– Потом расскажу, вот за стол сядем. Ты, пока Евдокии нет, выкладывай, что узнал, – поторопил его Андриан Дементьевич.
– Собрали сведения об убитом Григорьеве Борисе Николаевиче, – проговорил полковник. – Настоящее его имя Борис Сергеевич Балабайченко. Двадцатого года рождения. Не припоминаете такого?
– Балабайченко? – входя в комнату, переспросила Евдокия Андреевна. – Боря Балабайченко? Почему вы про него вспомнили? Что-то случилось?
– А вы с ним знакомы, Евдокия Андреевна?
– Ну как же? Боря был лучшим Родиным другом! Жил над нами, с матерью, отца его расстреляли в тридцатых, а потом, примерно через год после смерти Алеши, его мать замуж вышла второй раз, и они переехали, куда-то к Кировскому заводу. Очень хороший мальчик был. Да и вы его должны помнить, – взглянула она на обоих мужчин, – вы с ним наверняка разговаривали, и потом Родя говорил, что это именно Борис подбил его убийцу отца искать. Вы что так странно переглядываетесь? Случилось что-то с Борисом?
– Да нет, – спохватился Яков Михайлович. – Просто он работает в том же институте, что и наш фигурант по делу, заведует кафедрой, – выкручивался полковник как мог.
– Кафедрой заведует? Вот молодец. Впрочем, он всегда был умным, усидчивым мальчиком. Что же, увидите его, привет передавайте, может, навестит нас, стариков.
– Обязательно передам. Андриан Дементьевич, может, нам лучше на лестнице перекурить, а то надымим в комнате… – засуетился полковник.
– Опять секреты, – махнула на них рукой Евдокия Андреевна. – Идите уж лучше в кабинет, заговорщики, а то и правда продымите комнату, дышать будет нечем.
Мужчины виновато улыбнулись и заспешили на выход.
В кабинете, кажется, ничего не изменилось за последние тридцать лет. Тот же стол, книжные полки, портреты. То же кресло, черный клеенчатый диванчик. Только обои, пожалуй, посвежее. И на подоконниках вместо старомодной герани современная традесканция в горшках. У полковника на кухне такие же растут, жена Надежда увлекается.
– Так что же это получается, Яков? Убили Бориса Балабайченко? И как это он вдруг Григорьевым стал?
– Отчим усыновил. Еще в тридцать восьмом, как только на его матери женился. А я ведь парня этого вспомнил. Очень он тогда горячо следствию помочь хотел!
– Очень. И я вспомнил. А еще он с нашим Родионом в сорок втором под Тихвином встретился, – мрачнея, проговорил Андриан Дементьевич. – Мы с Евдокией как раз перед войной сошлись, Родион разрешил. Так вот. А потом война, Родион в первый же день в военкомат пошел и на фронт сразу. А в сорок втором он на Волховском фронте воевал, железную дорогу защищали от немцев. Вот тогда-то в марте он с этим самым дружком своим и встретился. Тот на поезде в эвакуацию ехал, бронь у него была. У ученого, – презрительно кривясь, рассказывал Андриан Дементьевич. – Так вот встретились они, когда состав разбомбили, потом немцы оборону прорвали, они и повстречались. Вместе в лесу прятались, а потом Борьку ранили, Родион хотел его перевязать, тут-то у него на шее цепочку с перстнем и увидел! А тот, сволочь, в Родиона нашего выстрелил и бросил его умирать.
– А вы откуда же все это узнали?
– Да вот уж узнали. Выжил Родион. Баба его одна нашла, чуть живого, из соседней деревни она была. Всех подробностей уж не знаю. Но выходила, от немцев укрыла. Он потом еще в партизанском отряде полгода воевал. К нам из отряда два письма дошло, а потом вот погиб. Светлая ему память! Как герой погиб. К нам после войны командир его отряда приезжал, хороший человек. Вещи его привез, награды. Звезду Героя. Про Бориса этого Балабайченко Евдокия ничего не знает. Родион мне отдельно написал, на случай своей гибели, письмо это командир отряда с вещами передал, там все написано, я тебе сейчас покажу. Я его, грешным делом, после войны отыскать пытался, Балабайченко этого, а он видишь, как хитро устроился! Но, видать, и до него добрались!
Андриан Дементьевич достал из маленькой железной коробочки на столе старый бородатый ключ и, отомкнув им верхний ящик стола, достал пожелтевшую папку.
– Вот оно, письмо это. Родион на случай своей гибели написал, так-то, видно, сам надеялся поганца отыскать после войны. Да не случилось. Погиб, а гнида эта живет.
– Жила, – мрачно поправил полковник. – Это что же получается, и вправду мы с вами невинного человека засадили, Андриан Дементьевич? – прочитав письмо, с горечью проговорил полковник.
– Вправду. Я когда письмо получил и про Карякина справки навел. Но он к тому времени уже чист был. В штрафбате воевал, все грехи с себя смыл. Дальше я уж искать не стал. Чего уж.
– Н-да. Это сколько ж этому Балабайченко было, когда он так ловко человеку горло перерезал?
– Мальчишка совсем был. Шестнадцать едва стукнуло. Вот что злоба и зависть с людьми творят! – закуривая дрожащей рукой, проговорил Андриан Дементьевич. – Только Евдокии моей, прошу тебя как друга, ни полслова. Слабая она у меня, сердце, не вынести ей таких известий.
