них, кто бежал из-под Пелкане, иронично улыбались, слушая хвастливого француза, но Ла Бар принял те улыбки за одобрение и продолжал:
— Клянусь честью, господа, завтра мы устроим московитам новую Нарву, по примеру той, которую устроил им король в начале войны. К вечеру я приведу к вам,— генерал-француз обращался к Армфельду,— всех русских бояр!
Эта французская хвастливость, как ни странно, ободрила всех. Многие к тому же на совете знали, что рейтарам Ла Бара удалось по пути напасть на казачий разъезд и взять пленного. Казак после кнута показал, что у русских и восьми тысяч войска едва ль наберется. «Против моих шестнадцати! — самодовольно отметил про себя Армфельд.— Что ж, Пелкане второй раз не повторится. Я не только отомщу за прошлую конфузию, но и возверну всю Финляндию. И тогда, как знать... Теперь, когда Стенбок сдался Меншикову, я единственный шведский генерал, у которого своя армия! Может, за эту долгожданную викторию король и Сенат дадут и мне фельдмаршальский жезл?» — сладко размечтался шведский командующий.
Между тем вслед за французом слово взял квартирмейстер (он же начальник штаба) и нудно и долго стал доказывать, что количество дезертиров все растет, что, прослышав, что русские не убивают, не жгут и не грабят, финские мужики не желают боле сражаться за интересы шведского короля.
— А у нас финны стоят ведь не только в ополчении, но и все рекруты в полках набраны из тех мужиков,— заключил свой мрачный доклад начальник штаба.
— Зато среди моих рейтар одни шведские дворяне, ни одного финского мужика! — хвастливо вмешался француз.
— Я говорю не о ваших рейтарах, полковник,— обидчиво поджал губы начштаба,— я говорю о всей армии. И советую,имея такой состав войска, сражения не принимать, а отступить на север, к Торнео.
— Можно и еще дале, на Северный полюс! — расхохотался француз. Невольные улыбки появились и у других шведских полковников.
«Надобно после виктории переменить этого незадачливого квартирмейстера. Что может предлагать выученик старого осла Либекера, окроме ретирады!» — твердо решил про себя Армфельд.
— Да что вы твердите нам, Карл, о финских мужиках! — громогласно возразил тучный и краснолицый граф Гилленборг, один из богатейших помещиков в округе,— Вот я сам швед, но моя мать финка, и поверьте, я знаю, как умеют здесь драться финские мужички. Да моя финская ландмилиция не уступит по смелости драбантам самого короля!
В совете поднялся великий шум. Ежели битые под Пелкане полковники стояли за ретираду, то новоявленные стокгольмцы все были за Ла Бара и графа Гилленборга.
— Господа! — разрешил спор командующий.— Я должен сообщить вам хорошую новость. Пленный русский казак показал под кнутом, что у Голицына войска не более восьми тысяч. И думаю, казак не соврал. Мы с полковником Ла Баром обозревали сегодня на рекогносцировке неприятельский лагерь и заключили то же.
— Так в чем же дело, пойдем первыми в атаку и перевяжем всех московитов! — громоподобно расхохотался граф Гилленборг.
— Никуда мы не пойдем, граф, ни назад, ни вперед! — тонко усмехнулся Армфельд.— Мы недаром вторую неделю поджидаем русских на нашей крепкой позиции. Подождем еще день-другой, пока русский медведь не засунет свою лапу в наш капкан! Уверен, что Голицын по своей горячности не выдержит и атакует меня в лоб!
— И расшибет свой медный лоб о стальную шведскую стену! — весело подхватил Ла Бар.
Тут граф Гилленборг поднялся во весь свой могучий рост и на правах хозяина замка предложил господам офицерам пройти в столовую залу, где уже накрыт обильный стол.
— До чего я люблю шведский открытый стол! — весело сказал Ла Бар хозяину и вслед за командующим первым вступил в столовую залу.
Шедшие в обход шведской позиции драгунские полки сперва ходко двинулись по замерзшим болотам. Ночью ударил такой жестокий мороз, что крепкий наст на болотах легко выдерживал даже конницу. Новгородцы шли в правой колонне, которую вел сам Голицын. Поднялись из лагеря ни свет ни заря, поскольку пройти надобно было добрых пять верст. Князь Михайло весело повернулся к Роману:
— Ежели так шибко пойдем, к рассвету будем уже атаковать шведа во фланг!
— Боюсь, как бы в лесу не застрять! — озаботился Роман, вспомнив свои охотничьи походы с Кирилычем по новгородским лесам.
И точно, в лесу намело такие высокие сугробы, что наст стал проваливаться под лошадьми. Голицын пустил вперед лыжников,и те пошли пробивать путь по заброшенной просеке. Колонна растянулась по лыжне, и движение замедлилось. Только к десяти утра обе колонны пробились-таки через глубокие снега на широкую прогалину, выходившую по обеим сторонам замерзшего ручья прямо к левому флангу шведской позиции.
— Сади людей на коней и заходи справа,— приказал Голицын Роману. Полушубок у командующего расстегнут, изо рта валит пар — сам впереди всех с лыжниками пробивал путь. Но вид веселый, довольный: застал-таки шведа врасплох!
Расходясь по прогалине влево и вправо, выходящие из леса русские части спешно строились поперек ручья в две линии. В передней Голицын поставил пять батальонов охотников и лыжников, во второй — три батальона гренадер. Драгуны встали по флангам. С шведской стороны не слышно было ни единого выстрела.
