Мул трусил за нами, изредка инспектируя придорожные заросли, которые, против вчерашнего, повеселели. Мелькали в них синие колокольчики, желтые и белые цветочки, названия которых я не знал, гудели пчелы, которых Серый пугался.
– Животине контакт не нужен, он по следу пройдет.
Я вспомнил, как вечером Серый вывел меня на эту дорогу, и улыбнулся.
– А ты – менестрель, Лайра? – Я заметил у нее за спиной лютню в чехле, полускрытую черным бархатным плащом.
– Конечно. – Она улыбнулась весьма самоуверенно.
– И петь будешь? Свои песни?
– И свои, и старые, теперь забытые. Есть хочешь?
Я хотел сказать, что не голоден, но против воли кивнул. Она достала из сумки кусок пирога. Пирог был с яблоками и пах одуряюще, будто только-только из печи.
Серый оживился, учуяв запах выпечки. Я вежливо откусил пару раз и протянул добрую половину серому спутнику.
– Ты издалека пришел или из той общины, что живет во Флорелле на улице лурсов?
– Издалека. Из-за вала короля Бруно.
– Дикие земли.
– Они не дикие. Там много замков и башни чароведов. И книжные хранилища. И у нас в доме хранилище книг. – И добавил: – Древних книг.
– Лурсы… Говорят, их язык так сложен, что не поймешь, о чем говорит собеседник. Он играет словами, обманывает смыслами. Отец всегда напоминал: не имей дело с лурсами.
– Не бойся, как только увидим замок, я к тебе и не подойду, – воскликнул я с обидой.
Она рассмеялась:
– Так скажешь, ты не обманщик?
– Нет, не обманщик. И лурсы не лгут. Они проникают в смысл сказанного, снимая шелуху обмана.
– Вот как? В чем же шелуха моего обмана?
– Ты обманулась, взяв на веру чужое суждение и убедив себя, что оно – твое.
Лайра нахмурилась, хотела ответить, но не успела, впереди послышались голоса и смех. За поворотом лесной дороги мы увидели стоящую повозку, запряженную парой лошадей, и компанию молодежи. Трое молодых людей и с ними две девушки в темных дорожных платьях и серых суконных накидках поверх. Парни растерянно смотрели на скособоченную повозку. Одно колесо слетело и теперь валялось в пыли, из расколотого обода торчали во все стороны, как иглы дикобраза, спицы.
– Карл! – окликнула одного из парней моя спутница. – Смотрю, ты меня опередил.
– Лайра, солнышко! – отозвался парень в синем берете с белым пером и в коротком бархатном плаще бирюзового оттенка поверх пестрого колета и не менее пестрых штанов. Лицо у него было круглое, полноватое, красивое, с темными глазами навыкате, сочными красными губами, маленькими, лихо подкрученными усиками и бородкой клинышком. – Часом, нет ли у тебя, солнышко, для нас запасного колеса? А то у нас тут беда. И неясно, близко или далеко до замка.
– Ах, не взяла я с собой колеса. Хотела прихватить, да позабыла, – рассмеялась Лайра.
– А твой спутник? – Карл вопросительно глянул на меня.
– Тиано? Он лурс-полукровка.
– Он не сможет починить колесо? – Карл слегка пнул обломки носком сапога. Он говорил так, будто меня тут вообще не было.
Я глянул на перекрученные в узел обломки.
– Нет, не смогу. Выпрягайте лошадок, сажайте дам верхом, а сами следом. Дружно все дойдем.
– А говорили, что лурсы в механике просто кудесники, – фыркнул Карл, не подумав, что кудеснику потребен его инструмент и мастерская, а на обочине дороги соорудить голыми руками новое колесо даже лурс не сумеет. – Врут, значит.
Однако совету моему они последовали: лошадей выпрягли, искалеченную повозку бросили. Только не посадили верхом дам, а навьючили на лошадей свой весьма солидный багаж. Еще пару тюков и лютню нагрузили на Серого. Далее двинулись все, кроме Лайры, пешком. Впрочем, нам повезло: не прошли мы и тысячи шагов, как воздух вдали задрожал жарким маревом, покачнулись по краям дороги столетние ели и будто рухнул в прорезь сцены тщательно расписанный занавес. Перед нами возник замок, высоченный, серый, за зубцами стен донжон, опущенный на массивных цепях мост, привратные башни с островерхими крышами, крытыми жарко вспыхивающей в солнечных лучах черепицей. Реяли в небе узкие языки разноцветных вымпелов, поднимался над трубами лихими завитками дым из печей. Я отчетливо ощутил запах свежего пшеничного хлеба.
– А кто хозяин замка? – спросил я, ускоряя шаги, и теперь наконец отпустил луку седла моей спутницы.
Замок впереди качнулся, будто вновь волна жаркого воздуха его заслонила, но не исчез.
– Как кто? Первый император Домирья, – отвечала со смехом Лайра.
В первый миг я подумал, что она шутит. Но оказалось, что нет.
Глава 5. Мост
Замок врос в береговой утес вместе с изломом высоченных стен и частоколом вековых деревьев, отрезанный от леса глубоким рвом. Вода была ярко-синей в реке и темной, почти черной – в замковом рву.
