Бабуля провела меня в комнату, и там, при свете, я увидела, какая она старая — не меньше восьмидесяти. Мы познакомились, бабку звали Павлина Ивановна.
— В общем, так, Мария. Я тут главный сторож, караулю его, — она кивнула на стенку, — раз по восемь на дню захожу проведать. Накормлю и умою. Вот только убирать и готовить не могу — силы уже не те. Так что ты уж расстарайся. Все ж негоже, хоть и такой он, а живой ведь человек.
— Давно он так? — полюбопытствовала я.
— Пятый год уже, — нахмурилась старуха. — Ехал на машине, попал в аварию. Руки-ноги целы. А в голову ударило. Лечили его долго, по больницам мытарили, да так ни с чем и выпустили. Раньше мать с ним жила, полный уход был, а в прошлом году, — старуха подняла глаза к потолку, что-то подсчитывая, — ну да, скоро год будет, мать его умерла. Думали его в психбольницу оформить, как вдруг объявилась эта.
Павлина Ивановна сделал пренебрежительный жест, изображающий взбитую челку моей нанимательницы.
— Кто же она ему будет?
— А никто и знать не знает, — чуть не плюнула старуха. — Какая-то родня, седьмая вода на киселе, ихнему забору троюродный плетень. Не то сестра сводная, не то тетка двоюродная.
— Что, квартиру эту хочет захапать?
— Тут вот какое дело, — зашептала бабуля. — Дом у нас неприватизированный, какой-то особо ценный, под охраной государства. А она, Лидия-то, хотела сюда прописаться. Но в ЖЭКе на эту квартиру давно глаз положили. И уперлись, говорят: не родня она ему — и все тут. А там и верно, по документам сомнительно. Потому что если бы было кровное родство, то она, Лидия-то, куда угодно бы пролезла. Сначала она хотела Сашу в психушку отдать, а когда ей в прописке отказали, то решила его дома оставить, чтобы ухаживать. А на самом деле приводит своего мордатого, и тащат они из "квартиры почем зря. Коробками выносят, да ты сама видела.
— Вот оно что… — Я поняла, почему квартира показалась мне немного странной.
Оказывается, она просто была пустой.
Исчезли вещи, которые годами стояли и висели на своих местах, от этого квартира казалась обнаженной.
— У инвалида ворует, — равнодушно сказала я.
Конечно, такое мародерство вызывает только омерзение. Но какое мне до этого дело? Меня наняли убирать, так завтра и начну.
— У Елены, Сашиной-то матери, посуда была хорошая, белье постельное все новое, покрывала, — вспоминала Павлина Ивановна. — А сейчас прихожу, там и сервант пустой. В шкафу одна рвань осталась.
Старуха еще долго перечисляла, чего не хватает в квартире, но мне стало скучно.
У моей парадной на скамеечке сидел Андрей.
— Разве мы договаривались? — нелюбезно спросила я.
Он смутился, даже покраснел.
— Нет, но я думал, что вы с Лешей дома.
Понятно, он знает, что я никуда не выхожу надолго. Я не стала рассказывать, где теперь работаю, — гордиться нечем. Мы зашли за Лешкой, Тамаре Васильевне очень хотелось расспросить меня про работу, но она великодушно отложила это до более удобного случая.
Дома Андрей сразу же устремился к крану. Лешка торчал возле него и смотрел влюбленными глазами. Ребенку не хватает отца, это ясно. Но из моего бывшего муженька отец, как из меня английская королева.
Кстати, что-то давно он нас не навещал и не скандалил. Из ванной доносились плеск воды и Лешкин смех — они проверяли кран.
Вот Андрей показался на пороге, улыбаясь.
Приятный мужчина, нельзя не признать.
Вежливый, детей любит. Может быть, ему не хватает семьи, и он тянется к Лешке? Если бы мы встретили его чуть раньше, хотя бы на год… Хотя тогда я была замужем и думала, что брак мой достаточно прочен. А теперь дело даже не в моей жуткой внешности, а в том, что у меня внутри. Никаким чувствам там нет места, и, боюсь, не будет никогда.
Мне хотелось, чтобы Андрей ушел поскорее, и я бы тогда спустилась к Тамаре посоветоваться насчет работы, а потом бы легла пораньше, потому что устала. Но Лешка был такой оживленный, глазенки у него так весело блестели, они так хорошо занимались с Андреем, что я занялась ужином, а потом мы долго пили чай и беседовали. Он ушел, когда у Лешки стали слипаться глаза. В прихожей он нашел мою руку.
— Через два дня музей отдаст фотографии, и у меня больше не будет повода к вам приходить.
Я хотела сказать, что мне очень приятно было познакомиться и чтобы он шел себе с Богом, но вспомнила Лешкины сияющие глаза и пробормотала что-то в том духе, что он может приходить, когда захочет, мы с сыном будем очень рады.
Вот так, кажется, у меня появился поклонник. Но зеркало в коридоре рассмеялось мне в лицо. Мерзкое стекло, разумеется, право, но тем не менее, когда я заработаю какие-то деньги, нужно купить летнюю одежду себе и Лешке. И не на барахолке, а в магазине, пусть и недорогом. Нельзя все время носить чужую ношеную одежду, от этого у ребенка может развиться комплекс неполноценности.
