Руде Хунд остановился, и замерли его ведомые. Что теперь? Здесь трудно было жить, не то что думать, но стоило настоятелю задаться вопросом, ответ оказался близок. Северянин сосредоточился и выплюнул цепочку злых заклинаний в ближайшую змею.
Волдырь вспух на алой коже и лопнул, оставив черную язву. Уязвленная стрелами холода огненная тварь повернулась к обидчику.
— Нет тебя! — прицельно взвыли пустоверы, и змеи не стало. Лавовый ручей бездумно потек прочь — подвижный, но неодушевленный. Наткнувшись на валун, он встал дыбом и расплескал алые брызги. Хунду почудилось, будто змея опять поднимает голову. Но струя лавы обогнула препятствие и продолжила движение вниз. А монахи с новыми силами двинулись вверх.
Еще одна тварь была побеждена. И еще одна.
Почуяв неладное, огромные змеи разглядели крошечных людей и обратились на врага. Это стало их окончательной гибелью. То, что угрожало монахам, они могли отрицать — и успешно отрицали.
— Богом Нет и ничтожеством его! — хрипло заклинал настоятель, и живой огонь возвращался в первичное состояние.
Один за другим лавовые питоны становились потоками и утекали вниз, прорезая новые огненные дороги на черных склонах. Змеиное гнездо опустело.
Для бога, пробуждавшегося ото сна внутри горы, толща скал была не более чем коркой грязи, наросшей за тысячелетия, а змеи живого огня — суетливыми червяками на ее поверхности. Он не заметил их возникновения, не мог заметить и того, что червяки исчезли. Кипящая лава была его сукровицей, сочащейся из пор. Бог не ощущал различия между живым и неживым. Более того, он не ведал разницы между собой и внешним миром, потому что ее не существовало.
Весь мир, от базальтовых толщ острова простершийся до Охранного кольца рифов и дальше, вовне, вместе с континентами и морями, был для бога лишь коростой на поверхности его тела. Скорлупа зудела. Бог хотел почесаться.
Простейшее существо, божественное своей мощью, не имело конечностей, чтобы это сделать. Бог различал лишь внутреннюю поверхность себя и внешнюю. Единственным способом унять зуд было вывернуться наизнанку. Именно это он и пытался проделать, ворочаясь в дремоте на грани пробуждения.
Гора содрогнулась. Вулкан выплюнул очередную порцию лавы. Взметнулся в черное небо фонтан пламени, пышным фейерверком рассыпались искры, разлетелись во все стороны пылающие куски камня. Монахи уже добрались до края кратера. Когда судорога сотрясла скалы, брат Наарен не удержался на ногах. С протяжным криком он покатился вниз — туда, где расплавленным золотом в чаше кратера бурлила лава. Никто не успел ухватить его за шиворот.
— Не верь! — крикнул вдогонку Руде Хунд, но ответный жалобный вскрик был едва слышен. — Ну, братия… — тяжко молвил настоятель, — за тем шли сюда.
И, не задержавшись ни на миг, сиганул вслед за Наареном. Пустоверы дружно посыпались вниз.
— Нееееееет!!! — разнесся над миром вопль такой силы, что замерли ветры в небесах, вздрогнули звери на суше, задумались рыбы в глубинах вод, а последний василиск на Острове магов снес яйцо раньше срока.
Над самой поверхностью огненного озера, едва не касаясь пленочки, которая только-только успела подернуть расплав, завис большой воздушный пузырь. В пузыре, словно икринки, болтались монахи. Все они висели ногами более-менее вниз, головой вверх — и только незадачливый Наарен, подхваченный в полете, трепыхался вверх тормашками. В центре шара пребывал в телесном равновесии Руде Хунд. А мысль его и воля, объединившие в себе сознания всех пустоверов, сияющим копьем устремились в глубь вулкана.
Единым посылом, единственным содержанием этой направленной к цели энергии было: «Бога — Нет!»
Разбуженный бог угрожал жизни пустоверов, и прямо сейчас угроза была куда как явной. Оттого мощь отрицания, исходящего от полусотни монахов, превосходила все мыслимые пределы. Наверное, все маги мира не смогли бы противостоять этой волне неверия. Но бог, создатель мира и всей магии в нем, бог-первопричина и бог-первоисточник, что почувствовал он?
В сердцевине горы беспокойно ворочавшийся бог ощутил легкое прохладное касание. В этом месте мир у него перестал чесаться. Неспособный рассуждать, могущий лишь различать состояния себя, бог подставлял разные грани своей сущности под лучик несущей облегчение прохлады и наслаждался покоем.
«Бога нет… Бога нет…» — звучала колыбельная, самая правильная на свете.
Создатель мира, едва не ставший его разрушителем, успокоился окончательно. Ему было хорошо. Он снова спал.
И не видел снов.
Перстень без камня соскользнул с пальца короля и покатился, звонко ударяясь о стыки плит. Орвель догнал его, подхватил, надел — и только тогда сообразил, что надевает перстень на безымянный палец голой человеческой руки, а не на мизинец мохнатой звериной лапы. К проклятому королю вернулся истинный облик.
Магическое поле исчезло. Архипелаг Трех ветров был спасен, как и весь мир.
Но не судьбы мира заботили сейчас короля. Орвель дор Тарсинг повернулся к невесте.
