Мне хотелось бежать, покинуть дом, где для меня больше не было места. Я смотрел на мир как будто со стороны – происходящее не относилось ко мне, никому не было дела до моей боли. Все были заняты своими делами: одни готовили Ниен к обороне, другие готовились к бегству.
Никогда в жизни, никогда, даже в самом раннем детстве, я не ощущал такой беспомощности, такого бессилия.
Игер вторгся в наши земли весной, как только открылся Гадючий перевал. Мы ждали нападения и выдержали первый удар, к тому же Игер так и не сумел восстановить армию после поражения на Изумрудной реке: его конница состояла из необученных мальчишек, младших сыновей бедных родов, а пехота являла пеструю смесь из городских подмастерьев и собранных по дальним деревням батраков. У нас был шанс быстро отбиться, но измена наших магиков и их бегство сделали наше положение почти безнадежным. И хотя Гарма в этот раз не открывала перевал для Игеровых войск, положение наше день ото дня становилось все отчаяннее. Мы уже потеряли в первые дни войны половину пехоты, и теперь Игер методично добивал вторую половину.
Зима должна была принести с собой холода и голод. Голод довершит то, что начала сталь. Я вспоминал осаду Элизеры и содрогался от ужаса.
Вечерами я уходил бродить по городу.
Кривые улочки, освещенные редкими синими магическими огнями. Большинство фонарей мертво чернели на фоне встревоженного синего неба. Это легкие задания для начинающих магиков – запалить на ночь уличные фонари. Большинство из них горит час-другой, магия в них быстро угасает, лишь немногие способны удержать энергию до утра. Тех учеников, чьи фонари сохраняют свет до зари, хранители допускают к следующей ступени. Так что случалось, что весь Ниен сиял огнями, а бывало – погружался в темноту, потому что ученики Крона провалили задание.
Но к чему магия, если можно зажечь масляные фонари? Как просто! Почему в Ниене никто не додумался до этого? Почему мы искали тайные нити связи с прошлыми Судьбами вместо того, чтобы просто осветить ночью улицы?
Я криво усмехнулся. Правильные решения приходят в голову, когда ты уже вышел за дверь и утратил Дар. Хотя сейчас даже лучше, что нет света: не видно, как состарился город, одряхлели дома, просели крыши, как много намертво забитых дверей и окон.
Фонарь впереди стал медленно гаснуть, позволяя различать только черные силуэты домов. Скоро мне придется двигаться в полной темноте. Еще весной я мог запалить одним движением пальцев все фонари в городе и осветить театральную сцену и королевский замок до рассвета, а сейчас – только тьма. Я шел, упрямо наклонившись вперед. Мое зрение магика было сильнее обычного человеческого, уже почти в полной темноте я смог различить, как из ниши скользнуло гибкое быстрое тело и пальцы впились в мое предплечье пониже локтя.
– Не трогай кинжал, – расслышал я отчетливо шепот, и запах гнилых зубов ударил в нос. – И давай сюда кошелек, иначе сдохнешь.
Я ощутил холод лезвия на шее. И одновременно я почувствовал пальцы, держащие меня за предплечье. Ощутил их силу – крепких грязных пальцев с обкусанными ногтями, на большом воспалилась заусеница; почувствовал напряжение руки грабителя, силу его плеча, зуд под немытыми подмышками, боль ожога на ключице и напряжение в левой руке, приставившей клинок к моему горлу. Я чувствовал, как этому парню хочется меня прикончить, его прямо трясло от желания вспороть мне горло. Это было его чувство – не мое. Но я ощущал сейчас его жажду крови. Он был уличным грабителем и убийцей, а я – магиком, рухнувшим с высоты своего самомнения. Между нами было много общего, гораздо больше, чем могло показаться на первый взгляд. Мы оба решили, что легко можем распорядиться чужими жизнями. Моя кровь открыла дорогу магии, он пролил ее сам, слегка надрезав кожу на моей шее. Моя магия хлынула в его тело и вернулась ко мне через его пальцы. В следующий миг он был уже мой, и, главное, его руки стали моими. Я заставил его отвести левую руку с клинком от моего горла, оставив пальцы правой сжимать предплечье. А затем его же рукой всадил кинжал ему в живот. Я чувствовал, как порвались камзол и рубаха, как лопнула кожа, а за нею брюшина, как клинок пронзил кишки. Я даже слышал треск вспарываемой плоти, но не ощущал его боли, будто грабитель был под магическим заклятием. Его рукой я выдернул клинок и ударил еще раз, в этот раз кинжал вошел по самую рукоять и добрался до брюшной аорты. Кровь хлынула в брюшную полость и через раны наружу. Человек умирал. Минута-другая – и он истечет кровью. Я вынул Гадюку из ножен и напоил ее моей магией из тела умирающего. А потом отсек ему кисти рук. В обычное время кинжал никогда не смог бы перерубить кости предплечий. Я бросил искалеченное тело на улице, а сам со своей кровавой добычей скользнул в узкий просвет между двумя домами. Здесь кто-то спал на куче тряпья, соорудив из большой старой корзины нечто вроде будки для ночевки и укрывшись лохмотьями.
