— Сим смелым продвижением конницы можно выйти на Дунай в обход турок и зайти в тыл к войску везира! — заявил Ренне на последнем военном совете. Подготовленный к тому советами Кантемира, Петр не возражал против смелого плана. Некоторые генералы-немцы мрачно предсказывали, что передовой отряд будет попросту уничтожен лавой османской конницы, а вслед за тем османы обрушатся и на главное войско. Но Петра и Ренне неожиданно поддержал обычно осторожный Шереметев. И не потому, что Борис Петрович полагал сию смелую диверсию необходимой по соображениям военной стратегии, а потому, что был движим к тому солдатским брюхом. Хотя молдаване и поставили по распоряжению Кантемира пятнадцать тысяч баранов и четыре тысячи волов, но в хлебе по-прежнему чувствовалась недостача, а питаться одним мясом русские солдаты не привыкли, и кровавый понос, как то хорошо было известно фельдмаршалу по полковым спискам, представляемым ему каждый день, обезлюдевал армию. Меж тем, как согласно утверждали все лазутчики, туркам достались у Браилова и Галаца собранные Бран-кованом огромные запасы хлеба и фуража, прикрытые сейчас самым малым гарнизоном. Эти склады можно было взять легким наскоком, и потому и Борис Петрович согласился послать отряд Ренне в обход турок к Браилову.
На рассвете 30 июня конница Ренне вышла из лагеря, а левее ее, придерживаясь Прута, дабы снова не остаться без воды, выступила и вся русская армия, сопровождаемая огромным обозом.
Войска шли в две колонны. По самому берегу реки катили экипажи с генеральскими женами и метрессами, пылили бесчисленные обозы, волы неторопливо тянули тяжелые пушки. Прикрывая их, правее маршировали дивизии Алларта, Вейде, Денсберга и Репнина.
Генеральские экипажи на плохой проселочной дороге постоянно ломались, останавливались и задерживали ход войска. Борис Петрович хотел было оставить лишние экипажи в Яссах, но в одном из них ехала сама государыня Екатерина Алексеевна, и Борис Петрович, уже не как фельдмаршал, а как опытный царедворец, из осторожности промолчал. Впрочем, неприятеля впереди пока не было, Огромное турецкое воинство, словно иголка в сене, затерялось в неоглядной буджакской степи. Даже татарские разъезды и те исчезли, и впереди, казалось, лежала только выжженная знойным солнцем степь. Вот эта-то пустота и тревожила Бориса Петровича. Старый боярин был многоопытным воеводой — ходил супротив турок и татар еще в голицынские походы и знал, что из этой пустоты может или подняться страшный степной пожар, или неожиданно вырасти османское войско.
Тем временем сведения от лазутчиков поступали самые разные, как разными были и сами лазутчики — одни приходили от Кантемира, других подсылал Бранкован.
Первые дружно говорили, что везир со своим войском идет уже по другому берегу Прута и хочет переправиться на эту сторону близ урочища Фальчи, другие же льстиво ободряли, что турки, мол, все еще стоят у дунайского моста, что возле Исакчи. Петр и Шереметев боле верили, конечно, Кантемиру и его молдаванам и потому решили спешно отправить вперед сильный кавалерийский корпус генерала Януса и тем упредить везира на переправе у Фальчи. Ведь и сам Кантемир говорил, что другой удобной переправы на Пруте больше не было, а уж он-то знал эти места. Так что все было правильно в плане Петра 1 и его фельдмаршала. Не приняли во внимание они только одного —- персону генерала Януса, коему поручили сей маневр.
С Янусом вообще было сложно. Приказ этому ученому генералу пришлось писать по-латыни (известно, что латынь — язык ученых людей), устные распоряжения Петр и Шереметев отдали ему по-русски, Роман перевел по-не-мецки, а сам генерал со своим первым помощнйком бригадиром Моро де Бразе предпочитал говорить по-французски.
— Эти московиты,— презрительно бросил генерал, выйдя из царской палатки,— не знают даже азбуки тактики. Представляете, мне приказано с одной кавалерией взять мощный турецкий тет-де-пон у Фальчи?
— Тет-де-пон сильно укреплен? — озабоченно спросил француз.
— Безусловно! — утвердительно мотнул головой немец.
Между тем 4 июля, когда Янус был послан к Фальчи, не только никаких укреплений не было на берегах Прута, но и сами мосты через реку турки еще не начали возводить. И продвигайся генерал Янус вперед, как ему было предписано, самым скорым маршем и пройди те сорок верст, что отделяли его от урочища Фальчи за день, он легко бы опередил турок на переправе.
Но генерал Янус, конечно же, взял с собой свои экипажи, и его драгуны тащились вслед за генеральской каретой поистине черепашьим шагом и за три дня лишь на один переход оторвались от главной армии.
Но даже в день встречи с воинством везира можно было еще упредить турок на переправе: тет-де-пона на берегу Прута по-прежнему не было, а сами мосты еще не были достроены.