Впрочем, шведы и не могли стрелять — вся их позиция была обращена не к ручью, а к дорогам, шедшим по обеим сторонам замерзшей реки Стор-Кюре: атаки во фланг генерал Армфельд никак не ожидал.
— Ваше превосходительство, русские слева, на ручье! —Подскакавший начштаба трясущейся рукой указывал на лес, откуда выходили все новые и новые русские части. И по мере того как число русских все возрастало, генерал Армфельд понял, что это не частная диверсия лыжников, а основное направление удара Голицына. В этих неожиданных обстоятельствах ничего не оставалось, как спешно переменить фронт, дабы принять удар русских лицом к лицу. И, как всегда бывает при перемене фронта, возникла такая суматоха и сутолока, которая обычно предвещает разгром. Части перемешались рядами, бомбардиры никак не могли развернуть и поставить на новые позиции тяжелые пушки, закованные в латы рейтары Ла Бара тонули в глубоких сугробах.
И не успели Армфельд и его осипший от крика квартирмейстер перестроить свое войско, как из рядов русских поднялась к низкому свинцовому небу ярко-красная ракета: это Голицын давал сигнал к общей атаке.
«Не успели!» — с тоской подумал Армфельд, видя, как стройно под барабанный бой двинулись от леса русские батальоны. Впрочем, не все еще было, на его взгляд, потеряно. Хотя смелый голицынский маневр и заставил шведов выйти из укреплений и вывернул, как перчатку, наизнанку все шведское войско, превосходство его в числе над московитами стало еще очевиднее, нежели пока шведы укрывались в окопах. На правом фланге шведские рейтары явно охватывали русских драгун, и примчавшийся в штаб Ла Бар весело крикнул:
— Фортуна в наших руках, генерал! Разрешите мне атаковать, и я зайду русским во фланг! — Чистокровный английский жеребец плясал под Ла Баром — и всадник, и конь казались слитыми воедино.
Армфельд довольно оглядел гасконца и махнул рукой:
— Атакуйте, полковник! — И, обернувшись к начштаба, приказал: — Пусть и наша пехота, Карл, ударит в штыки!
Русские карабкались на холмы снизу, а шведы ударяли сверху — на этом и строился расчет Армфельда, не дождавшегося, пока будут повернуты тяжелые пушки.
И впрямь, шведские гренадеры, упавшие с горы как снежный ком, прорвали было левый фланг русских. Подскакавший Голицын сам повел на выручку выборжцев и вологодцев. Шведы были отброшены, и линия восстановлена.
«Какого черта Ванька Бутурлин не атакует? Ведь шведы покинули все укрепления вдоль большого тракта!» — сердито подумал Голицын и приказал дать еще одну красную ракету. В это время подскакавший драгун дрогнувшим голосом доложил:
— Там, справа, рейтары! — Но Голицын и без того видел, как стальная линия шведских рейтар заходит в тыл всему его отряду.
Закутавшись в соболью шубу, генерал-поручик Бутурлин важно восседал на барабане и обозревал шведскую позицию. Неспешно хлебал горячие щи, разогретые еще поутру расторопным денщиком. В чем, в чем, а в денщиках Бутурлин знал толк: выбирал их толково, не спеша. Он вообще не любил спешить. Вот и ныне не спешил.
Сперва он рассчитывал, что Мишка попросту заблудится аль утопнет в этих непроходимых болотах и лесах, но, услышав дальние выстрелы и увидев, как шведы покидают транжамент и строятся на холмах поперек поля, понял, что опять улыбнулось его сопернику воинское счастье: молодчик продрался-таки сквозь леса.
— Ваше превосходительство, командующий дает сигнал к атаке! — обратился к нему подъехавший Чернышев, второй генерал в отряде.— Прикажете выступать?
Бутурлин посмотрел, как рассыпается над лесом ракета, и буркнул:
— Рано! Сам видишь, шведы еще пушки не сняли...
Но вот и шведские бомбардиры выволокли пушки из транжамента и потащили их на холм.
— Да что же это деется? Почему не выступаем? — подскакал, размахивая нагайкой, атаман Фролов...
— Экая казацкая вольница...— сердито посмотрел на него Бутурлин, но в сей миг над лесом взлетела еще одна ракета, и ничего не оставалось делать Ивану Бутурлину, как махнуть рукой: — Выступаем!
Лавина рейтар Ла Бара, обойдя новгородцев с фланга, смяла усталые эскадроны и прорвалась в тыл русских, казалось все сметая на своем пути.
— Молодец, гасконец! Вот видите, Карл, а вы называли его пустым бахвалом! — Армфельд со своего холма с радостью следил за этой атакой.
Но что это, русские сумели на руках перетащить через эти леса даже пушки! С опушки шесть русских орудий ударили картечью по рейтарам Ла Бара, и великолепно начатая атака захлебнулась. А тут еще русские драгуны зашли во фланг. Это Роман, взяв эскадроны второй линии, повел их в атаку. И рейтары не выдержали, закружились на месте, а затем начали уходить.
— Урра! — рявкнул над ухом Романа Кирилыч и помчался к нарядному всаднику в роскошном плаще и диковинном шлеме, украшенном перьями. Атака рейтар была отбита.