Я надеялся, что он успеет сделать перчатки прежде, чем войска Игера прорвутся через перевал. Каждый день ожидания стоил десятка жизней наших воинов. Вновь и вновь поутру отворялись ворота, и в замок въезжали повозки с ранеными. Каждое утро я поднимался на стену и осматривал укрепления на предмет порчи. Потом смотрел вдаль – много ли солдат удалось собрать Игеру, чтобы бросить новобранцев в атаку на наши позиции. Не было ничего хуже на свете, чем это бессильное ожидание. Нас бы давно уничтожили, если бы Гарма пропустила армию Игера через свой перевал и войска Империи ударили бы нам в тыл. Но, к изумлению Игера, да и нашему тоже, Гарма заперла перевал на востоке, внезапно вспомнив про какой-то древний, скрепленный еще самыми обычными немагическими печатями договор. Игер не стал нападать на Гарму, решив сначала разделаться с Ниеном. Откупаясь, Гарма поставляла Игеру оружие, повозки и коней, но тайно желала нам победы.
Да, Гарма оставалась полунейтральной, но все равно каждое утро я с тревогой ждал сообщений из восточных маноров и долго смотрел в сторону Элизеры.
И вздрогнул всем телом, когда увидел, как с востока скачет небольшой отряд – впереди эквит, за ним четверо мечников – явно новобранцы, совсем подростки. Гонцы? С дурными вестями? Или столь жалкое пополнение? На лошадях держатся неплохо, но с оружием против конников Игера не сдюжат. Да и всадник впереди казался слишком тонким и мелким для эквита.
Я навожу на него зрячную трубу. Да это же Лара! Вместо того чтобы сидеть в отцовом замке, мчится к нам, хотя здесь опаснее стократ. Если Ниен падет, нас всех уничтожат, но маноры могут уцелеть… Хотя нет. Дочь Лары – наследница Ниена и Империи Игера – она точно не спасется. Так что Лара уцелеет только в одном случае – если уцелеет Ниен. Она умная женщина, и наверняка это понимает.
Последними в маленькой кавалькаде трусят слуги – на каждого благородного в дорогу снарядили по одному черноногому. Лошади под слугами такие, что кажется, их выкупили по цене шкуры у коновалов.
– Открывать ворота? – кричит снизу мечник.
– Открывай!
Отряд въезжает во двор. Я спускаюсь со стены.
Так и есть – с Ларой какие-то губошлепы лет по шестнадцать. Они браво соскакивают на землю. Один вообще ребенок, во время лихого приземления едва не запутывается ногой в стремени, шлем валится у него с головы и катится по булыжникам двора, громыхая. Лара ожигает его гневным взглядом. Лара в доспехах эквита – блестящая кираса, шлем, кожаные брючки в обтяжку – ножки у нее загляденье. Играет в воина. В реальной битве ее сомнут – сил не хватит продержаться и минуты. Если только… Да, если только не усилить ее с помощью магии. Это возможно, когда Мастер закончит колдовать над моими перчатками. Интересно, согласится она или нет? Лара – гордячка.
– Ваша милость! – Она шагает ко мне и ударяет себя по груди кулаком. Кираса звенит как колокол на башне. – Счастливой Судьбы!
После военного приветствия Лара смущается, шагает ближе и сжимает мне руки. Как принято у мечников – не за запястья, а за локти. И тут происходит то, чего я никак не ожидал, – магия, что бурлила в плечах и предплечьях, не доходя до увечных ладоней, вдруг прорывается в пальцы Лары. Лара вскрикивает и отдергивает руки.
Ни с кем прежде так не бывало.
– В какой-то мере я все еще магик. – Я усмехаюсь.
Лара трясет ладонями.
– Кенрик! Что это было? Тебе не надоели дурацкие шутки?
Я пожимаю плечами. И по-прежнему улыбаюсь – догадка, еще слишком робкая, чтобы стать планом, вызывает в моем теле дрожь, как в тот момент, когда я нащупал свою связь с убийцей в кривом переулке. Но тогда нас связали сталь и кровь, а сейчас – всего лишь прикосновение ладоней.
Кто знает, может быть, со временем я верну своим рукам силу. Вот только времени у Ниена практически нет.
За обедом Лара устроилась напротив меня. В женское платье она не переоделась – платье не запихаешь в дорожную сумку. А старые наряды Таны ей уже малы – Тана и тоньше, и ростом ниже. Хотя я не знаю, как сейчас выглядит Тана – может быть, располнела, если оказалась в тягости. С примитивным злорадством я представлял ее толстой, заплывшей жиром самкой. Моя злость бессильна и мелка, горька, как высохшие слезы, надоедлива, как боль в пробитых Перстом руках. Хуже предательства товарищей только предательство родных по крови людей.
Ларе шел мужской наряд: кожаный камзол сверкал многочисленными пряжками, широкий пояс подчеркивал тонкую талию, расстегнутый ворот рубахи обнажал белую шею. Роды не отразились на ее внешности – она по-прежнему была стройной, как в свои шестнадцать.
– Как дочка?
– Ди – любимица деда, он в ней души не чает. Подрастет – будет из него веревки вить. Нет, не веревки, а настоящие корабельные канаты.
– Надолго у нас? – спрашиваю, само собой, не для вежливости. – В замке у нас мечников почти не осталось, кроме инвалидов, люди на стенах по двенадцать часов, многие по ночам откровенно дрыхнут. В прежние дни я бы их магически лишил сна на время стражи. Но теперь могу только обходить стены лично и обливать водой любителей поспать.
