– Ваша милость… – Он огляделся, помусолил тонкими лиловыми губами невидимую соломинку. – Вам доводилось накладывать магические печати на договоры?
– Нет, я только скреплял клятвы.
Залдгар сердито поводил кустистыми бровями, под навесом которых было не разглядеть его глаз.
– Это не то. Совсем не то. Жаль. А Мерру из Дома Хранителей вы знаете?
– Он – новичок, но весьма перспективный. Четвертый уровень.
– Пятый с нынешнего месяца.
Залдгар более ничего не сказал и пошел прочь, шаркая старыми кожаными туфлями.
Отцу договор не нравился, он вяло сопротивлялся, не желая отдавать манор за перевалом. Хранитель наседал, уверяя, что с помощью магии мы в любом случае удержим Игерову армию на перевале, если тот нарушит договор. А золото, что потечет широкой рекой в нашу казну, поможет купить лежащие к западу земли Вианова королевства. Ярмарка и карнавал в Виане принесут нам сказочные доходы, и тогда мы сумеем потеснить Гарму на востоке. Там, глядишь, и второй перевал возьмем под контроль. Не знаю, кто убедил Крона в возможности исполнения этих замыслов. Скорее всего, никто и не убеждал. Победа на Изумрудной реке его обманула.
Во многих вопросах отец проявлял завидную твердость, но возможность договора с Игером, шанс избежать новых осад и войн, а в будущем вообще позабыть о старой вражде его соблазнили.
В итоге Великий Хранитель убедил короля безотказным доводом: магический брак не позволит Игеру нападать на королевство его невестки. Руки новобрачных соединят сам Игер и Первый наследник Эдуард, а Брин и Крон наложат сверху печати магической клятвы. «Такую клятву не нарушить и не разорвать», – напомнил Великий Хранитель, и этот довод опровергнуть отец не сумел.
Эдуард был для меня с Лиамом, да и для всего Ниена, эталоном красоты и благородства. Но рядом с наследником Империи наш Эд выглядел мальчишкой-подростком. Гиер был старше Эдуарда на пять лет, выше на полголовы, широкоплеч, строен. Он носил кожаный черный колет, пристегнутые золотыми застежками рукава, густо расшитые золотом, в их прорезях снежной белизной сверкала рубашка. Кожа его была смуглой, как и у всех уроженцев юга, но намного светлее, чем у его охранников. Едва он вошел, печатая шаг по мозаике большой залы в нашем замке, как я понял, что сердце Таны отдано ему навсегда и без оглядки. Она вздохнула так, будто прощалась со своей душой. К концу второго дня его визита я возненавидел его всем сердцем, но не потому, что он был в чем-то дурен, а потому, что был безупречен. В седле он сидел как влитой, фехтовал великолепно, был остроумен, весел, танцевал как бог и недурно играл на лютне. А еще он был уверен в себе и надменен, но ровно настолько, чтобы казаться гордецом, а не напыщенным придурком. Он умел быть обходительным и любезным до той поры, пока был в ком-то заинтересован.
Все девушки нашего двора влюбились в него вслед за Таной, искали его похвалы и целовались с ним в коридорах, и, кажется, не только целовались. Матушка водила Тану за руку и не отпускала от себя ни на миг, опасаясь, что малышка совершит непростительное безумство. Но малышка, при всей своей влюбленности, оказалась на редкость благоразумной, и лишь однажды подарила жениху поцелуй, пообещав все дары своей любви после обряда. Каждый день она меняла платья – вот и пригодился запас нарядов из огромного шкафа. Она знала, когда надо блеснуть, а когда с равнодушием отнестись к украшениям и пестрым тряпкам.
Однажды на вечернем пиру, когда уже убрали со стола мясные блюда и выпито было немало, Лиам подошел к Гиеру и сел рядом с ним – но не на стул, а на стол, упершись ногой в пустующее рядом кресло и оборотившись к наследнику Игера лицом.
– В прошлом году, – сказал Лиам, глядя Гиеру в глаза, – зимой, я ездил в королевство лурсов за вал короля Бруно. Странные земли, дикий край. Я купался в горячих источниках посреди зимы, пил кипящую воду из гейзера с привкусом серы и читал странную книгу, одна страница которой была белой, а другая – черной. Книга та была заполнена от руки, и чернила писца были черны, на белой странице писались светлые деяния, на черной – преступные. Прочесть черное на черном было невозможно, но черные страницы были заполнены строками одна к другой, а на белых записи были редки. Но они были. Иногда целый абзац, иногда – одна фраза. Один раз я прочел твое имя, Гиер, прочел его на белой странице. А теперь скажи, что было написано рядом на черной странице?
– Когда Империя Игера завоюет королевство лурсов, я сожгу эту дурацкую книгу! – Кажется, в первый раз я увидел, как Гиер разозлился. Ноздри его затрепетали, а губы сложились в тонкую ниточку.
– Никто не может прочесть, что записано на черной странице, но сам факт того, что запись сделана, наполняет сердце ужасом, не так ли? – спросил Лиам, глядя в упор на Гиера не мигая.
– Мне плевать, что написали в своей старой книге какие-то сумасшедшие лурсы! – фыркнул Гиер. – Из наших земель лурсов давно выгнали и запретили возвращаться под страхом смерти.
