Я слышал, что лурсы умели устраивать лабиринты, из которых никто не мог выбраться. И мысль, что я могу оказаться в подобной ловушке, заставила меня вздрогнуть всем телом.
Глава 3. Полпути
Я достал изодранную книгу и принялся разглядывать самодельную карту. Река и город за ней лежали дальше к северу. В любом случае я должен выйти к реке. Даже если я выберу левый рукав и дорога сильно отклонится к западу, или я выберу правый и дорога уйдет к востоку. А замок стоит недалеко от реки, как раз у моста, что ведет в город. Вопрос лишь в том, какой путь к замку ближе. Мне казалось с вершины Белой скалы, что дорога отклонялась к востоку. Но до развилки дорога так петляла, что определить точно стороны света не было никакой возможности. Небо было выбеленным, как хорошее полотно, светоносный диск прятался где-то за кронами. В который раз я пожалел, что не выпросил у отца северную стрелку – заключенная в стеклянный корпус, она магическим образом всегда указывала на север. Но сожаление это было мимолетным – я бы не сберег чудесную капсулу до нынешнего дня, она бы исчезла точно так же, как моя лютня и те вещи, что взял я в дорогу пять лет назад. Моя дорога – пока что только дорога потерь.
Итак, мне надо было выбрать путь, как метнуть кости в игре. Что-то мне подсказывало, какой-то уверенный и даже насмешливый голос, что мне надлежит свернуть на ту ветку дороги, что уходит вправо. Но это решение показалось мне слишком простым и как будто внешним, подсказанным духом леса. Кому-то нужно было, чтобы я выбрал именно эту ветку. Но я был упрям как истинный лурс, и, наклонившись вперед, как будто шагал против невидимого сильного ветра, двинулся налево.
Серый, нисколько не удивленный подобным выбором, послушно тронулся следом.
«В любом случае, – легкомысленно решил я, – в итоге выйду к реке. Никак иначе быть не может».
Я шагал и шагал, ожидая, когда за стволами деревьев проглянет синее полотнище бегущей воды. Но деревья плотно прижимались друг к другу, хмурый сумрак под разлапистыми еловыми кронами ничего не позволял рассмотреть, кроме пушистого седого мха, рухнувших стволов да кое-где высокого, по пояс, черничника, уже без ягод. Пахло сыростью и грибами. Лес был безмолвен. Ни единая птаха не подавала голоса в глубине. Даже ветер не шумел в кронах. Тягучая тишина ночного кошмара.
Я устал и проголодался и присел отдохнуть на камень у дороги. Он весь порос мхом в палец вышиной и по форме напоминал трон. Рядом с камнем бил из расщелины в треугольной скале молчаливый родник, обложенный серыми камнями, почти такими же замшелыми, как и каменный одинокий трон. Я никогда не видел, чтобы вода бежала так безмолвно, будто вытекала кровь из раны.
Я честно разделил лепешку, отдал половину Серому, вторую съел сам и напился из родника. Вода оказалась сернистой на вкус, как вода в источниках, бьющих на Гремящей сопке. В далеком детстве мы обычно ездили туда на двух упряжках всей семьей в самом начале весны. Вокруг еще лежал плотный слежавшийся за зиму снег, а из земли поднимались клубясь седые струи пара. В большой купальне, обделанной белым камнем, вода бурлила и кипела. Отец накидал туда снега, чтобы вода остыла, и тогда мы ринулись купаться в эту жаркую, как в бане, воду посреди льда и снега. Снизу тек нестерпимый жар, и мы выскакивали на снег разгоряченные, повизгивая от восторга, и матушка укутывала нас в толстые шерстяные одеяла.
– Когда-то, очень давно, здесь не купались, а казнили. Приговоренного привозили к купальне, связывали и кидали в воду. – Отец говорил тихо, так, чтобы понял только я, а матушка и сестры мои не слышали. Он снова стал скидывать в купальню снег, чтобы уже самому окунуться в бурлящий источник.
– В истории каждого рода есть кровавый родник, в каждом тихом доме – свой палач.
– В каждом доме свой палач, – повторил я.
– Спроси у матушки, – добавил он, прежде чем скинуть одежду и скрыться за завесью пара над купальней.
Я вспомнил сейчас эту поездку и стал сковыривать острыми когтями (не такими, конечно, как у отца, но тоже мало похожими на человечьи) зеленый покров мха на каменном троне. Под пушистой мягкой зеленью обозначился слой коричневой рыхлой почвы, а под ним – голубоватый ноздреватый камень с червоточинами неясного узора.
Серый внезапно всхрапнул и глянул вопросительно. Ах да! Я подвел его к чаше родника и снял веревку с седеющей морды. Он радостно принялся пить, разбрызгивая во все стороны влагу.
Мне вдруг отчаянно захотелось назад, домой. И в первый раз я пожалел, что отправился в путь. Пять лет в дороге. И что я нашел? Два года работы охранником, сопровождая торговые караваны во Флореллу, полгода батрачества, год в университете в Гарме. Два мимолетных романа, после одного я получил удар ножа от соперника моей милой, после второго – лишился кошелька с десятью золотыми.
