– Ты все-таки сделал это…
Я обернулся. Крон стоял на пороге залы и смотрел на мрачный темный потолок.
– Да, – ответил я на манер самого Крона.
– Твоя сила вскоре иссякнет, – напомнил он мне, как показалось, с явным злорадством.
– Если бы вы смотрели в будущее, а не в прошлое, то угадали бы многие наши несчастья и смогли бы их предотвратить.
– Что ты будешь делать?
– Уеду из Ниена.
Он несколько раз кивнул.
– Ты никогда не задумывался, что будут говорить о тебе спустя много лет?
– А что будут говорить о магистре Кроне?
Когда я вернулся в замок, матушка встретила меня во дворе. Она кинулась мне на шею, обняла.
– Мы спасены, спасены! – Она сжала ладонями мое лицо и расцеловала. – Кенрик, Ниен спасен!
– Да, чудеса случаются.
– Я всегда верила, что Крон – самый могучий магик на свете.
– Крон?
– Да, да, ты что, еще не знаешь? Он уничтожил лагерь Игера, и самого Игера, и этого мерзкого Брина.
– Крон уничтожил?
– Ты что, не понимаешь, что я говорю? Мы спасены. Во имя Светлой Судьбы! Ниен спасен.
Меня вдруг стал разбирать какой-то дикий нелепый смех.
– Это Крон решил тебе рассказать?
– Он ничего не говорил, но кто еще мог нас спасти, кроме Великого Хранителя?
– Ты права. Он придумал, как нам одолеть Игера.
«И отомстить Брину», – добавил я про себя.
Глава 22. Смерть
Марта разбудила меня рано утром.
Прежде чем она что-то сказала, я уже понял, что случилось. Оттолкнул ее и ринулся в комнату Лары.
Моя милая сидела на кровати, обхватив себя руками, влажные от пота волосы ее были распущены, подол рубашки в крови. Две служанки матушки хлопотали вокруг нее. Рядом с кроватью стоял большой таз, накрытый крышкой. Я отвел взгляд.
Матушка смешивала какие-то настойки в большой фаянсовой чаше.
– Он умер, умер, – шептала Лара, – а я так его хотела! Я была беременна, я уже знала, но не сказала тебе… Он умер.
Я коснулся ее руки и ощутил, как истаивает магия. Она еще была, еще струилась от меня к ней и обратно, но это тек обмелевший ручеек, а не полноводный поток, способный все смести на своем пути. Я убил нашего ребенка, связующую нить между мною и Ларой, мой Дар его сжег. Я забрал его жизнь, когда раскалывал Коготь Дракона. Он, нерожденный, умирал в чреве своей матери, убиваемый отцом. Я смотрел на Лару и не мог поверить, что это все же случилось, что нашего ребенка больше нет.
Спас королевство, но убил собственного сына.
Я налил полный бокал крепкого Вианова вина, выпил половину, потом протянул Ларе:
– Пей!
Она сделала глоток и уронила бокал. Он упал на кровать и не разбился. Только вино пролилось.
– Он умер.
– Да.
Она подняла голову. Лицо ее было прозрачно до синевы, губы дрожали.
– Эт-то ты?..
Я не мог солгать ей. Я кивнул. Едва заметно.
– Уходи. Сейчас же. Вон!
Я стоял не двигаясь. Ноги мои не слушались.
– Вон! – Лара уже не кричала – сипела.
– Тебе лучше уйти, – повернулась ко мне матушка.
Кажется, я что-то сказал в ответ, и Лара что-то еще говорила, но я не слышал больше слов, видел, как шевелятся губы, видел, что она указывает на меня рукой, но не мог понять ничего. Матушка вдруг толкнула меня в грудь, и тогда я смог сделать шаг к двери.
Я отправился на кухню, нацедил из бочки кувшин вина и вернулся в свою комнату. Весь день я пил. Один раз ко мне заглянула Марта, принесла тушеные помидоры с сыром и мясной рулет, мои любимые блюда. Я ничего не ел, просто сдвинул тарелку к краю стола. Потом меня вырвало на пол. И я снова пил. Мысль, что я мог быть с Ларой, что мы могли бы быть счастливы, она бы родила мне сына, никак не удавалось заглушить. Мысль эта пробивалась сквозь волны пьяного тумана и разрывала мое сознание на мелкие клочки. Я мог бы вернуть себе Дар с помощью серебряных перчаток Мастера. Я бы мог быть если не Великим Хранителем, то канцлером Эдуарда. Мы все могли бы быть счастливы. Все… Кто еще жив. Просто этот камень на перевале, этот коготь. Какой-то вопрос вертелся в моем мозгу, и я не мог поймать его, как собака собственный хвост. И вдруг меня пробило: почему Великий Хранитель сам не расколол скалу? Ему не нужна была для этого Лара, мой убитый ребенок, наша лживая связь. Разве он не мог сам этого сделать? Или… в самом деле не мог? Боялся, что не сладит с замкнутой в камне моей магической силой? Или он тоже чем-то рисковал и не мог подставить то, что ему дорого, под удар? Или он хотел, чтобы я прошел через это, чтобы я спас Ниен и потерял Лару… Откуда он знал, что ребенок вернет мне силу? Или он тоже когда-то прибег к подобному? Когда? И где? Одни вопросы – ни одного ответа, все вращается перед глазами, ноги отяжелели. Не встать…
Не помню, как я заснул.
Очнулся я на рассвете. Почувствовал, что Лара рядом.
