Когда летучий корволант двинулся к главной позиции шведов, в рядах его снова стояли Невский и Ингер-манландский полки, смятые было первой атакой шведов. Выбравшись из лесной чащобы, Роман разыскал стоявших уже в строю невских драгун. Толстый подполковник Мякотин, взявший на себя команду после того, как полковой командир был ранен в первой же атаке, обнял его от всего сердца перед строем своих драгун и троекратно расцеловал.
— Спасибо, голубчик! От всего полка спасибо! Спасши знамя, ты спас и честь знамени, и честь полка!
И Мякотин приказал развернуть знамя перед фронтом драгун. Так что в атаку на главную силу шведов невцы пошли в общем строю корволанта под спасенным полковым знаменем.
Выходящие из перелеска русские полки (драгуны спешивались и шли в общем строю) были встречены шведами столь жестоким артиллерийским огнем, что поначалу попятились в перелесок, под прикрытием которого снова выстроили свои линии. Выйдя из леса уже правильными рядами, они прямо двинулись на сближение со шведами и, подойдя на сто саженей, ответили на огонь неприятеля дружными залпами. Обе армии стояли теперь не более нежели в ста метрах друг от друга, выстроенные каждая в четыре линии, и меж ними пошел тот огневой бой, который и почитался регулярным боем по тогдашней линейной тактике. Солдаты задних рядов перезаряжали ружья и передавали их в первый ряд, по приказу взводных офицеров плутонги давали залп, и стрельба та так и именовалась — стрельба плутонгами. Места убитых и раненых спешно заполняли солдаты задних рядов, и судьба баталии зависела от того, кто устоит под частым огнем противника.
Пальба та продолжалась без малого более двух часов, да, видать, нашла шведская коса на русский кремень. Вопреки суждению Левенгаупта, что русские солдаты не выдержат регулярного огневого боя, — они стояли неколебимо, отвечая огнем на огонь, выстрелом на выстрел. Многократные залпы шведов опустошали русские ряды, так же как и залпы русских — ряды шведов.
— Это настоящая бойня, а не баталия! Прикажите моим драгунам атаковать русских в конном строю, и я ручаюсь, что прорву их строй! — подскакал к Левенгаупту Шлиппенбах.
Но шведский командующий отрицательно покачал головой:
— Я начну атаку, только когда возратится наш авангард! Сторожите мост, Шлиппенбах! И помните: там ключ ко всей баталии!
Адам Людвиг сердито натянул поглубже шляпу: пошел снег, задул ледяной ветер, начиналась не осенняя даже, а настоящая зимняя круговерть.
Невольно вспоминалась та первая Нарва, когда метель сыграла на руку шведам и уже через час был прорван центр русской позиции. Правда, теперь ветер бил шведам в лицо и русские залпы сверкали в метели, как молнии.
— Государь! У солдат так раскалились ружья, что больше невозможно стрелять! Прикажи ударить в штыки на шведа!— подскакал к Петру разгоряченный боем Голицын.
Это потом, уже после Лесной и Полтавы, побед Румянцева и Суворова, трехгранный штык стал заветным оружием русской армии. А в ту кампанию 1708 года русская армия впервые заменила неуклюжие багинеты на своих ружьях знаменитым трехгранным штыком. И не было еще ведомо, сколь отличится сей штык в рукопашном бою. Потому трудно было решиться и бросить полки в страшный штыковой бой: а вдруг швед устоит и сломает хребет русской пехоте?
Словно уловив колебания Петра, Голицын рубанул рукой:
— Ручаюсь, пройдем на штыках—сквозь шведскую линию!
Петр помедлил и согласно наклонил голову.
И вот в час дня барабаны ударили атаку, и, точно подгоняемые северным ветром, бившим им в спины, русские батальоны пошли в штыковую. Шведы успели сделать только один залп, как русские уже налетели и опрокинули первую линию, вторую, третью. Левенгаупт двинул в бой резервную линию, но русские на штыках прошли и ее и ворвались на шведские батареи. К трем часам дня главная позиция шведов была взята, и расстроенная шведская пехота спешила укрыться в вагенбурге, составленном из четырех тысяч повозок и фур (еще четыре тысячи повозок с боеприпасами были предупредительно отправлены Левенгауптом к Пропойску). Сгоряча преображенцы и семеновцы бросились было к вагенбургу, но отхлынули под картечью оставшихся шведских пушек, густо покрыв побеленное снегом поле зелеными солдатскими мундирами (один Семеновский полк под Лесной потерял добрую половину своего состава).
Отойдя на ружейный выстрел, русские выстроились насупротив вагенбурга, упиравшегося тылом в реку Деснянку. Влево от вагенбурга был единственный мост через Леснянку, охраняемый драгунами Шлиппенбаха. Петр, так же как и Левенгаупт, понимал, что мост этот — ключ к виктории. Взяв мост, русские лишали шведа последнего пути к ретираде. Но Петр решил повременить с атакой моста, так как вынырнувший из снежной пелены драгунский офицер доложил, что на скором подходе конная дивизия Боура.
— Успел-таки, чертов немец! — весело рассмеялся позади царя Меншиков.
А у Петра словно рукой сняло страшное напряжение боя.
— Дать войскам роздых!— приказал он Меншикову.
