– Который из них Тихон? – шепнул Родион, наблюдая за происходящим.
– Тот, что повыше, – пояснил Толик.
– Ну и морда, сразу видно, бандит, – пробормотал Боря.
– И ничего и не видно, – не согласилась Лида, по-женски внимательно разглядывая Тихона. – Если его побрить и переодеть – будет обычный человек. И даже, может, симпатичный. Между прочим, он на актера одного похож, забыла фамилию.
– На какого еще актера? Совсем с ума сошла? Чисто бандитская морда! – не согласился с ней Боря.
– Вспомнила, на Абрикосова!
– На кого? Да ничего подобного!
– Тише вы! – цыкнул на них Родион. – Дайте послушать.
Ребята опомнились и замолчали, вытянув шеи.
– Я тебя, Прошка, предупреждал? – тихо гудел в ухо придавленному к забору приятелю Тихон. – Не суйся? Предупреждал. Говорил, что по морде получишь? Говорил. А ты что же?
– Ты пакши-то свои прибери, Тиша, прибери, – пытался вырваться приземистый, не очень-то пугаясь, – и не больно-то выступай. Или ты забыл, что денег должен? Кривой велел передать, что, если до конца недели денег не зашлешь, он тебя на перо посадит! Понял? Тут уж тебе никакая баба не понадобится.
– Ты за меня не волнуйся, с Кривым я сам разберусь. А вот ты к Клавке близко не смей подходить, а то я сам тебя на перо посажу. Понял, боров? Думал, теплое местечко присмотрел?
– Ты, Тиша, не бузи, я, между прочим, к тебе по делу шел, – вертясь в углу как уж на сковородке, проговорил приземистый. – Кривой тебя сегодня вечером ждет с деньгами. Велел передать, чтобы не опаздывал и принес все до копейки, он ждать не любит.
– Приду, не трепыхайся. Я одну вещицу толкнул, так что деньги будут, а ты не забудь, что я тебе посоветовал, а то ведь Кривой не поможет. – Тихон разочек тряхнул своего гостя головой о забор, так что тот едва не завалился, и, сунув руки в карман, весело насвистывая, двинулся назад в ресторан.
– Ну, чего скажете? – отползая за угол, спросил Толик.
– Точно он, вот зуб даю, что он! – горячо заговорил Боря. – И деньги ему, вишь, позарез нужны были, и вещицу он какую-то толкнул, и человека зарезать может!
– Да, похоже, – задумчиво проговорила Лида. – Только знаете, ребята, хватит нам в сыщиков играть, я предлагаю пойти в уголовный розыск и все рассказать.
– Согласен, – поддержал ее Толик. – С этим типом шутки плохи, не дай бог засечет, хана нам. Поиграли в следопытов и будет. Что думаешь, Родь?
– Согласен, – после недолгой паузы проговорил Родион.
– Ладно, только давайте завтра пойдем, вдруг еще что-то от Сеньки услышим, – предложил Боря. – Он же обещал, да, Родь?
– Да. Ладно, завтра. А за Тихоном этим следить не будем. Лида права, это опасно, да и спугнуть его можем. – И ребята обратным маршрутом выбрались с территории вокзала.
Вечером, когда ребята, как обычно, сидели на крыше своего любимого дровяного сарая, к ним прибежал перепуганный мальчуган лет восьми и, с трудом переводя дух, сообщил:
– Родя, тебя там этот зовет, Сенька, в общем, он за углом ждет. – Мальчик сглотнул, утер пот и добавил тревожным шепотом: – Только ты, Родь, не ходи, он наверняка драться будет!
Ребята переглянулись. А Родион, смело спрыгнув с сарая, поспешил на встречу с Сенькой.
– Ну что, узнал что-нибудь? – подбегая к одиноко сидящему на лавочке под липой Сеньке, спросил Родион.
– Для начала, здравствуйте, молодой человек, – по-взрослому, с едва заметной иронией проговорил Сенька.
– Здорово, – спохватился Родион и после секундной заминки подал хулигану руку.
Сенька после такой же заминки ее пожал.
– Ну что, узнал что-нибудь? – повторил свой вопрос Родион.
– Про жида ничего. – доставая из-за уха папиросу и прикуривая, сообщил Сенька. – А вот что касается второго, Тихон Карякин его зовут, кое-что выяснил.
– Ну?
– Да ты остынь, а то вон пар из ушей валит, – солидно притормозил его Сенька. – На днях Тихон колечко какое-то толкнул одному барыге.
– Колечко? Барыге? – подскочил на скамье Родион. – Какое, кому?
– Ну, ты даешь! – усмехнулся Сенька. – Так я тебе и сказал, чтоб Тихон твой по мою душу пришел. Он, знаешь, калач тертый, шутить не будет. И вот еще что, – поднимаясь с лавки, добавил Сенька, – о наших с тобой делах никому ни слова. Понял? И ребятам своим передай. Если что, я тебя знать не знаю. Ясно?
– Да.
– Считай, что я тебе должок вернул, – загадочно добавил Сенька.
– Какой еще должок? – Родион во все глаза смотрел на хулигана.
Сенька немного помялся, но все же объяснил:
– Когда родителей арестовали, а нас с дедом в подвал выкинули, нам жрать было нечего. Все ценное из дома выгребли, у деда была крошечная пенсия плюс у него с сердцем плохо стало, так вот отец твой помог нам. И с лекарствами, и с деньгами, а потом еще деда сторожем в соседнюю поликлинику устроил, приятель там у него какой-то работает.
– Дядя Саша.