– Планировала ехать уже завтра. Разве что самого младшего – Коэна – оставлю. Он еще не годен к бою, ему и пятнадцати нет.
– А если подольше? Хотя бы дня на три или четыре? – Матушка, кажется, угадывает мое желание удержать Лару в замке и старается подыграть. – Ты бы нам, голубушка, очень помогла.
Лара хмурится. Она еще та забияка – в детстве вечно лезла в драку с Лиамом. А уж меня колотила до крови – потому как лет до десяти была намного меня сильнее. Она ненамного меня старше, а Лиам, кажется, с пяти или шести лет был в нее влюблен. Безнадежно, как и я. До той ночи на карнавале в Виане.
– Останусь. – Лара неожиданно кивает.
– У тебя четверо мальчишек – пусть отдежурят на стенах по одной ночной страже, – предлагаю я. – Обязанность не тяжкая, вот и посмотрим, годятся ли они хотя бы для таких дел.
– Они все отличные ребята.
– Не сомневаюсь. Но обучены только стило держать, а не меч, им бы в Элизере на празднике веселиться. Немного опыта им не повредит.
– Остальные в лагере на перевале или охраняют манор, – огрызается Лара.
В основном охраняют манор – хотелось мне уточнить, но я сдержался. Ранулд Толстобокий прежде всего о своих интересах думает. Но двадцатку мечников прислал – помнит, что малышка Ди – одна из наследниц Ниена. Кто знает, как Судьба повернет свое колесо!
После обеда Лара просит провести ее в усыпальницу.
На похороны Лиама она не приезжала, и теперь это первое посещение нашего склепа, с тех пор как не стало Второго наследника.
Мы спускаемся в подземелье. Я несу обычный факел – магический фонарь мне не зажечь.
Лара останавливается перед саркофагом Лиама. Как и принято изображать наследников Ниена, мраморный Лиам лежит на спине, облаченный в мраморные доспехи, с мечом вдоль тела. Рукоять меча на груди, пальцы сплетены поверх. Правда, без латных перчаток. И шлема нет. Волосы – длинные, каких Лиам никогда не носил, – обрамляют лицо. В волосах – венец дома Ниена. Глаза закрыты, кажется, брат мой спит, в уголках губ притаилась знакомая мягкая улыбка. Мастер превзошел сам себя – Лиам как живой. Я глажу его руку, сжимающую эфес, и в который раз поражаюсь холоду камня.
Лара наклоняется, целует мраморного Лиама в губы.
– Вот и все, – шепчет едва слышно. – Теперь я точно знаю, что его больше нет.
Она поворачивается и спешно идет к выходу.
Я нагоняю Лару во дворе. Мне на миг кажется, что она плачет. Но нет, она просто ежится, передергивая плечами.
– Он когда уезжал, сказал: «Береги Диану».
Я хочу сказать, что меня он просил о том же. Но не говорю.
– Он ведь знал, да?
– Возможно.
– Я просила остаться. А он не слушал. Воображал, что может что-то исправить. Что может остановить колесо Судьбы. Ты тоже надеешься?
– На что?
– Что сможешь одолеть Судьбу. Обмануть ее сотнями своих забавных мираклей.
– Пытаюсь.
– И как? Получается?
– Пока не очень. Но ты можешь помочь.
– Хватит! Прекрати. Ведь я не миракль, Кенрик. Я – живая. У меня есть память. И мне больно. Очень.
– Как тебе мои руки? – Я показываю изувеченные ладони. – Меня лишили Дара магика. Перст Судьбы лишает Судьбы. И мне тоже больно.
Она отводит взгляд и кивает. Она видела, как я использовал черную магию в Элизере, видела, как я пытался спасти Лиама, но моя магическая сеть не выдержала и лопнула. Простила она? Или нет? Винила ли за смерть Лиама? Я ни разу не говорил с нею после их свадьбы и ни разу не видел ее после смерти Лиама. Мне не терпелось спросить, заметила ли она разницу между Лиамом из ее юности и Лиамом, возвращенным моей магической силой? Заметила ли она в нем перемену?
Да, спросить хотелось, но я не спросил.
– Говорю, ты мне можешь помочь, – возвращаю я разговор в прежнее русло.
– Я не магик.
– Всего лишь небольшая прогулка за ворота. Всё, что я прошу.
– Что ты задумал? – Лара щурится, внимательно оглядывая меня. – Опять станешь людям выдавливать глаза?
Помнит Элизеру. Ну и пусть.
– Нет, забава проще. Попробую создать пару мираклей. С твоей помощью. Вернее, ты создашь мираклей с моей помощью. Хороших мираклей – с топотом копыт и запахом конского пота.
– Миракли? Серьезно? Это так важно?
– Ты не представляешь насколько.
– Но я же не умею.
– Я помогу. Направлю твои руки. Ты согласна?
– Если это возможно.
Я для нее как очередной миракль – не определишь, где правда, где ложь, но правда выглядит пресной, а ложь манит.
Мы седлаем коней и выезжаем за ворота. Когда-то давно подле замка было большое поселение, потом его сожгли во время осады, но так и не отстроили снова. Заросли малины и иван-чая дружно поднимаются среди руин. Молодые тополя тянутся над остовами почерневших от копоти стен. А большое общинное поле сделалось местом военных тренировок – эквиты и пехотинцы утоптали землю до твердости насыпной дороги.