Она стояла подле кровати. На ней было платье из темной тафты с простым белым отложным воротником. Такие платья носят жены мастеровых и служанки. Волосы гладко зачесаны и собраны на затылке. В лице ни кровинки. Бледные губы плотно сомкнуты. Она смотрела на меня и слегка покачивалась, будто неведомая сила пыталась сбить ее с ног.
– Ты хочешь уехать? – Я почему-то улыбнулся.
Я подумал, что она умна и рациональна и может меня простить из самого обычного эгоистичного расчета. Она может оценить, как тяжко мне было сделать выбор. За себя. И за нее. В этом была какая-то мелкая жалкая надежда. Но мне сейчас и ее бы хватило. Я сморщился от боли. Голова была как чугунный шар.
– Я был пьян. Но я попробую встать… Мы можем поговорить. Да, поговорить. Лара… Я всю жизнь люблю тебя. Всю жизнь, с самого детства…
– Прощай.
Она наклонилась ко мне, положив левую руку мне на грудь, и на миг показалось, что она хочет меня поцеловать. Я потянулся к ней в ответ губами, но передумал – в комнате стоял устойчивый запах перегара.
– Потом, поцелуи потом, – прошептал я и прикрыл глаза. Меня мутило.
– Прощай… – повторила она – и я ощутил удар меж ребрами.
Почему-то без боли.
В следующий миг Лары не было в комнате. Я слышал, как осенней листвой по полу прошуршало ее платье, ее шаги раздались и смолкли, пахнуло сквозняком, хлопнула дверь.
А потом боль вспухла в боку. Я не сразу нащупал рукоять кинжала – клинок его был утоплен у меня меж ребрами до самой гарды. Я не сомневался, что клинок пробил легкое. Если я извлеку кинжал, то захлебнусь кровью и не смогу дышать. Я медленно сполз на пол, стянул за собою простыню и прижал ее к ране поверх кинжала, потом медленно, ползком, добрался до сундука – никогда не думал, что так трудно будет откинуть крышку. Но я смог. С третьей попытки я нащупал заветную шкатулку из орехового дерева, поставил рядом с собой на пол, потом отнял ладонь от раны. У меня было несколько мгновений, чтобы натянуть кожу мертвых рук на свои бессильные ладони. Магии в мертвой коже оставалось уже немного, но мне хватило, чтобы закрыть рану после того, как я выдернул кинжал. Потом я отшвырнул «перчатки» в сторону. Даже если кто-нибудь их найдет, то ни за что не поймет, что это такое – они истлели у меня на руках, после того как я истратил их силу без остатка.
Так же ползком, весь в крови, я добрался до своей постели и успел дернуть звонок, прежде чем потерял сознание.
Глава 23. Ниен, мой Ниен…
Все оказалось в итоге не так страшно, как виделось королю Эддару. Стороживший нашу гавань флот попытался напасть на порт, но баллисты Механического Мастера с берега обстреляли корабли горящими снарядами, и пираты отступили. Наутро они ушли в поисках более легкой добычи. А в порт стали заходить торговцы, закипела работа в доках, а еще несколько дней спустя прибыл первый караван с запада – вассалы, сидевшие в своих манорах в ожидании, чья возьмет, торопились принести отцу клятву верности. А потом из Виана в порт привезли бочки с вином.
Эдуард был весь в трудах: он проверял, как завозится зерно в хранилища, встречался с капитанами коллегий в ратуше Ниена, принимал послов короля-капитана Гармы, встречал посла Флореллы. Из-за вала короля Бруно приехали лурсы – разбирать завалы на Гадючьем перевале и строить новые кастеллы.
Гиер, наследовавший отцу, прислал нам делегацию из своих черных ворон с требованием дать вассальную клятву. Эдуард разорвал его послание, а я сжег – серебряные перчатки наконец открыли путь моему Дару, хотя пока на треть против прежнего. Но эффектно сжечь послание я все же сумел. Как мало! За все наши муки, за смерти и смерти, за нашего Лиама, за моего нерожденного сына – всего лишь одно сожженное письмо.
Зимой в Ниен съехались десятки стихопевцев – наперебой они славили Эддара Великого за победу над драконом. Так что в итоге слава обошла Крона стороной и вся без остатка досталась нашему отцу. Нельзя признать, что победа одержана с помощью черной магии. Гораздо приятнее думать, что ядовитую голову дракона снесла сверкающая светлейшая сталь.
Эпилог
Весной я покинул Ниен. Красавчик, оправившийся от ран, откормленный и раздобревший, неторопливо шагал по дороге. Мой пес Руж трусил следом. Руки мои, покрытые перчатками из серебряной проволоки, горели от струящейся магии. Поверх я надел перчатки из черной кожи, чтобы никто не увидел творения Механического Мастера. Из-под копыт Красавчика поднимался легкий синеватый туман – копыта его не оставляли следов, и ни один магик не сможет вычислить мой путь.
Я миновал границу и вступил в земли Гармы. Шел дождь. Слева в утреннем тумане пряталась деревушка на пять или шесть домов. Разбухшие наросты соломенных крыш, темные окна – ни в одном не светился огонек, гнилые, поваленные местами жерди вместо загородок для скота. Где-то взлаяла собака и стихла, даже петухи не кукарекали. Или нет здесь никаких петухов? У дороги – покосившийся шест, обмотанный красными и желтыми тряпками, и на макушке – длинная прядь женских волос, намокшая, прилипшая к старым тряпкам. Страшилка для мираклей. Крестьяне уверены, что эти тряпки на шесте способны отпугнуть мираклей. Но не отпугивают. Обычные деревенские сказки. Кто бы мог подумать, что деревни богатой Гармы так бедны?