Я добавил еще мертвяков к прежним мираклям и ушел в таверну напиваться горячим глинтвейном в одиночестве, потому что Лиам куда-то с самого утра исчез. Я зажег в светильниках магические они. В камине веселился настоящий огонь – день выдался не из теплых. И вдруг дверь распахнулась – и я увидел Лару в шуршащем платье цвета взбитых сливок и накинутом поверх легком шелковом плаще с капюшоном. За нею вошел Лиам в лучшем своем пурпурном колете, расшитом золотом. Талия его была перехвачена широким поясом с драгоценной пряжкой, а на перевязи висел церемониальный меч с рукоятью из слоновой кости с изумрудом в навершии. На темных волосах сверкал золотой венец королевского дома.
Я смотрел на них, еще не понимая, что сейчас произойдет.
– Кенрик, ты должен соединить наши нити!
Лара провела ладонью по волосам, капюшон шелкового плаща упал ей на плечи. Я не видел ее два года, и, наверное, не узнал бы – встреть на улице в толпе. Девушка улыбнулась, тряхнула каштановыми кудрями и глянула на своего спутника. В свете магических фонарей она была чудо как мила. Магический свет тем и хорош, что любого человека делает краше, а юницу с нежной кожей и карими глазами превращает в одну из богинь со старинных картин Домирья.
– Связать нити? – переспросил я, как будто не понимая о чем речь.
Нити Судьбы новобрачных обычно связывает Хранитель. А я – просто магик, которому положили запрет в учебе за то, что он бросил дерзкий вызов учителю. Соединение нитей – дело серьезное. Нити, связанные магиком, развязать более нельзя, они на всю жизнь. Волей-неволей эту связь придется принять, хоть с проклятием, хоть со скрежетом зубовным. Она только после смерти размыкается. Потому беглецы, ищущие тайных уз, находят магиков-отщепенцев, чтобы завязанный магиком узел стал оберегом, защитил от преследования разъяренной родни.
– Разве наш отец против вашего брака? – задал я ненужный вопрос.
Лара прыснула от смеха, а Лиам ответил, невинно взмахнув пушистыми ресницами:
– Мы не спрашивали.
Сделалось ясно в три моргания: они встретились внезапно на улице во время карнавала, и среди мираклей, вина и плясок Лиам вдруг почувствовал влечение к подруге детства. Она откликнулась – эмпат уловил ее влечение, вернул сладким шепотом признания, и так, с каждым пожатием рук и с каждым поцелуем, страсть всё разгоралась. Перевернулись песочные часы в деснице Судьбы, друг и наперсник придворных девчонок превратился в заправского сердцееда. Говорят, Вианово вино из темной лозы обладает волшебным свойством: стоит с кем-то испить один бокал на двоих, и больше этих двоих не оторвет друг от друга ни одна разлучная магия.
И они тут же решили сплести свои нити – желание безумное, дерзкое и неодолимое. Я смотрел на Лару, и в груди противно тянуло, будто она была магиком и пыталась вынуть из меня мою нить и намотать на тонкие розовые пальчики. Тоска эта была ни с чем не сравнима, она рвала душу. Любил ли я ее прежде? Не помню. Но сейчас я отдал бы весь остаток жизни, чтобы поменяться с Лиамом местами.
– Так ты можешь связать наши нити? – долетел до меня голос брата.
Я кивнул. Сказать вслух я ничего не мог.
Первым мне подал руку Лиам. Я опасался, что не сумею вытянуть нить Судьбы из брата – он был слишком независимый, слишком самостоятельный, несмотря на юные годы. Но нить сама скользнула мне в руки, будто змейка легла на ладонь, высунула острое жало, опалила жаром и затаилась. Ладонь Лары была мягкой и теплой. Нить – податливая и пушистая, будто шерсть домашнего прядения, но внутри – упругий прочный шнур. Счастлив тот, с чьей судьбой такая нить сплетается. Нити моих любящих будто сами завязались в тугой узел. Но сплавить их окончательно оказалось не так-то просто. Нить Лиама была как металлическая проволока, из которой плетут кольчуги, а мягкая нить Лары не плавилась, а обгорала. Лара морщилась, но руку не отдергивала. С третьей попытки я все же сумел наддать жару – шнур-сердечник в нити Лары превратился в текучую каплю и обвился вокруг нити Лиама, которая тоже размягчилась и заалела. Тогда я отпустил их руки и пробормотал, путаясь в словах как в тяжелой мантии:
– Лиам, сын Эддара, короля Ниена, наследник Второй очереди, и Лара, дочь сира Ранулда Толстобокого, соединены мною, магиком третьего уровня, навечно до скончания дней для супружеской жизни и любви.
Едва я закончил эту фразу, как Лиам подхватил Лару на руки и понес наверх по лестнице – в одну из комнат, что в эти дни редко пустовали.
Я остался один в таверне. Вернее, не один – я только сейчас заметил, что за стойкой стоит хозяйка, краснощекая и широкоплечая, как королевский копейщик.
Молча она взяла самую большую кружку, наполнила глинтвейном и протянула мне.
– Магик всегда одинок, – сказала она, – даже когда ему кажется, что рядом кто-то есть.
Я оглядел таверну. В углу спал подгулявший парнишка, уронив голову на руки.
– Этот – не рядом.