– Конечно, можете не сомневаться! – горячо заверил учителя Яков Михайлович. – А кто же тогда Балабайченко убил, вот что не ясно? – потирал озабоченно рукой лоб полковник. – Ведь выходит, что это был человек, знавший об убийстве тридцатилетней давности? Если бы жив был Родион, можно было бы решить, что он отомстил убийце отца, а так?
– Надеюсь, на меня ты не грешишь? – взглянул на него насмешливо Андриан Дементьевич.
– Да что вы!
– А то у меня, видишь ли, алиби имеется. Мы с Евдокией в тот день обследование в институте проходили, у окулиста. Полдня туда добирались, полдня обратно, да там еще часа полтора.
– Андриан Дементьевич! – укоризненно проговорил полковник.
Их беседу прервал звонок в дверь.
– Извини, Яков Михалыч, открою пойду, – торопливо поднялся с места Андриан Деметьевич. – Дуня, я открою! – крикнул он, выходя в коридор и прикрывая за собой дверь.
Кто же убил Балабайченко? Прав Андриан Дементьевич. Что больше всего это убийство похоже на месть. Да вот только мстить некому. Родион погиб, мать его не знает ни о чем, да и не способна она на такое. Андриан Дементьевич тоже. Может, кто-то из бывших друзей Родиона? Яков Михайлович усердно вспоминал события тридцатилетней давности, не обращая внимания на разговоры в коридоре.
– Ну, что, Яков, пойдем за стол? – вернувшись в комнату, пригласил Андриан Дементьевич.
– Ах да. Пришел ваш Алексей? – спохватываясь, спросил полковник.
– Да, но он не сможет с нами посидеть, завтра у него контрольная какая-то в институте, пойдет в библиотеку заниматься.
– А кто это, Алексей?
– Да жилец наш. Молодой парень, приехал из деревни в Ленинград учиться. Жить негде, вот родственники адресок наш с Евдокией и подсказали. Внук это одного моего давнего приятеля. Сам-то уже на том свете, а адрес на старых письмах остался, и вот и прислали на «авось». А нам с Евдокией только веселее. А то сидим здесь на пару, как два старых сыча. Места у нас навалом, он в комнате Родиона живет. Так что идем за стол. А он, может, потом подтянется. Сейчас Евдокия ему в комнату картошки отнесла с селедкой, пирожков, чтобы не уморил себя совсем. Отличник!
Глава 2410 июля 2018 г. Санкт-Петербург
Саня устало брел от остановки к дому. К счастью, жара уже спала, и его изнуренный добросовестной службой на благо общества организм мог обрести хотя бы крупицу комфорта, не страдая от жары и влаги. От последнего его спасала бутылка холодного пива, купленная у метро. Из-за служебного рвения личная жизнь Сани никак не желала складываться. Допрос супругов Кавинских, затем прибытие племянника-адвоката, тягомотное выяснение, обсуждение, применение законодательных закавык, прощание с Кавинским и прочие радости задержали капитана и двух его подчиненных на рабочем месте до десяти часов вечера. Разговор со Струганковым вообще пришлось отложить до утра. Последнее, признаться, скорее обрадовало, потому как сил на очередной допрос ни у ребят, ни у капитана уже не было. Племянник Кавинского оказался на редкость занудным, въедливым типом. Просто графом Дракулой во плоти, который в буквальном смысле слова выпил по капле всю их кровь, вытянул жилы, измотал нервы, а выдержанного, флегматичного капитана Филатова едва не довел до членовредительства.
Осадок от общения с семейкой Кавинских остался самый неприятный.
И вот теперь Саня, утомленный физически и истощенный морально, плелся к дому, мечтая о сытном ужине и мягкой постели. Даже телик смотреть не хотелось, Кавинские с лихвой заменили ему и «Камеди Клаб», и шоу Малахова, и «Уральские Пельмени», и прочие развлекательные передачи.
Саня свернул к подъезду с чувством марафонца, который уже видит финишную ленточку, вкладывает в последний рывок все силы, и…
– Ну, ты вообще даешь! – услышал Саня за спиной нахальный, укоризненный голос. – Ты хоть знаешь, сколько сейчас времени? Я тебя уже часа два жду.
В первый миг Саня чуть было не поддался искушению быстренько прошмыгнуть в подъезд, притворившись глухим, но здравый смысл и чувство собственного достоинства удержали его от столь бессмысленного поступка. Бессмысленного потому, что она все равно прорвется внутрь, да еще и допытываться станет, что это он от нее бегает.
А потому Саня остановился в шаге от двери и, устало обернувшись, увидел то, что и ожидал. На лавочке у подъезда сидела Алиса.
– Ты что здесь делаешь? – в тон ей, пренебрегая приветствием, спросил Саня.
– Что-что? Тебя жду. Мать твоя меня в квартиру не пустила, – пожала плечами, поднимаясь с лавочки, Алиса.
– Ты что, уже и наверх сходила? – несколько растерялся от такой предприимчивости Саня.
– Ну, а как бы я узнала, что тебя дома нет? – постучала себе по лбу Алиса. – Ну, что, пошли?
– Куда и зачем? – не трогаясь с места, уточнил Саня.
Нет, он вовсе не возражал против легкого необременительного романчика, даже с этой рыжей пигалицей, для снятия нервного напряжения, так сказать, но вот роль бесплатной ночлежки его никак не устраивала, а потому Алиса в его квартире желанным гостем не была.