– Черт с ним. Начинаем! Берите Дона сейчас же!
Камрады опоздали всего на несколько минут. Увидев, что осталось от их товарищей, они выместили бессильную ярость на мебели в апартаментах Дона. Они все сожгли, а потом им досталось от Фальцетти за неумелые действия.
Итак, догорали апартаменты, Фальцетти в припадке живости бил кулаком о ладонь, Дон с Пристом и Валерио пробирались по неоконченному субкоридору на окраину города в дом своего друга Зиновия Хамма, одного из первых пучеров и одновременно одного из основателей Братства, мчался по небу Тито Гауф на своей райме, пытаясь оторваться от погони, а моторола ничего не предпринимал.
Он десятками сотен детекторов наблюдал за происходящим и тоже, между прочим, был в напряжении.
Глава 3. О глупой, но героической гибели Тито Гауфа
Берсеркер не отставал. Кублах был в шоке от происходящего. Мало того что всякие тайны, всякие тревожные загадки вокруг, так тут еще и прямая угроза жизни. Ну что это, в самом деле – мчаться над городом на запрещенной скорости в запрещенной близости от крыш, да еще в таком городе, как Париж‐100, где крыши блестят на солнце и глаза слепят, где машин, именно в ползающем, именно в надкрышном режиме, – чертова уйма. Где дома-монбланы соседствуют с приземистыми домами-казармами, похожими на военные машины непонятного назначения, где вся эта болтающаяся в воздухе рекламная и увеселительная мишура давно уже достигла непозволительной плотности (и куда только моторола смотрит – невероятно!), где ни намека даже на интеллекторное управление… так это мешает, саднит, так страшно пугает и в напряжении держит, а Гауф с выпученными глазами бросает райму из стороны в сторону и при этом ругается – у него такое отчаяние на лице, и лоб взмок, а помочь ему даже и не знаешь, чем можно.
Кублах, впрочем, нашел себе дело: в перерывах между умопомрачительными виражами он вертел головой по сторонам и время от времени подсказывал Гауфу заговорщицким басом, что берсеркер не отстает и, похоже, выбирает удобное время, чтоб пальнуть. Гауф тогда снабжал лицо самодовольно-презрительным выражением и закладывал… нет, даже не вираж… новое что-то такое, совершенно уже физически невозможное, отчего Кублах покорно терял сознание, а раймин свист превращался в истошный вопль о немедленной помощи.
И, кстати говоря – это Кублах заметил первым, – не только берсеркер проявлял к ним повышенное любопытство. Еще несколько машин мчались к ним с юга.
– К нам еще машины идут, – сказал он Гауфу.
– Черт бы побрал этот панорамный обзор, – ответил Гауф, оглядываясь. – Уже третий раз барахлит и каждый раз – в самый нужный момент. М-да. Это уже серьезно. Против этого уже…
Он послал машину в пике – и Кублах опомнился уже на земле, на какой-то узенькой и кривенькой улочке, совершенно ему незнакомой. Затем райма вылетела на тротуар и, чудом не задев бортами прохожих, юркнула в невзрачную арку. Торможение бросило Кублаха на лобовое стекло.
– Переждем, – сказал Гауф, наконец вытирая пот.
– Что переждем?
– Они сейчас над нами. Сверху ищут.
– Но здесь нельзя оставаться. Мы же здесь как в капкане. Надо бежать.
– Куда? – безнадежно спросил Гауф. – Есть только одно место, где мы можем укрыться, но мы туда не добрались. И не факт, что доберемся вообще.
– Какое место? Куда?
Гауф нервно озирался. Раньше, занятый сумасшедшей гонкой над крышами, он как-то обуздывал свой страх, а теперь поддался ему и был близок к панике.
– Это в Фонарном переулке, в центре такой. Ну, ты знать должен. Бывший дом Фальцетти. Больше в этом идиотском городе от Фальцетти спрятаться негде.
Имя показалось Кублаху знакомым.
– Фальцетти? Этот городской сумасшедший?
Гауф хмыкнул.
– Тот самый. Кого тебе бояться надо.
В арку вошли двое. Гауф подозрительно уставился на них, но они прошли мимо, проявив, впрочем, большой интерес к Кублаху.
Один из них, тощий и неумеренно желтый от употребления чисто парижского зелья фи-ши, осклабился в улыбке, другой, видом посолиднее, приветственно помахал рукой. Но было в их приветствиях, взглядах и позах что-то торжествующе-издевательское.
«Похоже, – подумал Кублах с тревогой, – меня здесь и впрямь все знают. Стекло, что ли, про меня им показывали? Но какое про меня может быть стекло? Так, в новостях четыре показа, девятнадцать секунд, причем… м-да… неареального уровня. Нет, мелькать, надо мелькать! Впрочем, может, кто-нибудь им привез, хотя…»
– Вот где они сейчас? – жалобно сказал Гауф. – Может, прямо над нами, а может, убрались уже, район обшаривают.
Кублах открыл дверцу.
– Пойду посмотрю. Заодно разомнусь после этой гонки.
– С ума сошел! – яростно зашипел Гауф, втаскивая его обратно. – Уходим!
Послышались шаги. Кто-то бежал к ним по улице. Нос раймы стал подниматься.
– Вот, дождались. Ну, теперь держись крепче!
Райма застыла в положении, которое трудно назвать стартовым. Нос ее сквозь арку был нацелен прямо на стену дома на противоположной стороне улицы. Из-под арки не было видно, сколько в нем этажей. Топот приближался. Они слышали тяжелое дыхание бегущего.