Страж стоял перед опущенным мостом на широкой мощеной площади. Зачем эта площадь между лесом и подъемным мостом, для чего? Для повозок гостей? Для ярмарок? Сейчас мы остановились здесь, на неуютном просторе, невольно представляя нацеленные в нас с высоких стен арбалеты. Страж был огромный – широкоплечий, крепконогий, с толстой шеей и почти квадратной головой, обритой наголо. Кожа его была темно-оливкового цвета, нос приплюснут, толстые губы изувечены. Безбровый, с набрякшими веками, с черными, почти без белков, глазами, настолько черными, что радужку нельзя было отличить от зрачков. Он смотрел прямо перед собой, почти не мигая и как будто не видя нас. Обнаженный по пояс, в кожаных штанах до колен, с широким кожаным поясом, закрывающим живот от ударов, он сжимал в руках двуручный меч, острие которого упиралось меж босых стоп в черную щелину между камнями.
– Страж, – сказала одними губами Лайра и окинула взглядом спутников – прежде всего троицу мужчин, которых пришлось ссадить с разбитой повозки.
– И что? – спросил я, чувствуя неприятный холодок в животе, хотя на меня она даже не посмотрела.
– А то, что никто на торжество еще не входил в замок. Значит, надобно со стражем сразиться и победить. Тогда и путь откроется.
В правилах Лайра, надо полагать, была осведомлена лучше всех.
– А твое приглашение?
– Только для меня. Я могу войти. Остальные собираются сидеть за воротами? – фыркнула Лайра.
Я тоже покосился на троицу парней. Старшим среди них был явно Карл. Меч – тонкий и не слишком длинный – висел у него на боку, лютня – за спиной. Но я даже не был уверен, что он когда-нибудь доставал этот меч из ножен. Двое других стихопевцев были моложе и выше Карла, но против стража они бы, пожалуй, и вдвоем не смогли бы выстоять. Один был слишком худосочен и, хотя имел при себе и меч, и кинжал, не выглядел серьезным бойцом. Другой, длинноволосый, в полосатом колете и новомодных пышных штанах, был и вовсе безоружен, если не считать ножа в самодельных ножнах, скорее всего, пригодного только для разрезания мяса за обедом.
– Может, подождем кого? – спросил Карл.
– Можно и подождать, – отозвалась Лайра, – но тогда вам придется ночевать в лесу.
Страж стоял почти недвижно, и, если бы он не поводил изредка плечами, можно было бы подумать, что он и неживой вовсе.
– Карл, ты же у нас герой! – попыталась подольститься к своему спутнику одна из девиц.
– Я – менестрель! – отозвался Карл. – Меня беречь надобно. Вот разве что Ганс…
– Я – фехтовальщик, а не лесоруб, – отшатнулся худосочный быстроглазый Ганс.
– Я бы сеть на него накинул, – хмыкнул третий. – Ну почему ни у кого из нас нет сети? – И на всякий случай немного посторонился, так, чтобы оказаться за спинами оружных спутников, хотя страж не делал попытки наступать.
С сетью, кстати, был совет неплохой: у меня имелась ловчая лурсская сеть – да такая, каковой ни у кого из моих спутников не было и быть не могло. В детстве с сестренками мы баловались, накидывая такие сети друг на друга. А еще отец иногда просил нас всех встать друг подле друга и накидывал на нас троих большую ловчую сеть. Если отец был в хорошем настроении, он постоянно шутил и устраивал забавы и розыгрыши. Сидя за столом на террасе перед нашим домиком-сторожкой, мы порой не могли проглотить ни кусочка, потому что непрерывно хохотали. В такие минуты отец с матушкой как-то сразу менялись – становились необыкновенно красивыми, почти юными, а зеленые глаза отца начинали светиться, как у кошки в сумерках. Иногда отец позволял бросать сеть на него и показывал, как ее надо завернуть после броска, чтобы нельзя было прорезать плетение клинком или острейшими когтями лурса. На сети имелись два костяных когтя, и эти когти в конце концов надо было сцепить, чтобы намертво сковать пленника.
Сейчас мне предстояло продемонстрировать это искусство. Имелось только одно «но» в работе с сетью: ее надо было бросить так, чтобы она взмыла вверх и затем накрыла стража, будто колпаком. А я был не самый большой мастак в этом деле.
Я стоял напротив стража, примериваясь к броску, и где-то в глубине сознания ворочался недоуменный вопрос. Почему он не пропускает нас? Почему стоит здесь, почему хозяин замка не зовет менестрелей к себе – ведь мы пришли петь песни на празднике императора. Что-то было не так, но я не понимал, что именно. О соревновании стихопевцев твердили глашатаи на площадях семи приморских городов, все стихопевцы передавали друг другу известия о грядущем празднике. Даже те, кто остался без лютни, как я, или сорвал голос, или уже стар и растерял свой дар – они тоже собирались пойти. Обещано было десять дней песен и танцев да бесплатное угощение и даровая выпивка.
Я вскинул руку и метнул сеть. В воздухе как будто распустилась серебряная паутина. Сеть накрыла стража почти идеально. Вот только он сумел вырвать меч из ножен и вспороть несколько ячеек, прежде чем сеть окутала его полностью. Как он это успел – я не ведаю до сих пор, движение было не уловить глазу. Да и некогда было мне в гляделки играть: я сорвал с себя ремень и ринулся к стражу, намереваясь обернуть кожаную петлю вокруг великана, чтобы намертво связать силача вместе со страшным его мечом и завернуть края сети так, как учил меня отец. Я уже начал оборачивать кожаную полосу вокруг здоровяка, зацепив пряжку за одну из ячеек и ловко увернувшись от жала высунувшегося наружу острия, когда быстроглазый Ганс подскочил сбоку и дважды ударил стража кинжалом в бок. Удары его были точны и ловки. В следующий миг Ганс отскочил. Клинок его был по самую рукоять в крови, и кровь частыми каплями стекала с лезвия и пятнала мостовую.