– А что тут ловкого? – пожал плечами Яков. – Если бы он со двора лез, тогда да. Там и ребятня, и дворник, и няньки с детьми, а если с улицы шел, кто бы его заметил? Магазинов поблизости нет. Лавочек тоже, да еще в середине рабочего дня, кто его заметит?
– Кто-кто, соседи. Может, кто по лестнице спускался или, наоборот, поднимался и заметил в подъезде чужого.
– Да нет же. Мы всех до одного опросили, до самой ночи с Васькой по квартирам мотались, – не сдавался Яков.
– А дом напротив? Там были? А вдруг кто-то из окна его видел? Торопкин говорит, Платонова убили около пяти, не такой уж и день, многие с работы идут. Были в доме напротив?
– Не были, – окончательно мрачнея, проговорил Яков.
– Вот! Сейчас и отправляйся. А картотекой потом займешься. Все, голуби, полетели!
Глава 420 июня 1936 г. Ленинград
С подозреваемыми Андриан Дементьевич любил беседовать неофициально, по-домашнему. Придешь вот так запросто во время обеда, когда человек в самом благодушном настроении пребывает, на него посмотришь, на семью. Семейство, оно многое о человеке рассказать может, надо только уметь это многое приметить. А майор Колодей умел.
Дмитрий Андреевич Кириллов проживал в двухэтажном деревянном доме на Выборгской стороне. Асфальта в этих краях пока еще не водилось, зато густо росли сирень с черемухой, под окнами домов отцветала смородина, а кое у кого на грядках зеленели лучок с укропом. Возле соседнего дома за палисадником дремал в тени огромный пес. При появлении Андриана Дементьевича он приоткрыл один глаз, окинул ленивым взглядом гостя и решил не лаять попусту. Посреди двора мальчишки гоняли в пыли мяч. Андриан Дементьевич и сам вырос вот на такой окраине. Оглядевшись с удовольствием по сторонам, вдохнув запах жареной рыбы, тянущийся из какого-то окошка, майор, сглотнув слюну, двинулся к дому.
Кирилловы жили на втором этаже, дверь в квартиру была приоткрыта, и, кажется, именно из нее так аппетитно тянуло жареной рыбой. Приоткрытая дверь майору понравилась. Нараспашку живет тот, кому бояться нечего. Майор прокашлялся и постучал кулаком в старый крашеный косяк.
– Заходите, открыто! – раздался из квартиры звонкий женский голос, и майор вошел.
Возле плиты, стоя спиной к двери, хлопотала невысокая полненькая девушка в стареньком застиранном платьице, с заколотыми гребенкой светлыми кудрявыми волосами. Возле нее стояла коляска, которую она легонько потряхивала, поставив ногу на ось.
– Родя, ты? Заходи, сейчас ужинать будем, – не оборачиваясь, пригласила девушка.
– Добрый вечер, гражданочка, – пряча неуместную улыбку, поздоровался майор. Девушка ему очень понравилась, и залитая вечерним солнцем кухонька, тесная, но чистая, тоже понравилась, и запах жареной рыбы был таким аппетитным, что пальчики оближешь. – Майор Колодей, уголовный розыск.
– Ой. Извините, – резко оборачиваясь к гостю, воскликнула девушка, торопливо вытирая о фартук руки. – Кириллова Вера. Вера Николаевна. – Она протянула майору руку. – А вы из-за Алексея Ивановича? Да вы проходите. Муж в комнате отдыхает, с работы недавно пришел, – хлопотала Вера Николаевна, а точнее, просто Вера. Выглядела хозяйка квартиры совершеннейшей девчонкой, ясноглазая, с круглыми румяными щечками, на вид вчерашняя школьница, ее слова о муже казались просто шуткой.
Но, увы, дело у майора было отнюдь не шуточное, а потому он, с самым серьезным видом кивнув девушке, прошел в комнату.
Дмитрий Кириллов выглядел немногим старше жены. Когда майор тихо вошел в комнату – он любил заставать свидетелей врасплох, – тот дремал, лежа на маленьком диванчике, поджав под себя ноги и приоткрыв во сне рот. Вид у него был самый безмятежный.
– Гм, – кашлянул майор, привлекая к себе внимание.
Дмитрий Андреевич не спеша потянулся, зевнул и открыл глаза.
– Вы кто? То есть извините. – Опомнившись, он вскочил с диванчика, поправляя на себе майку. – С работы только, вот разморило, – виновато пояснил он. – Да вы проходите, товарищ. Вы по какому делу?
– Майор Колодей, уголовный розыск, – еще раз представился майор.
– Ах да, – серьезно хмуря брови, кивнул Дмитрий Андреевич. – Дуня говорила, что вы, наверное, придете. Или нас вызовете.
– Дуня?
– Ну да. Сестра.
– Значит, вы в курсе случившегося?
– Да, Дуня вчера телеграмму дала. Телефона-то у нас нет. Я сразу же к ней поехал. Вера-то не смогла, с дочкой дома осталась. Да вы присаживайтесь к столу. Вера сейчас ужин принесет, поужинайте с нами.
– Нет, нет. Я на службе. Так что же ваша сестра? – присаживаясь за стол, напомнил майор.
– Дуня? Плачет. Да и Родьку жалко. Он очень отца любил, тоже доктором стать хочет. Он, кстати, сейчас приехать должен. Сестра попросила, чтобы он у нас сегодня остался. Ей мужа оплакать хочется, а при сыне вроде как неудобно. Жалко парня еще больше расстраивать. При нем она держится из последних сил, а самой выть охота. Любили они очень друг друга, – вертя в руках лежащую на скатерти вилку, рассказывал Дмитрий Андреевич.