— И то верно, мин херц! Люди с четырех часов утра не спавши, не евши, валятся с ног!— Меншиков был весьма доволен царским приказом.
— Дождемся Боура, тогда и ударим на мост! — решил Петр. — Только бы швед прежде сего не вышел из вагенбурга и не контратаковал!
Но шведы словно приняли русское «приглашение» к роздыху. В вагенбурге царила такая путаница и сумятица, что надобно было сначала разобраться в частях, смешавшихся при отступлении, прежде чем идти в контратаку. Стонали тысячи раненых, помещенных за повозками, ржали укрытые здесь же лошади. Под покровом усиливающейся метели шведские гренадеры самовольно, не слушая офицеров, разбили несколько фур с бочонками рома и, пьяные, шатались меж раненых. Генералы и полковники не могли найти свои части, и единственно, о чем сейчас молил фортуну шведский командующий, был скорый возврат трех тысяч рейтар своего авангарда, с помощью которых можно было контратаковать русских. Однако первыми пришли не рейтары, первым пришел Боур с пятью тысячами русских драгун.
Поставив еще не обстрелянных драгун Боура на своем левом фланге, Петр перебросил невских и вятских драгун на правый фланг к мосту и приказал Меншикову взять мост в конном строю.
Второй раз в этот день довелось Роману идти в кавалерийскую атаку во главе своего прежнего эскадрона (капитан Маврин был убит еще в авангардном бою, и Мякотин своей властью вернул Романа в строй). То, что он снова был в своей части и на прежней знакомой должности и что стремя в стремя с ним скачут Кирилыч и Афоня, вернуло Роману и прежнюю силу и удаль, словно и не лежал он только что утром, со звоном в ушах, в лесном буераке.
Атака русских драгун шла с холма, а Шлиппенбах, по своей природной горячности, бросил конницу навстречу русским, и стычка та была недолгой. Полки Меншикова, ударившие сверху, опрокинули шведов, взяли в конном строю стоявшую у моста неприятельскую батарею. Пурпурный плащ светлейшего, развевавшийся, как знамя, мелькал уже на другой стороне моста, когда эскадрон Романа рубил отчаянно защищавших свою батарею шведских бомбардиров. Шведы успели дать залп в упор картечью, и кулями свалились с коней Демид и Суслик. Эскадрон, однако же, ворвался на батарею. Кирилыч сбил лошадью здоровенного шведского фейерверкера, Роман срубил без пощады усатого капитана, по команде которого шведская картечь, словно град пшеничное поле, на добрую половину выбила его эксадрон, а сбитый с коня Афоня, схватив оглоблю от артиллерийских упряжек, бился с батарейцами, словно Васька Буслаев на новгородском Великом мосту.
— Черт! Ничего не видно!— Левенгаупт с досадой передал своему адъютанту подзорную трубу.
Однако через минуту, когда к вагенбургу подскакал Шлиппенбах с остатками своих драгун, в подзорной трубе не было и нужды. Все стало ясно: Меншиков взял мост, и ключ к викторш держал теперь в своих руках царь Петр, отрезавший шведам последний путь к ретираде. Курляндская армия, как в ловушке, была заперта в вагенбурге. С фронта и с флангов были русские, позади река Леснянка, а за ней — непроходимые топи и лесное бездорожье.
Куда девалось утреннее высокомерие и самоуверенность Адама Людвига Левенгаупта! Перед Шлиппенбахом сидел сломленный и точно сразу постаревший на десять лет генерал, которому ничего не оставалось, как поутру отправиться в русский лагерь, вручить царю Петру на аккорд свою шпагу и сдать всю армию и обоз.
— Я говорил вашему превосходительству, что позиция у Лесной годится скорее для авангардного, чем арьергардного, боя!— сердито шамкал за спиной старый начальник его штаба.
— Вот русские и провели свой авангардный бой! Я всегда говорил, что они многому научились у нас в эту войну! — горячился рядом с начштаба Шлиппенбах.
А Левенгаупт горько подумал, что теперь все будут упрекать его и в неверной диспозиции, и в недооценке неприятельских сил, и в промашке с мостом. Но главная причина поражения заключалась не в нем, генерале Левенгаупте. Главная причина разгрома шведов заключалась в русском солдате, который выстоял там, где шведский солдат дрогнул.
Оставалась одна надежда — на помощь своего авангарда, который спешно возвращался от Пропойска. И его рейтары успели! Левенгаупт даже не поверил сначала своим ушам, когда вновь раздались выстрелы и крики там, у моста.
Шведские рейтары уже глубоким вечером, когда всё поле баталии затянула снежная вьюга, внезапно выросли из леса и обрушились на лагерь Меншикова, разбитый было уже на другом берегу Леснянки. Не ожидавшие столь внезапного нападения драгуны Меншикова были отброшены, и мост снова оказался в руках шведов. Невцы в этом ночном сражении второй раз испытали все превратности воинской фортуны и снова приняли ледяную купель Леснянки.
— Мин херц! Да утром я сей мост первой же атакой верну! Ей-ей верну! — клялся Ментиков.
Но Петр сердито отвернулся от своего любимца и приказал Боуру и Голицыну:
— Выставить крепкие караулы! Всем быть готовым поутру к новой баталии. С места не сходить! Отдыхать тут же у костров!— и, подавая пример, молча закутался поплотнее в плащ и лег на мерзлую землю.