Я щелкнул пальцами и добавил магическим огням яркости. Потом махнул левой рукой – она у меня в смысле магии всегда была сильнее – и миракли цветочных гирлянд повисли под закопченными балками. Потом появились букеты цветов и пестрые ковры на балконе. А я все магичил и не мог остановиться. Как будто, избывая магию, я и эту странную вспышку любви к чужой невесте исторгал из себя.
Не знаю, что мне помогло – сотни магических букетов или кружка глинтвейна, но к тому моменту, как Эдуард, расхлестанный и пьяный, ввалился в таверну, я уже почти не чувствовал ни ревности, ни боли, ни тоски.
– Лиама не видел? – спросил Эд, принимая из рук трактирщицы свою порцию горячительного, хотя ему давно было пора остановиться.
Вслед за Эдуардом притащился миракль-мертвец в черных сгнивших тряпках, созданный мною часа три назад. Надо же, он все еще не развеялся! Я не стал его прогонять, мне вдруг показалось забавным, если молодожены, спустившись вниз, столкнутся с этим чудищем. Лара начнет визжать, а Лиам схватится за меч.
– Я только что соединил нити Лиама и Лары узами, – сообщил я пьяным шепотом, наклоняясь к самому уху Эда. – Они меня попросили – я исполнил. Я спаял их нити намертво. Думаешь, я не смог? А я смог. Пьяный, но смог. Дар – не пропьешь. – Язык мой заплетался. – Она – идеальная.
– Что?! – Эд вскочил, расплескивая вино. – Что?
– Они там, наверху, муж и жена… – пробормотал я, чувствуя что-то неладное, но продолжая болтать.
– Я сегодня… час назад… да! – принялся выкрикивать в ярости Эдуард. – Я – жених Лары! Я просил руки Лары у ее отца. Я! А не он! Я получил согласие. Я! – Его визгливое «я» резало уши.
– Поздно… – Я захихикал глупым пьяным смехом.
Эдуард кинулся к лестнице, что вела наверх. И тут наверху на галерее появился Лиам – уже без нарядного ремня и перевязи и без колета, в одной рубахе, распахнутой на груди. Верно, он хотел попросить вина, легкого сидра или лимонада для себя и Лары. Эдуард кинулся к нему наверх с воплем: «Предатель»!
– Эд! Послушай! – только и успел проговорить Лиам, качая головой и выставляя вперед руки. – Сейчас. Я все объясню…
– Подлец! Подлец! Вор! – Эдуард схватил брата за грудки.
В этот момент из комнаты на галерею вышла Лара в одной тонкой сорочке, что надевают под платья. Верно, выскочила из кровати на крик.
– Нити соединены! Нити навсегда! – хрипел Лиам, пытаясь освободиться из рук брата.
Затрещало тонкое полотно рубахи. Эдуард в ярости отшвырнул Лиама на перила галереи. Брызнули щепки, будто балясины стали тонким тростником, Лиам полетел вниз. Я протянул руки, пытаясь его подхватить с помощью магической ловушки, но вся моя сила растратилась на дурацкие венки и букеты, сеть сплелась слишком поздно, у самого пола, и сумела лишь чуть-чуть ослабить удар. Непрочные нити лопнули, вспыхнули зеленоватыми огоньками, оплавляясь, и брат грохнулся на каменные плиты. Из носа и из ушей у него хлынула кровь.
Глава 12. Потери
Четыре дня мы везли Лиама в спальной повозке домой в Ниен. Эдуард ехал верхом следом за повозкой, сгорбившись, без шляпы, замотав голову куском темной ткани, как это делают в Ниене люди, когда беда обрушивается на их плечи. В такие дни глаза не выносят света, и человек смотрит на мир через темный полупрозрачный виссон. За эти четыре дня и четыре ночи Первый наследник не произнес ни слова. Лары с нами не было – отец увез ее в свой манор на утро после печальной свадьбы. Она не противилась и напоминала куклу, закутанную в плащ из белого сукна. Все были уверены, что Лиам уже мертв и сердце его бьется лишь благодаря моим заклинаниям.
Несколько раз мы останавливались, и я пытался привести брата в чувство, но безрезультатно. Мне не хватало лекарского искусства – это была не самая сильная сторона моего Дара. Местный медикус зашил рану на голове, но сказал нам шепотом, что надежды нет, раненый не выживет. Лиам дышал трудно, через силу, будто некто другой заставлял его грудную клетку подниматься, а сердце – биться.
Гонец опередил нас на сутки. Комната Лиама в замке заранее была насыщена лечебной магией – ткани, подушки, кровать, даже сам воздух. Матушка все свои знахарские силы вложила в покои своего любимца.
Когда мы въехали во двор, то увидели повозку придворного медикуса, отмеченную золотым символом: змея обвивала чашу, даруя сосуду свой губительный и целительный яд. Медикус уже ждал в комнате брата, облачившись в длинный белый балахон и разложив на столе инструменты. Голову Лиама обрили наголо, я слышал, как медикус произнес отрывочно лишь одно слово – «трепанация», а потом велел всем выйти. Всем, кроме его помощницы и матушки.
После операции я просидел до утра у постели брата, потом слуги увели меня в мои покои. Прошел день, еще ночь, еще день… Матушка применяла свою лечебную магию чуть ли не каждый час, но будто кто-то похитил ее силу – ее Дар больше не помогал. Послали за лекарями-магиками из Дома Хранителей, но и они без толку тратили силы.