Но время наконец доплелось больной улиткой и до дня карнавала. Часы пробили шесть после полудня, решетка у главного выхода поднялась скрежеща.
Путь свободен!
Я не решаюсь, медлю. Потом в отчаянии топаю ногой, злясь на себя, выскальзываю за дверь, и тут меня охватывает панический страх. Невольно втягиваю голову в плечи, по спине пробегает озноб. Если отец узнает, тогда… Я не думаю, что будет «тогда», я просто боюсь. До дрожи в коленях, до обморока. Но все равно иду. Сжимаю в мокрой от пота ладони ключ от «калитки карнавала» и ступаю на цыпочках по красной ковровой дорожке. Эта дорожка старая, затоптанная, истертая, она лежит здесь всегда, чтобы днем и ночью можно было пройти из спален в туалет и ванную комнату, в библиотеку и малую столовую или на кухню. Дальше нельзя, решетка на лестнице на второй этаж почти всегда закрыта. Как и решетка у главного входа. Но несколько минут назад Мастер ключей Пьер ее поднял, и новенькая красная дорожка ведет меня прямиком к порогу «калитки карнавала». Выходите, веселитесь!
Я вставляю медный ключ в прорезь замка, поворачиваю. Тяжеленная дверь легко распахивается – старинный механизм по-птичьи щелкает где-то внутри стены. Я шагаю на крыльцо. Еще не до конца стемнело, но повсюду горят огоньки. Они висят на тонких канатиках, что натянуты от замка к стене, и кажется, что двор полон разноцветными светляками. Ирма уже выбралась из дворца: я вижу ее – впереди мелькает ее отороченный беличьим мехом фиолетовый плащ, тот самый, что она выменяла у меня на модную зеленую юбку. Получается, у нее был еще один ключ, кроме того, утерянного? Но зачем ей понадобился второй? Для кого? Может быть, это ключ Франческо? Или Гвидо? Гвидо с утра притворяется больным, но я знаю, что он непременно отправится в город, только позже, около полуночи. Во время карнавала любого обитателя замка пропускают за ворота, никто из стражей не спрашивает, куда и зачем ты идешь. Если король выдал тебе ключ от «калитки», значит, можешь отправляться в город ночью. Откуда стражникам знать, что ключ я украла?
Все утро накануне карнавала я просидела в Северной башне, открыв окно в свинцовом переплете и наблюдая за базарной площадью (сквозь маленькие квадратные стеклышки ничего не разглядеть, они пропускают только свет).
На площади царила суета, торговцы устанавливали лотки, раскладывали товары. Скрипели колеса телег, ржали лошади, а крики ослов звучали отвратительным хором. Многие торговцы не успевали вытащить товар из больших ивовых корзин: маски, карнавальные балахоны и разноцветные фонарики шли нарасхват. Жители ближайших кварталов спешно украшали свои дома: цветы, гирлянды, ветки лавра, яркие ленты пестрели всюду, свешиваясь с балконов, лоджий, из распахнутых окон. Богачи развешивали на специальных крюках, вбитых в стены на уровне двух человеческих ростов, дорогие ткани и ковры. Франческо утверждал, что на этих крюках горожане вешают своих врагов. Прежде я верила Франческо, но потом решила, что он врет: у нас в замке тоже есть такие крюки, но мы давно не украшаем коврами наружные стены. Железные крюки проржавели, а новые привезли два года назад из мастерской да так и сложили в кладовой рядом с библиотекой. Они там лежат до сих пор.
С наблюдательного поста меня прогнала бабушка.
– Что ты здесь высматриваешь? А? – Старуха черной вороной возникла у меня за плечом.
Как всегда, она передвигалась бесшумно, поговаривали, что вдовая королева-мать на самом деле настоящая ведьма, особенно упорно об этом болтали после кончины Ви.
Я вздрогнула всем телом. Бабушки я боялась даже больше, чем отца. Отцу было некогда меня воспитывать, а у бабушки времени вдосталь, книг она не читает, и потому ей ужасно скучно. И как только она меня нашла? Впрочем, догадаться нетрудно: если меня нет в библиотеке или в своей комнате, значит, я торчу здесь, в башне.
– Кого-то высматриваешь?
– Нет, никого, – беспомощно пролепетала я.
– Врешь! – Она схватила меня за руку.
Я вся съежилась.
Подумала, сейчас она потащит меня в каменный мешок, в «Колодец стонов» – тот самый, где два месяца держали Ви. Говорят, в том колодце нарочно сделаны отверстия в стенах, чтобы можно было разговаривать с пленником и, сидя в черной комнате, слышать его мольбы, раз за разом повторяемое: «Выпустите меня!»
– Н-не вру. Просто смотрю.
– Иди, делом займись! – Она толкнула меня в плечо. – Лентяйка! Я говорила твоему отцу: не надо брать девчонку в замок, бастард – испорченное существо.
Я кинулась бежать. Говорят, Ви умоляла часами, чтобы ее выпустили, кричала, что готова уйти в монастырь, что согласна на все, лишь бы Мастер ключей открыл ловушку. Два месяца в каменном мешке без единой крошки. Перед смертью у нее выпали волосы и сошли ногти, она плакала кровавыми слезами. Франческо рассказывал, что король каждый день приходил и подолгу сидел в кресле, наблюдая, как умирает его младшая сестра. Она и его умоляла. Но король был непреклонен.
Непреклонен.