Их было двое, они проснулись и теперь лежали не шевелясь. Я не обращал на них внимания. Я снял чулками кожу с отрубленных запястий и надел себе на руки. Сами кисти рук я выбросил – собаки сгрызут их к утру. Затем я шагнул из жалкой щели наружу обратно на узкую улочку и вскинул руки в чужой коже, ощущая, как капли крови скатываются к локтям, а затем к подмышкам. Я сделал знакомые пассы, заставляя зажечься магический свет, и все фонари на улице вспыхнули. Я шел по Ниену и зажигал свет на улицах, приговаривая раз за разом «нужен свет». И так я добрался до ворот замка.
На кухне Марта готовила вечерний отвар для Матушки. Увидев меня, она хотела что-то спросить, но замерла с открытым ртом. Я взял со стола кружку с мятным чаем и выпил залпом. На белом фарфоре остались алые пятна. Ни слова не говоря, я поднялся к себе в комату, вынул из шкатулки флакон с бальзамическим составом и протер кожу. Потом налил из глиняной зеленой бутылки в серебряную чашу густой, похожий на смолу состав и, осторожно сняв жуткие перчатки, опустил их в чашу.
Я завел свои часы, сработанные Механическим Мастером, и лег не раздеваясь спать.
Утром я отправился к Механическому Мастеру.
Мастер упорно трудился, как будто происходящее в Ниене его не касалось, как будто от исправности игрушечного льва, который умел мотать головой и шевелить лапами, зависело наше будущее. Таких игрушек он склепал уже десять, лев в натуральную величину был одиннадцатым по счету. Остальные модели закрывала холстина, и трудно было понять, что за чудеса скрываются под серыми полотнищами. В мастерской пахло маслом, нафтой, разогретым металлом и краской.
– Твой лев сможет растерзать парочку гвардейцев во время штурма? – спросил я.
– Может быть. – Механический Мастер загадочно улыбнулся.
Я показал Мастеру перчатки из человеческой кожи. Он не стал спрашивать, где и как я их раздобыл, а попросил надеть и показать, что у меня получается. Я смог зажечь свечу и даже повесил парочку магических фонарей на подставку. После чего сбросил перчатки.
– Магия проходит, но очень слабо. Сойдет для ученика первого уровня. С помощью мертвых перчаток выше не подняться. Создавать боевые миракли? Ха! Как же! Но магия пробивает границу, начертанную Перстом. Вчера я зажигал фонари на улицах. Я смог!
Я смотрел на Механического Мастера с надеждой. Если он сумел сделать механизм, отсчитывающий время, почему бы ему не сотворить для меня новые руки?
Мастер задумался. Он что-то нарисовал на листке бумаги грифелем, потом посмотрел на мои пальцы, перепачканные бальзамическим составом.
– Я сделаю. Перчатки из металлической проволоки. Ажурные. Похожие на те, что вязала крючком моя покойная матушка. Не знаю, насколько ты станешь силен, но они точно будут лучше, нежели куски человеческой кожи, которые скоро сгниют.
– Так делай! – воскликнул я раздраженно.
– Начну сегодня. Потребна тончайшая проволока, придется заказать в городе.
– Нужны деньги – бери. Сколько? – Я высыпал перед ним на стол все золотые из моего кошелька. – Когда они будут готовы? Сегодня? Нет, конечно… Завтра?
– Ты смеешься? – Мастер покачал головой. – Пройдут недели, а то и месяцы.
– Две недели. Даю тебе две недели! Возьми подмастерьев из оружейников. Кого хочешь бери в помощники! Можешь взять Лиса, моего мастера.
– Это невозможно.
– Дольше я не смогу ждать!
Надежда! Она мелькнула, притаившись среди укутанных в холстины механических кукол. Я сумею! Верну себе Дар. Я метался по мастерской. Мысли мои мешались. Кожа горела, как будто меня обварили кипятком. Я бы отдал полжизни, чтобы перчатки были готовы уже завтра.
Мастер больше не спорил. Он сделал слепки моих рук – несколько штук – и пометил краской точки на моих предплечьях там, где будут крепиться перчатки.
– Только у меня одна просьба… – сказал Мастер, когда я уже собрался уходить.
– Какая?
– Это даже не просьба, а требование.
– Говори!
– Дай слово, что не будешь пытаться сделать новую пару перчаток сам.
Я молчал.
– Иначе я не стану тебе помогать.
– Хорошо, обещаю.
Я прижал сжатый кулак к груди. И хотя клятва эта была пустая – магии в ней не было ни грана, я знал, что ее не нарушу.
Глава 19. Лара
Я сгорал от нетерпения, ожидая, когда Механический Мастер исполнит обещание и сплетет перчатки из тончайшей серебряной проволоки. Каждый день по два или три раза я поднимался в Парящую башню в его мастерскую. Работа шла – уже можно было увидеть абрисы рук из проволоки, что вилась вокруг восковых форм. Я обходил столик с подставкой из черного дерева, на которой помещались мои будущие перчатки.
– Когда их можно будет испытать? – спрашивал я.
– Еще не сегодня, – отвечал каждый раз Мастер.
Перед ним на столе лежал рисунок человеческой руки с причудливым ветвлением тончайших линий. Мастер повторял их, припаивая все новые и новые проволочки к будущим перчаткам.