– Ну а у вас какие отношения были с зятем?
– Мне он как отец был. Они с сестрой меня вырастили. Когда родители умерли, мне только шесть исполнилось, и остались мы с Дуней и бабушкой, но она очень старенькая была, болела все больше, так что пришлось Дуне, а ей тогда едва семнадцать исполнилось, работу искать. Сперва полы мыла, стирала, а потом помогли ей в модное ателье устроиться. Отец наш портным был, так что шить она умела, вот добрые люди и помогли. Потом бабушка умерла, а потом Дуня с Алексеем Ивановичем познакомилась. Они поженились, и мы стали втроем жить, потом Родька родился. Я ведь от них всего два года как съехал, и то отпускать не хотели. Но Вера, жена, хотела отдельно жить, да и завод мне как специалисту вот эту вот квартиру выделил. Без удобств, конечно, вода во дворе, туалет тоже, но зато к работе близко. Я на Нобеле инженером работаю.
– Институт окончили? – с уважением поинтересовался майор.
– Да, технологический, – со скрытой гордостью сообщил Дмитрий. – Все Алексей Иванович. И подготовиться помог, и вообще.
– Значит, у вас с зятем отношения были хорошие? – еще раз зачем-то спросил майор.
– Я его любил, – просто ответил Дмитрий. – И вчера во время убийства, вы уж извините, сестра все рассказала, я был на работе. Меня там человек сто видели.
– Ясно. Ну, а как вы думаете, кто мог убить вашего родственника?
– Не знаю. – Дмитрий покачал головой, глядя в скатерть, потом решительно поднял голову. – Сестра сказала, что с Алексея Ивановича перстень сняли? А больше ничего не пропало.
– Совершенно верно, – кивнул майор, предчувствуя, что вот сейчас ему наконец-то удастся зацепить важную ниточку.
Но Дмитрий молчал, и майору пришлось его подстегнуть.
– А почему вы спросили про перстень, он был очень ценным?
– Нет. Точнее, не совсем, – вздохнул Дмитрий, но, видно, все же решился. – Этот перстень подарил Дуне… – тут он запнулся, заставив майора вытянуть нетерпеливо шею и затаить дыхание, – Григорий Распутин.
– Кто? – недоверчиво спросил Андриан Дементьевич.
– Григорий Распутин, – словно нехотя повторил Дмитрий. – Я знаю, что о нем говорили и писали после революции, но для нас с Дуней он был добрым другом.
– Откуда ж вы его знали?
– Он жил в нашем доме. Только его квартира была с парадной лестницы, а наша во втором дворе, с черной. Когда умерли родители, он очень нам помог. Только он и помог. Он многим помогал, у него с утра до вечера толпы народа на лестнице дежурили, все к старцу хотели попасть.
– И вы тоже так же к нему попали?
– Нет. Дуня как-то раз домой шла, вскоре после смерти родителей, недели еще не прошло, и плакала. Он ее заметил, расспросил, привел к себе, накормил, денег дал, потом сам к нам пришел, бабушку подлечил.
– Что ж он ей, лекарства выписал? – насмешливо спросил майор.
– Нет, конечно, – чуть улыбнулся Дмитрий. – Он все больше молитвами лечил. Это он предсказал Дуне и собственную смерть, и смерть бабушки, и появление в ее жизни Алексея Ивановича. Он тогда и перстень ей подарил, сказал, отдашь мужу после венчания. Будет он вас хранить от всех напастей.
– Хм. И что же, хранил?
– Ну, революционные годы семнадцатый и восемнадцатый мы пережили, от голода не умерли, от холода тоже. Значит, хранил, – пожал плечами Дмитрий.
– Послушайте, Дмитрий, вы же комсомолец, как вам не стыдно в такую ерунду верить? Еще небось и племянника своего Родиона тому же учите.
– Нет. Родька у нас атеист, – усмехнулся Дмитрий. – Он у нас отличник, пионер, активист. Но про перстень фамильный, конечно, знает, мать ему в детстве рассказывала. Только он во все это не верит, а к родителям относится снисходительно. Мол, старые люди, еще при царизме росли, что с них возьмешь?
– Вот это правильно, – одобрил майор. – А жена ваша тоже об этом знает?
– О перстне? Да. Только она, как и Родька, во все это не верит. И потом, – взглянув на майора, без всякой улыбки добавил Дмитрий, – Вера вчера весь день дома была. Мы Олечку без бабок и нянек растим, ей всего три месяца, так что Вера дальше магазина и молочной кухни ни шагу. Можете у соседей спросить.
– Спасибо, поинтересуюсь, – так же серьезно пообещал майор. – Скажите, а кроме членов вашей семьи, кто-нибудь еще знал об этом перстне?
– Мм. Лично я ни с кем не делился. У Веры мы сейчас спросим, а что касается Дуни и Родика… А вот, кстати, и он, – заслышав на кухне громкие голоса, оживился Дмитрий.
Он встал из-за стола, чтобы пойти, встретить племянника, но в комнату уже входили Вера с дымящейся сковородой, а следом Родион с коляской.
Сын убитого доктора Платонова был тонким костлявым подростком. Загорелый, в белой майке и вышитой тюбетейке на светлой стриженой голове, он ничем не отличался от сотен своих ровесников, кроме, пожалуй, выражения глаз. Глаза у него были темные и наполненные до краев горем.
– Здравствуйте, – увидев в комнате постороннего, поздоровался он, замирая на пороге.