– Не знаю. В общем, должок я вернул, и обо мне больше ни слова. Дальше менты сами во всем разберутся.
– Ну, что ж товарищи! – весело потер руки майор Колодей. – Давайте обсудим результаты. Кто что вчера накопал, пора бы нам уже сузить круг подозреваемых.
Хорошее настроение майора ободряюще подействовало на подчиненных. Вася покинул свой стул в дальнем углу кабинета. Яков переместился с дивана к столу майора. И только маловпечатлительный Игнат Петрович остался где сидел, на своем обычном месте возле майорского стола.
– Ну, товарищи сыщики, кто хочет отчитаться?
– Да, можно и отчитаться, – хлопая старенькой кепочкой по коленке, согласился Игнат Петрович. – Отпали у нас с Васей Пронина и Щукина. С медсестрой и так все было ясно, ни мотивов, ни улик, а тут еще выяснилось, что у соседки с нижнего этажа ребенок маленький ветрянкой болеет, температура была высокая, так Щукина к нему каждые десять-пятнадцать минут забегала, пока мать с работы не пришла. Ну а Пронина в тот день с товаркой своей на работе подралась.
– Чего? Кто? – удивился Яков.
– Пронина, та, что из заготартели, у которой муж умер в больнице, скандалистка, – напомнил ему, не поворачивая головы, Игнат Петрович. – Подралась, да так душевно, что из шланга пришлось разливать, – усмехнулся Игнат Петрович. – Да и то я еще синяк под глазом разглядел. Как рассказали мне работники артели, Пронина баба мерзкая, но работящая. Связываться с ней никто не рискует, загрызет. А та, с которой она подралась, новенькая. И тоже палец в рот не клади. Раньше-то у Прониной муж в учете сидел, с ней связываться побаивались, вдруг муж зарплату неправильно насчитает, а теперь муж помер и авторитет ее малость упал, а новенькой и вовсе до лампочки. Из-за чего сцепились, никто не помнит, но факт есть факт. Пронина девятнадцатого числа вечером была на работе, ушла только в начале восьмого, сохла. Остается Оганесян.
– Добре. Круг подозреваемых сокращается, уже хорошо. Яков, у тебя что?
– У учительницы Галины Гавриловны Савченковой нет алиби на день убийства. А ее мать меня умышленно пыталась ввести в заблуждение. При этом Савченкова была как кошка влюблена в Платонова. И, по свидетельству матери, с месяц назад ей из больницы звонила Оганесян и советовала придержать дочь. Что якобы Савченкова приезжала в больницу к Платонову и там устроила сцену.
– Точно! – воскликнул радостно Вася. – Помните, Игнат Петрович? Нам в больнице рассказывали? Помните, Марфа Ефремовна?
– А ведь точно! Извини, Андриан Дементьевич, не придал значения. Думал, так, бабьи сплетни, – хлопнул себя по лбу Игнат Петрович. – Говорила нянечка, болтливая такая. Главная у них в отделении сплетница, язык без костей. Но да, видно, в этот раз не наврала. Точно, девица, говорит, одна проходу не давала доктору, он ее мать лечил, а она и влюбилась. Даже в больницу приходила, на коленях умоляла жениться на ней, а семью бросить. С месяц назад это было. А докторша Раиса Робертовна ее прогнала и стыдила, как можно так себя не уважать и доктора позорить. Выходит, учительница это была!
Яков слушал этот рассказ, сгорая от стыда. Почему он так стыдился его слушать, было неясно. То ли за Галину Гавриловну ему было стыдно, то ли за себя, дурака, что едва не влюбился.
– А что учительница, как реагировала на известие о смерти Платонова? – обернулся к Якову майор.
– Спокойно, – буркнул тот, отводя взгляд. – Погоревала, конечно, повздыхала, сказала, что он мать ее вылечил и что она ему очень благодарна.
– Интересно. Месяц назад умоляла жениться на ней, а тут простые сожаления. Не потрясение, а просто сожаление?
– Да.
– Ну, Яков, поздравляю, кажется, твоя версия на сегодня у нас самая перспективная. Женская ревность или обманутые чувства на такие злодейства могут человека толкнуть, что только держись! Помню, у нас учитель в школе был, очень древнегреческими мифами увлекался. Ну и нам читал, – откинувшись на спинку стула, пустился в воспоминания майор. – Так вот, читал он нам один миф, как сейчас помню, про Ясона и Медею. Ясон – это герой древнегреческий, он золотое руно в нашей Грузии добывал, а Медея была дочкой местного царя, и вот она в него влюбилась, предала отца и родину, помогла Ясону руно украсть. Попросту баранью шкуру. Но золотую, – ловя заинтересованные взгляды, с удовольствием продолжал Андриан Дементьевич. – Ясон в благодарность на ней женился и увез в Грецию. И вот тут-то он возьми и влюбись в греческую царевну. А у них с Медеей дети уже были. Так она узнала, что муж ее бросить хочет, убила собственных детей и приготовила Ясону из них ужин, дождалась, пока он его съест, похвалит, а потом уж сказала, что именно он ел! Во как! Жуть! – поднял палец вверх майор. – Так что женщина из-за любви на любое преступление готова, а тут горло перерезала, перстень для виду сняла, а может, потому, что он женой подарен, и сидит себе, стерва, в ус не дует. Мол, не мне, так не достанься ты никому.
– А что, у нас в пятой части еще до революции, я тогда совсем еще зеленый был, – решил поделиться собственными воспоминаниями Игнат Петрович, – случай один вышел…