Воздух справа над ними сгустился в призрачный силуэт Ноорзвея. Чуть дальше обрисовалась столь же грандиозная фигура Харракуна. Ветры сурово хмурились. Они одновременно потянулись за чем-то невидимым, и в руках у могучих великанов оказалась тоненькая фигурка девушки, такой же воздушной, как они сами — только гораздо меньше размерами, как ребенок рядом со взрослыми.
— Трина! — закричал король, поняв, что происходит.
На дракона с его пассажирами братья-ветры обращали не больше внимания, чем на мошку, пока она не лезет в глаз.
Ноорзвей что-то возмущенно выговаривал Трине. Девушка гневно оправдывалась. Их речей не было слышно, смысл угадывался только по мимике. Харракун попытался примирить брата и сестру, на него набросились оба, тогда в ответ он нагрубил северному ветру и прикрикнул на сестричку. Трина что-то доказывала, бурно жестикулируя. Ноорзвей выпустил ее, Харракун ухватил покрепче, обнял, погладил по голове как маленькую девочку. Трина возмущенно рванулась. Южный ветер разжал объятия. Теперь ее перехватил Ноорзвей и принялся вещать, жестикулируя правой рукой. Харракун схватился за голову и заметался из стороны в сторону, наматывая на себя возникающие облака. В небе образовалась воронка. Запахло опасной грозовой свежестью. На глазах Орвеля, Йеми и Дрейка рождался смерч.
— Туда, к ним! — закричал Орвель, пытаясь движениями тела передать Дрейку нужный импульс.
Учитывая, что он был приклеен к шее дракона, получалось плохо, но Дрейк понял. А может быть, сам пришел к тому же выводу. Мощно работая крыльями, он устремился к призрачным фигурам ветров. Казалось, дракон достигнет их в несколько взмахов, но он летел и летел вверх, а воздушные исполины были все так же далеки. Ноорзвей и Трина продолжали свою пантомиму. Харракун ниже пояса обратился в воронку смерча, но продолжал размахивать руками и что-то кричать.
По-прежнему невозможно было понять слов. Орвель слышал дикие завывания ветра, стоны и свист, но не мог узнать, в чем упрекают братья его невесту. Он мог лишь догадываться, что старшие недовольны ее поведением. Она сопротивляется, но они сильнее. Что сделают братья с младшей сестрой? А он, король дор Тарсинг, не в силах вступиться за любимую. Для духов стихии он слишком ничтожен, чтобы его заметили, особенно здесь, в небесах.
— Трина… — простонал король.
Хобот смерча опустился ниже — дракону навстречу. Дрейк влетел в сумрачную трубу, стенки которой вращались с ужасной скоростью. Его подхватило и повлекло по спирали. Орвель почувствовал, что ему не хватает воздуха. Резко заболели уши. Он бросил взгляд на Йемителми, и почтальон ответил ему твердым взглядом, но смуглое лицо южанина было бледно-серым от ужаса.
Подъем длился несколько мгновений. Бешено кружась, они взлетели вверх по стенке вихря. В наивысшей точке Дрейк отчаянно забил крыльями, пытаясь вырваться наружу. Орвель уже мало что понимал, теряя сознание от нехватки воздуха. Дракону удалось. Он вылетел из призрачной фигуры Харракуна в районе пупка. К королю Тарсингу вернулись дыхание и способность воспринимать мир. Но сперва он не понял, что за призрачная громада движется им навстречу. И лишь когда пять призрачных столбов, пять гибких воздушных колонн бережно сомкнулись вокруг дракона, Орвель осознал истинную величину фигур, в которые воплотились ветры. Пять колонн были пятью пальцами руки его возлюбленной.
Держа дракона в кулачке, Трина задрала голову, чтобы посмотреть в лицо брату. Орвель тоже смотрел — снизу вверх, издалека, сквозь полупрозрачные пальцы. Трина казалась недоступна, словно горная вершина. Ноорзвей был еще дальше, и для него у короля уже не нашлось сравнения. И чувств больше не было. Масштабы трех ветров превзошли его человеческое разумение.
Трина заговорила, и по дрожи окружающего воздуха Орвель понял ее слова.
— Я давно не ребенок! — крикнула девушка брату. — И я выхожу замуж!
— За кого? — возмутился Ноорзвей, и, вторя ему, дико расхохотался Харракун:
— Ха! Кто он такой?!
— Человек! — прокричала Трина, потрясая кулачком. — Король Тарсинг! Я его люблю!
Орвель, стуча клыками от тряски, попытался понять, какие чувства испытывает к Трине в данный момент, но не понял. Все это было слишком… слишком… Просто слишком. Во всех отношениях.
— Где он, твой король? — проревел Харракун.
— Что он себе позволяет? — зарычал Ноорзвей.
— Здесь! — крикнула отчаянно Трина. — Мы летели на Монастырский остров! По важному делу! Отпустите нас!
Ноорзвей презрительно свистнул.
— Ты говоришь, что ты не ребенок, сестренка, — огорченно сказал он. — И не понимаешь, что твоя судьба важнее всего, что происходит на этих островах. Подумай, ты только подумай — это же люди! Обычные смертные.
Трина всхлипнула и разрыдалась.
— О, только не это! — простонал Харракун.
Ноорзвей молча провел рукой, сгребая облачные клочья в большое белое, пушистое облако. Облако он терпеливо протянул сестренке, как носовой платок.
— Держи.
Трина потянулась за платком и разжала пальцы.
Дракон выпал из ладони третьего ветра и рухнул вниз.
Они падали, падали, падали…
Орвель закрыл глаза.
