Отец здесь выслушивал членов своего совета или совещался с Великим Хранителем. Сейчас Крон тоже присутствовал – в черном одеянии, без украшений. Капюшон откинут, лицо белое, ни кровинки. Хранитель сидел в кресле. Перед ним, на маленьком столике, которым обычно пользовался писец, лежал магический кристалл.
Это была странная комната – с черными, будто закопченными, камнями кладки, с одним-единственным узким проемом, смотревшим в сторону Ниена. Это была странная дверь – в свинцовом переплете узор из мелких литых стекол. Через нее можно было выйти на небольшой балкон, откуда видны были весь крепостной двор и низкая стена, обращенная в сторону столицы. И башни Ниенских ворот. А далее – оранжевые и красные волны черепичных крыш, кое-где рассеченные зелеными кронами яблонь и груш в богатых садах. Если стоять у са́мой двери, то странная сила вдруг начинала подталкивать тебя вперед, шагнуть вниз и лететь, лететь… Я был уверен, что в стены здесь зашита древняя магия, и магия недобрая. Я не помню, чтобы кто-то переступал порог и выходил на этот балкон. На его мелких плитках год от года копился мусор: птичьи перья, ржавые осенние листья, неведомо как попавшая сюда серебряная девичья диадема, которую никто не удосужился подобрать.
В кабинет меня ввел Лиам, усадил в кресло напротив отца, а сам встал за спиной, вцепившись в резные головы львов, что украшали кресло. Отец сидел за столом, перед ним были разложены какие-то бумаги.
– Лиам, оставь нас, – приказал отец.
– Я не уйду.
– Позвать стражу, чтобы тебя вывели?
– Вы вправе. Но этого не стоит делать, ваша милость.
– Пусть остается, – сказал Хранитель. – Он будет свидетелем.
Свидетель – это что-то из судебных дел, приговоров и даже казни. Но у меня не было сил даже испугаться. Мне сделалось все равно. Меня мутило, клонило в сон – так я был слаб после вчерашнего.
– Ты изуродовал судьбу Эдуарда, когда выдернул вживленную нить, – сказал отец. Голос его звучал глухо.
– Это вы пытались его изувечить! Великий Хранитель отлично знал, что подлинный Грегор Суровый был жестким и равнодушным мерзавцем!
– Да, – согласился Хранитель.
– Чтобы откорректировать судьбу, не разрушив душу, надо, чтобы характер нити, вшитой Перстом Судьбы, хотя бы частью ложился на характер того, чьи способности Хранитель желал усилить. – Теорию я усвоил неплохо. – У Эдуарда с его прапрадедом не было совпадений. Они разнились как день и ночь. Наш предок совершенно другой, он ни в чем не совпадал с Эдом, диктат чужой Судьбы сломил бы Первого наследника.
Я передернул плечами, Лиам стиснул ладони сильнее, как бы говоря: не делай больше глупостей. Неужели они ничего не поняли? Вместо Эда появился бы некто совершенно новый, одновременно и жалкий, и страшный, трусливый, презрительный, жаждущий ударить побольнее и исподтишка.
– Да, не совпадал, – подал голос Великий Хранитель. – Никто не собирался подменять нить Первого наследника чужой Судьбой. Они не должны были срастаться. Я закрутил вшитую нить спиралью, эти две нити должны были обернуться друг вокруг друга и составить единое целое, не подменяя одна другую. Создавать двойную спираль мало кто умеет. А учиться этому надо не годами – десятилетиями. Эдуард остался бы прежним – веселым, добрым и честным. Прапрадед при всей своей жестокости, злобе и хитрости был человеком независимым, равнодушным к чужим указаниям и чужому мнению, но там, где наш Эд прежде был снисходительным, новый Эдуард стал бы твердым, где прежде оставался беззаботным и легкомысленным – стал бы последовательным, упорным и жестким. Он бы меньше раздавал марципановых игрушек и печенья, не спорю, но это не стало бы большой бедой для нашего королевства. А теперь неведомо, что с ним будет. И что будет с нами.
– Это вы не ведаете! А я знаю: он останется, каким был!
Я не мог уяснить, что сказал Великий Хранитель, вернее, я не позволял себе это уяснить. Я хотел верить в свою правоту с фанатичным упрямством юности.
– В основном, да, – согласился Крон. – Но какие-то обрывки нити Грегора уцелели, они срастутся с душой нашего Доброго Эда, и неведомо какие безумства ждут нас тогда, когда мы этого совсем не ожидаем.
– Как ты мог подумать, Кенрик, как мог… – Отец махнул рукой и закрыл лицо ладонями, – что я могу… могу… оставить королевство монстру?
– Я спас брата, – повторил я, не в силах отказаться от своей правоты. – И он не монстр. Он наш Эдуард, как прежде. Я его спас, – повторил я, не желая верить, что ошибся.
– Тебе придется покинуть Дом Хранителей, – заявил Крон. – Ты никогда не получишь титул Великого Хранителя, ты не сможешь возглавить магов королевства.
– Вы хотите лишить меня Дара? – У меня застучали зубы.
И я невольно сжал кулаки, как будто Персты Судьбы уже коснулись моих ладоней.
– Нет, ты станешь обычным магиком, одним из многих, – ответил Великий Хранитель печально. – Высшие тайны мастерства тебе никогда не откроются, ты не достоин.
Я затрясся, слезы покатились по моим щекам. В этот миг я был подростком, который вообразил, что обладает мудростью и силой взрослого. Но, несмотря на слезы, я не желал признавать правоты Крона. Эдуард должен был оставаться таким, каким создала его Судьба, никто не получал права менять его душу, мастерить из него вместо человека всесильную химеру.