На следующий день я приступила к трудовой деятельности. Пришла я часов в одиннадцать и застала в квартире Павлину Ивановну, которая моего подопечного уже накормила завтраком и переодела в чистую рубашку. Он все так же уныло сидел в гостиной на диване, на меня и не взглянул.
— А разговаривать он умеет? — спросила я шепотом.
— Кто его знает, — старуха пожала плечами, — я ни разу не слышала.
Она ушла, а я отправилась на кухню.
Там стоял запах раскисшего хозяйственного мыла, от которого меня замутило. Тем не менее я пошла на запах и отыскала в мойке целую кучу обмылков в алюминиевой миске. Сколько же кусков хозяйственного мыла нужно купить, чтобы получить этакую кучу?
И это в то время, когда все нормальные люди стирают порошком и пользуются жидкостью для мытья посуды. Просто какая-то патологическая жадность у моей хозяйки!
Вымыв посуду, кое-как отчистив плиту и наведя в кухне относительный порядок, я двинулась в комнаты. В спальне по-прежнему было как в норе барсука после зимы, и запах соответствующий. Я раскрыла окно, которое, естественно, было еще не мыто после зимы, и это в середине мая! Сняв абсолютно серое постельное белье, я выбила , подушки прямо на подоконнике, вытерла пыль и наскоро шваброй обмела паутину на потолке. Тут работы полно, за сегодня мне не справиться. В шкафу на полке я отыскала две жалкие простыни. Права была Павлина Ивановна, когда утверждала, что эта зараза Лидия все поперла. Зато в ванной меня ожидала куча грязного белья и стиральная машина — не то «Сибирь», не то «Саратов», судя по всему, выпущенная задолго до моего рождения. Я с опаской потрогала машину. Как бы не взорваться тут вместе с ней!
Ладно, сейчас по-быстрому приготовлю обед, а пока этот чудак будет есть, наскоро приберу в комнате, где он сидит. И пойду себе домой, по двенадцать часов я работать не собираюсь. Тут и за месяц ничего не разгрести, а доктор при выписке из больницы сказал, что мне нельзя переутомляться.
Я осмотрела продуктовые припасы и страшно разозлилась. Одни крупы и горох.
В холодильнике уныло плесневели полпачки масла, два яйца и банка килек в томате.
И все, ни фруктов, ни, овощей, ни молочных продуктов, не говоря уже о мясе. Понятно, почему инвалид такой худой! Этак она при своей жадности его до смерти уморит. А может, она этого и добивается? Но, судя по рассказам Павлины Ивановны, Лидия Me…, как ее там, не теряет надежды прописаться в квартиру, так что если инвалид помрет раньше времени, ей это невыгодно. Просто человек ничего не может поделать со своей жадностью, клинический случай.
Я сварила гречневую кашу и нажарила к чаю лепешек. К счастью, хоть заварка у этой выжиги нашлась. Теперь настал самый сложный момент: надо было начинать общение. Я заглянула в комнату. Он все так же сидел на диване, скособочившись, и в глазах вспыхивали отблески внутреннего огня. Я поежилась: так и самой рехнуться можно.
— Саша! — позвала я. — Идем обедать.
Он не шелохнулся. Тяжело вздохнув, я подошла к нему и взяла за руку. Он дал увести себя в ванную, сам намылил руки, а потом сел в кухне за стол и принялся есть, смотря вбок.
— Так и будем сидеть? — вздохнула я. — Хоть бы сказал, что каша пересолена или чай горячий. Трудно с тобой.
Он так молчал, что мне стало неуютно.
Пойду-ка я домой. Для первого раза достаточно наломалась, устала очень.
Я мыла посуду, когда в замке заскрежетал ключ. Выдра явилась проверить.
— Вы очень кстати, — приветствовала я ее, — мне нужно уходить, так что выдайте плату за сегодняшний день.
Она быстро обежала квартиру и прямо зашипела:
— Да ничего же не убрано! Милочка, да чем вы тут целый день занимались?
— С вашим недоумком любезничала! — разозлилась, а потом долго перечисляла, чем я занималась шесть часов подряд, ни минуты не присела.
— Ну ладно, — снизошла дама, — для первого дня… — И она протянула мне деньги.
Убрав в карман жалкие бумажки, я приободрилась и отчеканила:
— Все продукты кончились, он голодает. Вам следует пополнять запасы хотя бы. раз в неделю. И ему нужны фрукты и овощи. Что касается стирки…
— Есть же машина!
— Эту рухлядь вы называете машиной? — холодно осведомилась я. — И к тому же все равно порошка нет, стирать нечем.
— Как это нечем? — горячилась дама. — Вот, берете обмылочки и натираете их на крупной терке, вот так…
— О Господи, блокада, что ли! — не выдержала я.
— А вы знаете, какую он получает пенсию? — взвизгнула Лидия.
Я хотела сказать, что, по подсчетам Павлины Ивановны, дама со своим мордатым Петей столько уже нахапала в этой квартире, что прокормить инвалида хватило бы с лихвой, но не хотела подводить старуху.
— Вы мои условия знаете, если я вас не устраиваю, простимся прямо сейчас. А обмылочки можете засунуть… — Я хотела красочно описать, куда дама может запихнуть обмылочки, но сдержалась и скромно закончила:
— В мусорное ведро!
— Нахалка! — услышала я уже на лестнице.
Через два дня, когда я выбросила из головы зловредную даму с ее инвалидом, неожиданно позвонила Павлина Ивановна.