось в тот миг к нему в голову неприятное подозрение, что паренек этот родня ему. Они ведь действительно похожи были. Хотя темнело, кто знает.
Эми – человек искусный, никаких лирических отступлений на работе не терпит. Он не стал гиганта заинтересованно расспрашивать о папеньке с маменькой, не стал восторгаться по поводу встречи и с поцелуями не полез, он это все на потом оставил. Он, чтобы, значит, никаких неожиданностей в дальнейшем не ожидать, для начала грохнул хорошенько этого гиганта по корпусу, потом по физиономии, потом еще и еще по корпусу, а тот удары держал прилично, ну прямо непрошибаемый, он только почему-то не пытался отвечать тем же, все говорить порывался, хотя говорилку ему еще в доме отбило, да и Эми тоже добавил. Он потом все-таки упал, а тут и ребята из дюжины подбежали, и тогда Эми поднял с земли свой скварк и сказал громко:
– Он сопротивлялся, скотина!
Эми не дал его увести на пытки, он добил его, тем самым выказав свое уважение, а заодно и прочие родственные чувства к гиганту. Он ему лицо пожег, чтобы сходство в тайне оставить. Самому противно потом было насчет лица.
И назад поехал – мрачнее мрачного.
Вот тогда, в комнате для отдыха оставшись один, Грозный Эми и «вернулся». Почти что неожиданно для себя. Говоря поэтически, «поменял душу назад».
«Вернулся» он так. Для начала он поссорился с Гальеном, старым своим камрадом. От Гальена вечно чем-то воняло, а даже если и не воняло, то все равно казалось, что он насквозь какой-то гадостью просмердел; вообще, гнусный на вид был человечишко. Но дон, чистых кровей дон, если только можно говорить о чистоте кровей применительно к камраду. Потому что, с другой стороны глядя, камрад вовсе и не дон, совсем даже не дон, камрад – это что-то совсем другое. Хотя и дон в то же самое время – как хотите, так этот ребус и понимайте. Гальен пожалел тогда, что та девка с первого этажа от них убежала.
– Сейчас бы и позабавились. Уж я б ее сейчас отодрал!
Эми почему-то рассвирепел. Он и так вообще-то был весь день не в себе, а тут еще гигант этот, ему та девчушка, что убежала, тоже вроде родственницы теперь показалась, он, само собой, не думал такого, это так сказано, чтобы дать понять читателю душевное состояние героя повествования. Эми сказал Гальену замолкнуть, но тот только хихикнул, причем как-то особенно вонюче хихикнул – мол, чего там, девочка-то в соку, я ее за сиськи полапал, когда тащили, ядреные сиськи, такие, знаешь, тепленькие арбузики, есть чего попальпировать, так что зря ты насчет замолкнуть – тебе бы пощупать, совсем бы другое заговорил.