Тело брата Пиорга унесли два бесстрастных монаха. Луч солнца, перемещаясь, мазнул по бурым каменным стенам, упал на дно колодца и осветил Столваагьера. «Как это уместно, — подумал маг. — Побежденного уносят во мрак, а победителя освещает солнце». Он наслаждался триумфом и почти пожалел, когда судьи наконец двинулись к нему.
— В поединке веры победил брат Столве! — провозгласил монах. — Почтим победителя!
Протявкали и захлебнулись трубы. Зрители нестройно закричали и затопали.
— Брат Пиорг вернулся в абсолютное ничто, — вступил второй монах. — Отдадим дань пустоте, которая была нашим братом!
На этот раз Столваагьер присоединился ко всем — скопировал жест пустоверов, глянул на мир через сложенные колечком пальцы. Слова, жесты… Они поистине пусты. Они значат ровно столько, сколько ты в них вкладываешь. А монахи должны видеть, что он — свой. Чтобы он мог забрать их себе.
Зрители зашумели громче. Кто-то затянул незнакомую северянину песню, но его не поддержали.
— Кто хочет вызвать на поединок победителя? — вопросил первый монах. — Пока он не ушел с арены?
Столваагьер подобрался. Решится кто-то или нет? Маг мысленно подстегивал возможного противника: «Давай, давай же!» Силы бурлили в нем, он хотел сразиться и доказать всем, что самый сильный здесь — он и его вера — самая верная. Это всегда лучше доказывать сразу. Ну? Неужто никого? Столваагьер презрительно усмехнулся.
— Я хочу!
Голос был молодой, с отчетливым северным выговором. Говоривший не был уроженцем исконного Севера, как сам Столваагьер, скорее — выходец из восточных земель, но, безусловно, северянин. Занятно.
— Иди сюда! — прорычал маг, опережая приглашение судей.
Зрители зашевелились, стали вытягивать шеи, высматривая того, кто бросил вызов. Монах пробирался по рядам, но не назад, к выходу, чтобы оттуда спуститься по лестнице и выйти на арену через ворота, а вперед. Он выбрался в первый ряд амфитеатра, бросил взгляд вниз и спрыгнул на площадку. Наверху одобрительно засвистели. Монах выпрямился и легко направился к Столваагьеру. Прыжок на каменные плиты с высоты в два человеческих роста был ему в радость, судя по звериной ухмылке на молодом недобром лице. Ледяные светлые глаза сына Севера смотрели исподлобья.
— Брат Руде, — назвался он на ходу. — Руде Хунд. Деремся до смерти. Ну?
— Да, — хмуро кивнул Столваагьер.
Монах ему не понравился. Он был опасен. В отличие от других местных пустоверов, гладеньких, как обкатанные гальки, этот был твердым камешком с режущим краем. Не сумели его обкатать в монастыре как следует. И уже не успеют. Здравствуй и прощай, брат Руде Хунд… Рыжий пес. Пора тебе умереть, пес, но не просто так подохнуть, а красиво и для пользы дела.
— Брат Столве и брат Руде будут вести бой до смерти! — объявил судья и побыстрее убрался к стене. Фальшиво запели трубы.
Теперь они стояли рядом, только двое — больше никого, и солнце освещало их обоих. Победителя и претендента.
— Ко мне, пес, — скривил губы Столваагьер. — Попробуй меня куснуть.
Молодой монах неприятно оскалился.
— Меня уже пытались дразнить моим именем, — сказал он с угрозой. — Зря. Я люблю свое имя и не люблю тех, кто дразнит.
Столваагьер довольно кивнул. Вот парень сразу и показал свой характер. Задиристый честолюбец. Опасен, но уязвим. По честолюбию ударить нетрудно, и чем оно больше, тем проще по нему попасть.
Маг щелкнул пальцами и шепнул нужные слова. В воздухе над головой Хунда сделалась прореха. Из ниоткуда на него высыпалась груда отбросов и объедков — гниющие корки, обглоданные кости, вонючее тряпье.
— Помойный пес, — обидно засмеялся Столваагьер. — Лови, это твое!
— Ну нет, — оскалился Хунд. — Ничего подобного!
Мусор исчез, не долетев до монаха. А Столваагьер уже взмахнул рукой, отправляя на него волну дохлых кошек. Мерзкие трупики злобно щерились, с хрустом выгибали спины и пытались распушить облезлые хвосты.
— Хватай их, держи! — издевательски крикнул Столве. — Достойные противники для тебя!
— Прочь! — зарычал Руде Хунд. — Пошли вон!
Кошачье войско приближалось.
Столваагьер захохотал.
— Скажи «брысь»! — посоветовал он и быстро глянул вверх, оценили ли зрители шутку.
Черный кот с отъеденными ушами издал замогильное шипение и прыгнул на монаха.
— Нет! — заорал Хунд. — Неееет!
Кот рассыпался в полете клочьями пепла. Прочие трупики упали и не шевелились, лишь несколько еще пытались ползти.
— Нет! — затравленно повторил монах. Он тяжело дышал.
«Ну вот и все», — буднично подумал Столваагьер и выдохнул заготовленную фразу.
Воздух вокруг Руде Хунда взорвался смертельным металлом. Острые ножи, кинжалы, мечи и стрелы рванулись пронзить его плоть. Иголки, шила, крючья нацелились выколоть ему глаза, отрезать уши, разорвать кожу. Сверху рухнули мясницкие топоры, алебарды, секиры, разя наотмашь. Грохот и звон металла наполнили чашу арены и вознеслись вверх. Зрители дружно ахнули. Маг, скрестив руки на груди, смотрел, как громоздится куча оружия и как она шевелится, оползая. Последний кинжал звякнул по секире и отлетел в сторону. Под грудой металла не осталось ничего живого.