Мы двинулись дальше. По моим расчетам, должно было начать темнеть, но не начинало. Внезапно деревья впереди расступились, и я вышел на развилку. Здесь сходились три дороги. Отсюда утром я отправился в путь. Теперь передо мной были опять две дороги на выбор, только я смотрел на них с другой стороны и никак не мог понять – какая ведет назад, туда, откуда я пришел, а какая уводит к замку. Мне вдруг стало казаться, что, пока я бродил в безмолвном лесу, заговорённый перекресток повернулся, чтобы меня запутать.
Я уселся на землю. Получалось, что, уйдя влево, я сделал крюк, а это значит, что пути отсюда нет и придется вернуться назад. Это был первый и самый простой ответ. Передо мною был полупуть, не ведущий никуда. Но простые ответы всегда не верны – так говорил мне отец. Отец не мог мне сейчас ничего подсказать. А сам я никак не мог решиться. Я по-прежнему не слышал ни единого звука, даже шума ветра в кронах. Взгляд мой не мог проникнуть сквозь частокол леса. Запах…
И вдруг я вскочил, радостно хлопнул себя по колену:
– Серый, ищи дорогу, – крикнул я.
Как будто Серый был охотничьим псом, способным взять след. Но он не был человеком и потому мог слышать, чуять и видеть все иначе.
Серый тяжело вздохнул и двинулся туда, откуда я только что пришел. Я поспешил за ним.
Глава 4. Полупуть снова
Сквозь сон я почувствовал, что кто-то мне жарко дышит в лицо, отфыркивается и позвякивает чем-то металлическим. И еще я почувствовал, что левая моя рука лежит на шее Серого – старый мул улегся рядом со мной, будто преданный пес. Я приоткрыл глаза. Огромная морда маячила рядом с моим лицом, ни дернуться, ни отскочить – меня как будто сковало в той неудобной позе, в которой я заснул на обочине в обнимку с Серым. Морда снова фыркнула и исчезла. И тогда я понял, что вижу лошадиную голову. И голова эта принадлежит серой в яблоках кобыле. А звон металла – это позвякивание удил. А на кобыле в мужском седле сидит юная особа в белой сорочке с широкими рукавами, в ярко-алом камзоле и бархатных брючках. Начищенные кожаные сапожки в высоких стременах, на буйных каштановых кудрях – берет с белым пером.
– Привет, – сказала особа и похлопала кобылу по гордо изогнутой шее. – Кто ты такой, соня, и куда держишь путь.
Серый встрепенулся и сделал попытку подняться. Я ему позволил. Тогда он вежливо фыркнул, что означало: доброе утро.
Прежде чем ответить (не Серому, а незнакомке), я старательно ущипнул себя за ногу – не сплю ли. И сморщился – было больно.
Серый отошел в сторону и облил струей землю ниже родника. Тут и я понял, что надо бы и мне уединиться в кустах.
– Прекрасная дама меня извинит… – Я спешно вскочил и нырнул в молодой ельник.
– Буду ждать на десять шагов вперед, – отозвался голос.
Дурацкое начало знакомства, но лурсы по своему воспитанию менее стеснительны, нежели люди.
Звук струи, направленной в пласт слежавшейся палой хвои, заставил меня вскинуть голову и прислушаться – кроны наверху качались и шумели. Звуки вернулись. Какая-то птица подавала вдали свой голос. Я спешно поправил штаны и выскочил на дорогу, гадая, не приснилась ли мне наездница. Нет, она маячила невдалеке, остановила свою кобылу и теперь поправляла берет на буйных кудрях. Я огляделся и увидел знакомый родник, бегущий в сложенную из камней чашу, и замшелый трон неподалеку. Только сегодня вода радостно звенела. Я шагнул к роднику, спешно умылся и напился, потом напоил Серого, сунул руку в котомку и обнаружил, что припасов больше нет. Ну, что же, придется нам, Серый, прогуляться на голодный желудок.
Девица тем временем поджидала, когда же я подойду, натягивая повод и сдерживая беспокойную кобылку.
– Идешь в замок? – спросила она вместо приветствия.
– Ну да, на конкурс менестрелей.
– А ты менестрель?
– Ага.
Она окинула меня насмешливым взглядом. Глазищи у нее были серые и огромные, брови широкие, куньи, носик вздернутый, рот большой, но соразмерно, губы полные, розовые. Поцеловать бы. Я отвел взор. Не положено дерзко разглядывать незнакомых барышень, наставляла меня матушка.
– Ты же вроде бы лурс. И стихопевец?
– Лурс наполовину. И пою. И слагаю стихи.
– Поёшь тоже наполовину?
Шутка вышла обидной и хлесткой, и я не нашелся, как ее отбить.
– И звать тебя как, полупевец?
– Тиано.
Я поднял на нее вопросительный взгляд.
– Лайра. Если ты тащишь свою запыленную тушку в замок, то подойди и возьмись за луку седла. По этой дороге в замок можно пройти только с проводником.
– Ты – проводник?
– Не я. Вот! – Она вытянула из-под сорочки серебряную цепочку с массивным медальоном. – Вот пропуск. До того мгновения, когда замок появится вдали, руку не отпускай, а то опять на полупуть попадешь.
– У меня есть пропуск. – Я в свою очередь вытащил из-под рубашки медальон.
– Это подделка. Такие продают за два медяка на базарах города Семи портов и во Флорелле. Или ты отдал за него золотой?
Я покраснел.
– Руку не отпускай! – приказала она.
– А Серый? – Я огляделся.