Я поднялся, понимая, что приговор вынесен и снисхождения ждать не стоит. Лиам обнял меня на миг, потом взял за руку и вывел из кабинета, как слепца.
Великий Хранитель оказался прав: какие-то обрывки нити так и остались в теле Эда. И хотя превратиться в своего жестокого прапрадеда Эдуарду Доброму не довелось, но и к прежнему своему «я» мой брат так и не вернулся.
К вечеру Эдуард пришел в себя. Стал двигаться и говорить почти как прежде. После ужина он раздавал подарки и медяки даже щедрее, нежели раньше.
Но через две недели он избил до крови несчастного Френа, который чем-то ему не угодил. А ведь Френ был из патрицианского сословия, хотя из младшей ветви, из бездомников, живущих жалованьем двора. Король не имел права ударить патриция, тот мог потребовать удовлетворения – поединка или выплаты пени. Френ ничего требовать не стал, ему выплатили какие-то грошики, но с тех пор Эдуарда он стал избегать, а потом попросился служить только мне, а не всем троим наследникам Ниена. Я немного покумекал над курткой Френа и покрыл ее магической защитой. Так что в следующий раз кулак Эда так обожгло, что вся кисть покрылась волдырями, которые матушка сводила три дня. Защита эта на куртке, кстати, стоит до сих пор.
Эти вспышки злобы прорывались в Первом наследнике внезапно, и никто не мог предсказать, когда исчезнет Добрый Эд, а его место на несколько минут займет уцелевший осколок Грегора. Крон создал для Эда магические золотые браслеты, они делали бессильной обрывки чужой нити. Но браслеты имели побочный эффект – они притупляли все чувства. Зрение и слух ослабевали, пища теряла вкус, вино не пьянило. Потому Эдуард снимал браслеты во время еды и на пирах, а также во время свиданий. И во время сражений браслеты тоже приходилось снимать – зрение и слух во время схватки надобны не только магикам.
Иногда я задавал себе вопрос: если бы существовала магия, возвращающая в прошлое, что бы я сделал? Позволил бы нити Грегора вжиться в тело Эдуарда или же все же не стал ничего менять?
Хотя… я знаю, что бы я сделал. Вот только нет магии, которой подвластно время.
Глава 9. Механический Мастер
Самое опасное для магика – вообразить себя всемогущим, получившим право вершить чужие судьбы. Первая заповедь, как говорил мне Крон: смирить желание ломать слабых. Не для этого дается магику его Дар. Но сам же Крон свою заповедь и нарушил, решив, что Эдуард слаб и его надобно изменить.
Мы никогда не обсуждали с Кроном, что же на самом деле случилось с Эдуардом. Великий Хранитель вообще ничего более со мной не обсуждал. Он как будто вычеркнул меня из Ордена магиков, хотя формально я там продолжал числиться. Возможно, Крон полагал, что мой Дар, лишенный поддержки, постепенно угаснет или превратится в обычную прозорливость и безликую силу. Такие навыки используют мастеровые, усиливая свое мастерство и оттачивая его совершенство. Но Крон позабыл о моем самомнении и о моем упорстве – я продолжал лелеять свой Дар, просиживая часами в замковой библиотеке. Я даже нашел для себя мрачное развлечение в состязании с учениками Крона, насылая на них свои миракли, сшибая мальчишек в лужи, внушая лживые знания перед испытаниями в Доме Хранителей. Это была своего рода тайная война между мною и Кроном. Я был уверен, что Крон не может пренебречь моим Даром и лишь испытывает меня. Что однажды он призовет меня, и мы, отринув нелепую вражду между мудрым магиком и одаренным мальчишкой, вспомним, наконец, зачем дается человеку его Дар.
Но Крон так и не призвал меня. А я, постепенно пристрастившись к чтению старинных трактатов, стал раздумывать над тем, чтобы оставить Ниен и уехать на юг. Не в Империю Игера, а дальше, за Южный предел, в Задалье, или еще дальше – за Бурное море в пустынные Дивные земли. Старинные кодексы сообщали, что магия пришла в наш мир именно оттуда.
Однако напоследок мне хотелось оставить о себе память, изгладить которую не удалось бы ни Крону, ни моему отцу, ни Эдуарду. И соблазн устроить какую-нибудь дерзкую выходку становился все сильнее. Но пока я не мог придумать, что же мне сделать.
Однако соблазн на то и соблазн – коли подмигнуло искушение тебе бесстыжим глазом, то удержаться на краю уже нет возможности. Сладко манит – испытай себя, шагни, глянь. Любопытство гонит, не злость, а любопытство, которое сильнее и ненависти, и злобы.
Миновало два года, как Великий Хранитель решил поменять душу Эдуарда, а я ему помешал.
Это были трудные годы для меня, хотя я старался не подавать виду, что переживаю по поводу своего изгнания. День мой начинался до рассвета. Я отправлялся в библиотеку, забирал нужные мне книги и шел с ними в Парящую башню, где располагалась мастерская Механического Мастера. В этой просторной мастерской, наполненной удивительными механизмами, хитроумными приспособлениями, сверкающей сталью инструментов, которые Мастер называл «станками», я чувствовал себя на своем месте. Мы оба были почти изгнанниками в нашем городе. Мастер отвергал магию – меня отвергли магики. Два отверженных легко нашли общий язык. Я читал, Мастер создавал очередной механизм – новый замо́к или механическую игрушку, которая могла двигаться, поднимать руки, шагать, поворачивать голову. Внутри у механической куклы находились сотни деталей, и это лишь затем, чтобы она выполняла самые примитивные движения. Мне иногда казалось, что Мастер относится ко мне как к своей сложной игрушке, присматривается, все ли детали на месте, не надо ли что подправить или заменить?