Когда он появился перед ними – громадный мужчина в неуклюжем комбинезоне и с толсторылым технологическим скварком наперевес, – Гауф резко выдохнул, будто сказал «вс-сё!», и райма сорвалась с места.
Человек со скварком отпрянуть не успел. Он успел разве что ужаснуться – уже в следующий миг райма снесла ему голову нижней кромкой бампера. Гауф болезненно поморщился.
– Эй! – запоздало крикнул Кублах, но райма заложила такой вираж, что он чудом не потерял сознание.
Дом через улицу был высок – этажей двадцать. Прямо над улицей нависал суперэркер – причудливое творение органокубиста, вздумавшего, судя по всему, изобразить виноградную гроздь или двойную спираль генома. На той скорости, которую набрала райма, огибать ее не было уже никакой возможности, так что надо было проходить сквозь.
Вот тут Гауф не выдержал. Он дико выпучил глаза, по-детски завопил и направил машину в узкую щель между ближайшими кубами-виноградинами. Дикая, ни с чем не сообразная геометрия суперэркера, к счастью, предусмотрела в нем вертикальную щель, но, к несчастью, винтообразную. Те две или три секунды, пока райма прорывалась сквозь суперэркер (Кублах почему-то повторил несколько раз: «Смерть. Смерть. Смерть»), Гауф непрерывно визжал от ужаса, но каким-то чудом умудрялся отслеживать все изгибы щели. И счастье! – визгливо кашлянув, лопнула от удара прозрачная металлопленка, прикрывающая суперэркер, и машина вырвалась наконец наружу.
– Перестаньте визжать, – брезгливо сказал Кублах. – Мы давно уже в небе.
Райма выровнялась сама, и некоторое время, пока Гауф, зажмурившись, тряс головой, они летели без управления. Придя в себя, Гауф огляделся, не увидел берсеркеров, вздохнул.
– Теперь в центр. Вот интересно, пустит она меня или не пустит?
– Кто? – спросил Кублах.
Вместо ответа Гауф вздохнул еще раз и помчал машину в сторону Хуан Корф – туда, где высились грибовидные Центры увеселений и тюльпаны Танцакадемий.
– Я, вообще-то, ко хнектству этому никакого интереса не испытываю, вот что удивительно. Хотя и был один, можно сказать, из Первых. У Психа, конечно, но там тошнит. У меня теперь новый талант прорезался – на бесколесках хулиганить. Люблю!
Внезапно над лобовым стеклом вспыхнула полоска экранного обзора.
– Спасибочки, – очень кстати успел прокомментировать Гауф и тут же добавил как выстрелил: – Вот они!
Точно над буковками СЕ двое увидели берсеркер, поднимающийся над крышами. И справа еще. И в другом конце полоски – тоже. Их обкладывали по всем правилам искусства.
– М-да, почти никакой надежды, – пробормотал Гауф. – Теперь уж точно собьют.
Резко, без предупреждения, Кублаха вжало в кресло. Райма снова запела, взвыл воздух.
– Слушай, – сказал Кублах. – Я не птица, я всего-навсего человек. Что ты все со скоростью упражняешься? Все равно же догонят. Дай-ка мне сюда эту штучку.
Гауф с облегчением отдал мемо.
– На. Все равно…
Берсеркеры были, считай, совсем рядом, Кублах различал уже пятна лиц.
– Вот смотри, как это делается!
Райма заложила широкий вираж, еще больше сократив расстояние между собой и преследователями, и полетела куда-то совсем не туда.
– Ты что делаешь? Нам же к центру!
Райма резко потеряла скорость и высоту, едва не упав на крышу дома, потом неуклюже взмыла в зенит, потом… потом, беспорядочно кувыркаясь, поплескалась немножко в воздухе, как новичок, брошенный в воду (Гауф с изумленным видом вцепился в кресло), но в результате всех этих коловращений от двух берсеркеров оторвалась. Впрочем, они, вполне возможно, просто отошли подальше, чтобы не мешать третьему, который вцепился райме в хвост и стал поливать ее огнем из обоих скварков, установленных где-то под передним бампером.
Но, похоже, кувыркания были не такими уж беспорядочными – во всяком случае, лучи скварков никак не могли их достать. А потом как-то так вышло, что прямо над ними оказалось коричневое днище берсеркера, Кублах хихикнул, крутнул райму вокруг ходовой оси, чиркнул по беспомощно рыскающему берсеркеру и проскочил выше. Берсеркер завыл, падая.
– Вот так их делают, – сказал он, отдавая Гауфу мемо. – Талант у него. У меня тоже, может быть, не совсем кусок дерьма. Вместо таланта. Так, а теперь самое время вспомнить про твою любимую скорость.
Внизу, на фоне красиво составленных разноцветных игрушечных домиков, машина преследователей медленно разваливалась на две части. Кто-то выпал из нее, неслышно крича. Оставшиеся берсеркеры разворачивались далеко позади.
– Париж‐100, птичий полет, – мечтательно вздохнул Кублах. Он в эту минуту очень собой гордился.
– Ну и как мы теперь сядем, господин птичий помет? – спросил Гауф, опять взяв предельное ускорение. – Их пополам, но и нам ведь тоже досталось. Даже не представляю.
– Сядем! – Кублах чувствовал, что Гауф преувеличивает повреждения раймы. – Давай быстрей к твоему… этому… Дому. Где он, кстати?