Истинным обликом третьего ветра был человеческий, поэтому Трина не изменилась. Карие глаза девушки просияли навстречу любимому, и на ее губах цвета спелой малины заиграла улыбка.
— Вы говорили мне, что все будет хорошо, — серьезно сказал Орвель, и звук собственного голоса показался ему непривычным. — Спасибо, любимая. Спасибо, Трина.
Девушка застенчиво засмеялась.
— Кажется, вам пора узнать мое имя, — шепнула она, отводя взгляд. — Я назвалась Триной, что значит «третья», потому что и так меня зовут. Но это лишь прозвище, как прозвища моих братьев — Харракун и Ноорзвей. Вам, Орвель, я скажу больше, ведь я люблю вас. Мое истинное имя — Надежда.
— Надежда… — прошептал король. — Ну конечно! Я мог бы догадаться! Третий ветер архипелага — тот, который дарит надежду…
Девушка покачала головой.
— Нельзя угадать имя ветра. Только услышать названное вслух. Теперь вы знаете.
Сильный порыв жаркого ветра по прозвищу Харракун плеснул по стене пламенем факелов. Вслед за ним сверху обрушился Ноорзвей, растрепал каштановые волосы девушки и черные — короля.
— Братья больше не сердятся, — улыбнулась Надежда. — Ну… почти. Все равно на меня сердиться бесполезно!
Возвращенным привычным жестом Орвель провел по лбу и волосам, зачесывая их назад. Среди черных прядей сверкнула серебром одна седая — знак Тарсингов, родовая отметина. И тускло блеснул темным металлом на руке короля перстень без камня.
— Я люблю вас, Надежда, — мягко сказал Орвель дор Тарсинг и притянул девушку к себе.
Губы их впервые слились в поцелуе.
ЭПИЛОГ
Сверкал летней бирюзой залив Трех ветров. Южный ветер Харракун небрежно трепал государственные флаги обеих империй. Флагман флотилии северян стал на якорь в тени Волка, флагман южан остановился под сенью Кошки. Каменные звери уцелели в катаклизме, — а вот гора Шапка, лишенная Короны, изменилась необратимо. Теперь на сувенирных картинках с Золотого острова художникам придется чертить другой силуэт.
Набережная была полна народу. Как только исчезновение магии разомкнуло Охранное кольцо, кое-кто из приезжих поспешил домой, но многие остались. Их манил исключительный шанс увидеть императорские персоны в истинном облике, что немыслимо на континентах.
Императрица Юга и император Севера согласились почтить своим присутствием свадьбу монарха Трех ветров.
За всю историю правящего дома Тарсингов подобного не случалось. Разумеется, визит великих правителей лишь отчасти был знаком уважения к Орвелю дор Тарсингу. Владыки жаркой и холодной половин мира хотели лично убедиться, что бог уснул и в ближайшее время не собирается рушить мир.
Всякий мало-мальски умудренный жизнью человек сказал бы, что скорее кит взлетит, чем императорские особы станут вот так запросто разгуливать в истинном облике на глазах у зевак. Но мудрецов, по понятным причинам, сегодня в гавани не было, а праздная публика радовалась любому шевелению на имперских судах. К тому же по случаю королевской свадьбы в нижнем и верхнем Бедельти опять наливали задарма. Немаленькие, как видно, погреба у Тарсингов. И хорошо, что король Орвель — не скряга. Дай ему Небо здоровья еще долго править!
Толпа праздновала, а хозяин Севера и владычица Юга еще с ночи находились во дворце.
Визит их считался неофициальным. Иначе на каждый шаг высочайших персон приходился бы протокол длиной с великого змея, обвивающего подножие Золотого острова.
На рассвете Орвель имел беседу с ними в малой лазуритовой гостиной с окнами на восток. Гости любовались восходом солнца над рифом.
Еще совсем недавно по времени, но целую эпоху назад, если считать по событиям, Орвель и помыслить не мог ничего подобного. Масштаб мира виделся ему так: громады континентов, а между ними — крохотная песчинка архипелага. И такой же песчинкой казался себе он сам по сравнению с императорами великих континентальных государств. Оказалось иначе. Весь мир зависел от спокойствия спящего бога, которое оберегают острова без магии. А король Трех ветров хранит ключ от архипелага и сопутствующее ему знание. Мало есть в мире задач, которые могут оказаться важнее. Поэтому Орвель дор Тарсинг разговаривал с владыками половин мира без трепета. Точнее сказать, он больше не преклонялся перед их императорским статусом. Другое дело — осознание того, что возраст этих двоих считается сотнями лет. Век за веком они правили, строили планы, воевали и меняли мир, как им было угодно. Орвель решил, что даже одна сотня лет — это немножко больше, чем он способен по-настоящему представить.
Императрица Юга оказалась крошечной смуглой женщиной со скуластым лицом, пронзительными черными глазами и надменной кривоватой улыбкой. Император Севера был высоченным худым блондином с большим носом и бесцветными бровями над подернутыми ледком полыньями глаз. Если взгляд Юга обжигал, то взгляд Севера замораживал — и оба насмерть. Даже в отсутствие магии не стоило заглядывать в глаза ни тому, ни другому. Истинный облик власти может оказаться страшнее иллюзий.