Лиам передернул плечами, соскочил со стола и направился к Тане – она беседовала с музыкантами, вот-вот в соседней зале должны были начаться танцы, и Тана должна была идти в первой паре с Гиером. Мне невыносимо захотелось сделать пол льдисто-скользким, чтобы они с Гиером неловко завалились во время первого «па», но я сдержался.
– Тана, милая. – Лиам взял ее за плечи и повернул к себе. – Верни Гиеру данное слово, откажись от свадьбы.
Он смотрел ей в глаза, как будто надеялся на чудо, на то, что Судьба перевернет песочные часы и новый путь будет проложен в лесу, где раньше не было дороги.
– Ты с ума сошел, Лиам? – Она сбросила с плеч его руки. – Верно говорят, что твоя разбитая голова, как глиняный кувшин – не звенит, а издает лишь глухие звуки. – Она торжествующе глянула на Лиама. – Посмотри на Гиера! Он – наследник Империи. И он – как бог Виан – ни одна девушка его отвергнуть не может.
– Одна – могла бы, – сказал тихо Лиам. – Но это не ты.
Потом он подошел ко мне и сказал шепотом:
– Записи на черной странице можно прочесть. Чернила лурсов не теряют блеска с годами. Если направить свет магического огонька под определенным углом, все записи можно увидеть. Если захотеть.
Он положил мне руку на плечо. После перерождения у него появилась эта привычка – класть собеседнику на плечо руку, как будто так ему легче было считывать чувства.
– И ты прочел? – спросил я. – Прочел, что там написано о Гиере?
– Прочел. И отец наш мог бы. И Крон. Но они не захотели. Они полагаются на нити Судьбы.
– Нити не врут.
– Ой ли! Ты сам в это веришь, Кенрик? Они обманывают себя, думая, что управляют чужой Судьбой, тогда как сами своей Судьбой управить не могут. Когда боги Домирья оставили наш мир и закрыли за собой дверь, они оставили нам слепую Судьбу, но разбили ее колесо. Правители новых королевств создали каждый для нее свое колесо, они вообразили, что властны над случаем. Они указывали, кому и кем быть, они карают неугодных с помощью Перстов, так что в итоге колесо Судьбы сделалось обычной дыбой. Теперь каждого из нас вздергивают на пыточный обод, чтобы раздавить и обратить в пыль.
Я вдруг понял, что Лиам так и не вернулся полностью в мир живых. В Домирье верили, что мир живых от мира мертвых отделяет река, где вместо воды течет расплавленный свинец. Лиам смотрел на наш мир оттуда, из-за реки мертвых, и видел то, что мы, еще живые, узреть не могли. Он хотел нас предупредить, но мы не понимали его речей.
Свадьба Таны и Гиера по времени совпала с осенним карнавалом в Игеровой Империи, когда урожай уже собран и старосты в деревнях открывают первые бочки с молодым кислым вином, от которого сводит скулы. Вианово королевство перехватит эстафету карнавала через месяц. Веселье Игера было скромным по сравнению с безумствами в столице Виана. Да и вид Золотого града не располагал к веселью. Был город вовсе не золотым, а серым, сложенным из массивных серых камней, с черными прожилками липкого битума, который марал одежду, если неосторожно прикоснуться к стене. Золотым он становился на закате, когда небо заливал густой желтый свет, и солнце растворялось в нем на час или даже полтора. Тогда мрачные стены домов, закопченная черепица крыш, зубцы крепостных стен, кроны деревьев – все как будто покрывалось густой позолотой. Говорили, что во времена Домирья кто-то из богов сотворил здесь призрачный город из золотого света, видимый на закате. Когда боги ушли, этот призрак города остался, но разглядеть его дворцы и башни стало невозможно, как ни вглядывайся в золотое сияние до рези в глазах и до слез.
Члены городского совета вышли нас встретить к воротам – одетые в черное, будто стая огромных унылых ворон. Когда мы въехали в столицу, они шли с двух сторон, молча, накрыв головы капюшонами, будто похоронная процессия.
– Они сторожат нас, чтобы мы не передумали и не разбежались, – шепнул Лиам.
И мне показалось, что он не шутит.
Дворец Игера напоминал скорее огромную казарму, нежели обиталище правителя. Двор был многолюден, шумлив, придворные подобострастны. Они льстили всем, кого встречали, их слова обволакивали густой патокой, от которой невозможно было отмыться. Гиер откровенно потешался над ними, заставляя унижаться до комичности, говорить нелепости, безоглядно трусить, льстить без остановки, целовать ему руки и во всем с ним соглашаться. Тана приходила в восторг от этой злой игры, она смеялась, хлопала в ладоши и отпускала едкие шуточки, соревнуясь с Гиером в изощренности оскорблений.
На заключение договора в огромной зале Игерова дворца собрались сотни гостей и придворных. Придворные мужчины все были в одинаково черных колетах и таких же черных шоссах, которые вышли из моды лет двадцать назад. Женщины – в крикливо ярких нарядах, но, несмотря на их пестроту тканей, они казались одинаковыми из-за самодовольного выражения на пухлых густо набеленных лицах. За исключением одной – высокой, черноволосой, в серебристом платье из гармского шелка, расшитом узором из алых гранатов. Ей было лет сорок, но все равно она была красивее всех женщин в этой зале, потому что Лары среди нас не было. Крон, стоявший чуть в стороне, все время смотрел на нее из-под полуприкрытых век.