Турецкая армия в то утро 7 июля находилась в самом опасном положении, будучи расколотой на две части и разделенной быстрой рекой. Выдуманные же тет-де-поны понадобились и генералу Янусу, и его советнику де Бразе единственно для того, чтобы объяснить царю свое самовольное отступление. Ведь у Януса был ясный приказ царя: атаковать турок в конном строю и тем нарушить их переправу. И несомненно, окажись вместо Януса другой кавалерийский генерал, скажем Меншиков или Ренне, они непременно бросили бы драгун в атаку и застигли бы турок врасплох, посреди переправы. Что могло бы в этом случае произойти, легко представить: ведь воинство везира в тот день висело, как на канате, «посередине реки». В любом случае переправа турок была бы нарушена и задержана на сутки, за которые могла бы подойти к Фальчи и главная русская армия. И как знать, чем бы тогда закончилась генеральная баталия,— ведь река в этом случае лишь бы укрепляла русские позиции.
Но генерал Янус не бросил своих драгун в атаку, хотя, по признанию очевидца похода волоха Николая Муста, служившего дьяком в совете везира, турки сначала испугались, заслышав шум от двигавшихся в русском войске телег, и даже думали перейти назад реку.
Однако вместо лихой атаки Янус сперва остановился, а затем завернул свой корпус обратно.
Историки могут только гадать о причинах столь неожиданного решения и прямого нарушения Янусом царского приказа. Сам Янус оправдывался впоследствии многочисленностью увиденной им турецкой конницы. Но ведь большая часть ее утром 7 июля тоже все еще была на левом берегу Прута, а массовая переправа через эту быструю реку под русским огнем была опасна и навряд ли бы на нее решился осторожный Балтаджи Мехмед.
Не случайно совсем другое, чисто восточное объяснение дает все тот же советник везира Николай Муст (и его мнение разделяет молдавский историк Некульче, служивший при дворе Кантемира), когда пишет: «Утверждают, что великий везир достиг этого отступления Януса при помощи некоторой суммы денег». Иными словами, везир достиг отступления Януса с помощью столь принятого в Оттоманской империи средства, как бакшиш. Впрочем, бакшиш был в ходу и у иных наемных немцев-генералов, только назывался он взяткой.
Впоследствии, уже после Прутского мира, когда сами турки поведали русским, в каком трудном положении находились утром 7 июля, Петр с горечью записал в свой «Юрнал» о мерещившихся генералу Янусу тет-де-понах: «Сей рапорт Янусов оказался ложным, и мог он их (турок.— С. Д.) задержать, ежели б поступил по долгу честного человека». По приказу Петра Янус тотчас после Прутского похода был отчислен из рядов русской армии с позором и без честного абшида.
Но свое черное дело генерал Янус сделал: он не только не задержал турок на переправе, но и медленной ретирадой позволил турецкой армии к вечеру взять свой отряд в кольцо. Читая свидетельства очевидцев и документы, иногда кажется, что он хотел попросту сдать свои войска туркам.
Когда Роман с эскадроном драгун сумел пробиться через кольцо отборных турецких кавалеристов-спагов и в шестом часу пополудни примчался в главный русский лагерь с донесением Януса об окружении его отряда, и Петр, и Шереметев были, видимо, поражены этим известием.
— Мало того что он не упредил неприятеля у Фальчи, но и ретираду ведет не по-кавалерийски, на рысях, а как обозный генерал! Чертов немец! — выругался Петр.
— Сей Янус ведет турок прямо на главную армию! — возмущался и раскрасневшийся от гнева фельдмаршал.
— Ничего не поделаешь, придется выручать немца! — с досадой сказал Петр и бросил кратко: — Я сам поведу гвардию!
Шереметев только рукой махнул: сам-то он хотел начать общую ретираду главной армии к Яссам, пользуясь тем, что от турок ее еще отделяло целых два перехода. Ан нет! Чертов немец заставляет идти вперед на сближение с везиром и давать баталию там, где угодно туркам, а не ему, фельдмаршалу Шереметеву.
Пока фельдмаршал расспрашивал Романа о действиях турок, Петр написал коротенькую записку Янусу, в коей задним числом разрешал отступление и обещал скорую выручку.
— Да как он доставит приказ-то? Генерал Янус сообщает, что со всех сторон окружен страшными полчищами татар и конных спагов? — усомнился было Шереметев. Роман в ответ сказал, что, прорвавшись однажды, его драгуны пробьются через кольцо и в другой раз.
— Опять же спаги боя не принимают и токмо издали стреляют да бросают дротики...— пояснил он турецкую тактику.
— Значит, не так страшен турок, как пугает нас генерал Янус? — Петр внимательно вгляделся в Романа, но за многими навалившимися на него заботами, должно быть, не узнал его и бросил холодно, как адъютанту проштрафившегося генерала: — Передай Янусу, чтобы не полз по степи, яко улитка. И обнадежь: у нас в беде не бросают, завтра я сам подам ему добрый сикурс!
На обратном пути, лунной ночью, Роман и его драгуны не встретили не только турецких спагов, но даже и разъезды татар. Только на рассвете послышался мат-пе-ремат обозных мужиков, скрип экипажей, и из утреннего тумана выступила медленно двигающаяся армада, охраняющая экипажи генерала Януса. Сам генерал громко храпел в карете. Роман решительно оттолкнул его денщика и потряс генерала, как грушу, крикнув ему в самое ухо: «Царский указ!» Генерал вскочил как ошпаренный. И в сей миг ударили пушки: вся долина вновь покрылась турецкой и татарской конницей.