Ненавижу это слово.
После смерти Виолетты мне приснилось, что я тоже провалилась в ловушку. Напрасно я ощупывала каменные осклизлые стены, пытаясь отыскать выход, – в колодце не было даже намека на дверь. Было только стекло. Зеркало, которое отражало меня, в ночной рубашке, с растрепанными волосами, босую. Стоял ли там кто-нибудь снаружи за стеклом или нет, я не знала. Горел желтый фонарик – за литым стеклом мерцал холодный огонек лурсского огня – свет, который светит, но не может обжечь.
В ужасе я принялась колотить кулаками по стеклу и орать:
«Выпустите меня!»
Я кричала, даже когда проснулась. Ничего не соображая, я кинулась к двери спальни. Она почему-то против обыкновения была заперта на ключ. Всегда открытая дверь была заперта! Напрасно я дергала медную ручку: она не желала поворачиваться. И тогда я вдруг уверилась, что меня за все мои провинности, за мою неисправимую дерзость скинули в колодец. Навсегда. Я попросту обезумела от ужаса. Ничего не соображая, я дергала изо всех моих детских силенок дверь и вопила: «Выпустите меня».
До тех пор, пока эта проклятая дверь не открылась и на пороге не возникла Арабелла.
– Ты что, с ума сошла? – спросила старая фрейлина строго.
Я стояла перед ней растрепанная, с залитым слезами лицом, а в ее глазах не было ни жалости, ни снисхождения – только строгость и еще – как мне показалось тогда – брезгливость.
– Я д-думала… – пробормотала я в ответ, продолжая всхлипывать, – что меня бросили в ловушку.
– Иди умойся! – приказала она. – Сегодня все сидят по своим комнатам и никуда не выходят – так приказал король. У нас траур после смерти Виолетты. А ты, как всегда, позабыла об этом, дуреха.
С той ночи прошло уже целых семь лет, а мне все кажется, что я стою на каменном полу в ночной рубашке, босая, зареванная, и дрожу. Не я, конечно, а моя память, она пришпилена взглядом Арабеллы к моему давнему страху, как прибивают ковровые дорожки к каменному полу.
Надо все же рассказать о красных дорожках и колодцах, хотя, похоже, почти все в городе знают об этих особенностях дворцовой жизни. В наш замок входят по наружной лестнице, ведущей на второй и третий этажи. Ну, этим никого не удивишь, такие внешние лестницы есть почти во всех больших домах в городе.
Только в обычных домах человек сразу попадает в покои, а кому нужно на кухню, в кладовые или в лавку, заходит в дверь первого этажа со двора. Но в замке нет двери, ведущей на первый этаж. Вернее, есть, это дверь главного входа, «калитка карнавала», но все дни в году, кроме одного, она заперта на ключ и ее сторожит кованая решетка. Та дверь, что возле кухни и кладовых, неведомо сколько лет уже замурована. Так что всем входящим в замок нужно, поднявшись на второй этаж, тут же, миновав переходную лоджию, спуститься по другой лестнице в караульню, оттуда – в помещение кухни и уже оттуда, если стражники пропустят, можно попасть в коридор первого этажа, где расположены покои короля, членов его семьи и фрейлин. Стража расступается только перед обитателями замка, чужакам вход на первый этаж запрещен. На ночь кухонная дверь запирается, и до рассвета мы отрезаны от остального мира. На третий этаж к прислуге можно ходить в любое время дня и ночи. Там есть своя маленькая кухонька, прислуга готовит себе отдельно.
А вот по второму этажу ходить нельзя. Там повсюду ловушки. Под полом коридора, ведущего от входа на верхний ярус библиотеки до запертой решетки главного входа, затаился «Колодец дьявола». От главного входа до кухонной лестницы подстерегает недруга «Колодец стонов». Неподалеку, возле сокровищницы, где-то есть жуткий «Колодец правды». Это те ловушки, про которые знают все. Франческо клянется, что существуют еще сотни тайных. Но он, как я давно убедилась, известный враль.
Но в тот вечер я не думала о ловушках – только о том, как миную «калитку карнавала» и окажусь в городе.
Едва я вышла во двор, как дверь во дворец захлопнулась, я вздрогнула и даже рванулась назад. Потом сообразила, вот дуреха: ключ откроет «калитку», если я вернусь до рассвета. Я снова поправила капюшон и скорым шагом направилась через внутренний двор. Теперь под арку, к Главным воротам. В обычные дни здесь бы меня никто не пропустил: даже днем решетка всегда опущена, подле нее дежурят четверо стражников. А на ночь еще и ворота запирают, закладывают тяжеленным брусом.
Когда я была маленькая, то мечтала стать стражником: у них такие красивые черно-желтые колеты и всегда начищенные до зеркального блеска кирасы и шлемы. Потом я поняла, что на самом деле работа у этих ребят скучнейшая. Препротивная, скажем так, работа.
С минуту я разглядывала фасад дворца с круглыми башнями по углам, с синей черепичной крышей, над которой веял королевский стяг – алый, с золотым леопардом на задних лапах. Облицованный белым и коричневым кирпичом, фасад выглядел нарядным, только картину портили узкие, забранные решетками окна. Они напоминали запавшие глаза больного – даже стекол не видно. Говорят, кирпичи для дворца обжигали по старинному рецепту лурсов; миновало уже триста лет с года постройки, а кирпичи как новенькие, нигде ни один даже не обвалился.