Дальше я не буду рассказывать ни о выезде на место происшествия, ни о том, как раскрывалось какое-то дело. Просто расскажу об одном случае. В нем нет ничего интригующего и опасного, как в предыдущих рассказах, но, имея хорошую агентурную осведомленность, я помог знакомому сотруднику комитета госбезопасности сходу установить личность, которую он и его сослуживцы долго пытались установить и никак не могли этого сделать. Не смог бы и я, если бы, опять повторюсь, не владел обстановкой на своем участке.
С этим парнем, Виктором, мы вместе осваивали на «Динамо» азы вольной борьбы. Он был на несколько лет постарше меня. Ну а дальше наши пути-дороги разошлись. После окончания школы милиции я стал работать оперуполномоченным в отделе милиции Советского района, а он -- в системе Комитета госбезопасности. Мы встретились и разговорились, поговорить было о чем. Я заметил, что обычно веселый и общительный Виктор чем-то расстроен. Спросил -- чем? И он рассказал, что уже долгое время они с коллегами по службе никак не могут установить личность человека, который в разных местах общественного пользования и вообще всюду где только можно пишет всякие гадости про Генерального секретаря ЦК КПСС Горбачева. Где только не бывали, с кем не встречались и кого только не спрашивали -- все бесполезно. Этот невидимка продолжал свое дело. Даже название этому писаке придумали -- «Пачкун».
-- Почему «Пачкун»? -- улыбнулся я.
-- Да говорю же, везде: на стенах домов, в проходных арках, в туалетах пишет всякую чушь про Горбачева!
-- А может, этим занимается не один, а несколько человек?
-- В том-то и дело, что один. Проведена графологическая экспертиза по всем «текстам», и результат таков, что пишет одно и то же лицо.
-- А что пишет-то? -- поинтересовался я.
-- Ха! -- усмехнулся Виктор. -- Всяко непотребно: «Горбача -- на мясо», «Горбач -- негодяй», «Меченого -- под пресс», ну и другое.
-- Да-а, -- хмыкнул я. -- И в самом деле есть над чем поломать голову... А хочешь, покажу тебе того, кто это делает?
-- Шутишь? -- даже с какой-то обидой поглядел на меня искатель «Пачкуна». -- А мне не до шуток. Каждый раз приходится отчитываться перед начальством и получать втыки. Ну ничего, найдем -- ему это просто так с рук не сойдет!..
Виктор продолжал возмущаться, а я вспомнил разговор с одним из моих агентов. Тот рассказал, что познакомился с одним интересным парнем -- Дроновым (фамилия изменена), который без правой руки вернулся из Афганистана. Парень неплохой, за участие в боевых действиях против моджахедов награжден орденом Красной Звезды.
Руку Дронов потерял в день Советской Армии -- 23 февраля 1985 года, когда его часть подняли по тревоге для перекрытия дороги одной банде. Как и все солдаты, Дронов ждал и надеялся, что вот-вот их подразделение выведут из Афганистана -- не вывели, а теперь еще и остался без руки. Вернувшись в Воронеж инвалидом, Дронов на льготных условиях поступил на юрфак университета. Но и тут у него не заладилось. Поступить-то поступил, но первую же сессию завалил, и его из университета отчислили. Оставшись не у дел, злой на всех и вся, а особенно на главного партийного деятеля страны Горбачева, который вовремя не вывел войска из Афганистана и он из-за этого стал инвалидом, а также за отчисление, Дронов поздними вечерами, а то и ночью стал ходить по улицам и писать свои лаконичные проклятья Горбачеву.
Обо всем этом мой агент рассказал подробно. Я его выслушал, а потом кратко записал в тетрадь про беды однорукого солдата и его адрес. А жил он на улице Комарова. У меня, оказывается, имелся даже номер телефона его старшего брата, которого я знал раньше. Вот ведь как порой случается. Дождавшись, когда Виктор наконец-то выговорится, я спросил:
-- Всё сказал?
-- Всё! -- выдохнул тот.
-- Тогда слушай: сейчас я вызову человека, который по стечению разных обстоятельств занимался писаниной, и ты удостоверишься, что делал это именно он. Пока будем ждать, расскажу тебе историю его жизни. Только прошу: будь с ним полояльней, не дави на психику. -- Позвонил брату Дронова и попросил, чтобы он передал своему младшему срочно подойти ко мне. Тот поинтересовался, в чем дело. Я же его успокоил: ничего страшного. Пока ждали прихода младшего Дронова, я рассказал то, что знал о нем. И гляжу -- мнение о «Пачкуне» у Виктора стало меняться.
-- Да-а, выходит, не повезло парню, -- сказал он, уже сожалеючи. -- Но почему из университета отчислили? Тут-то уж наверняка сам виноват?
-- Так-то оно так, учиться за него никто не станет, -- кивнул я, не зная, почему Дронов полностью завалил первую же сессию. Думаю, уровень подготовки у него был слабый, а требования на юрфаке ко всем общие, жесткие. Предложил еще разок попытаться протолкнуть Дронова в университет: может, учтет свои прежние ошибки и все-таки получит специальность юриста. Долго спорили, как это лучше сделать и в чем будет заключаться наша поддержка. В конце концов пришли к выводу, что дело, в общем-то, полезное со всех сторон: Дронов продолжит учебу, а заодно даст слово, что прекратит писать на Горбачева всякую всячину. Пока определялись, как лучше поступить и кого потом подключить к восстановлению Дронова в университете, позвонил дежурный и сказал, что ко мне по вызову пришел инвалид.
-- Явился наш писака, -- сказал я и поднялся, чтобы его встретить, но Дронов уже постучал в дверь и вошел.
-- По вашему приказанию инвалид Дронов прибыл! -- отчеканил он по-военному и даже чуть приподнял правую руку.
Павел был выше среднего роста, спортивного телосложения, симпатичный брюнет. Я знал, что до службы в армии он довольно успешно занимался боксом. Бросил взгляд на его руки: вместо правой протез, а там, где ладонь -- перчатка. Этой рукой он и пытался нас поприветствовать, но не получилось. Опустил глаза.
-- Да вы садитесь, садитесь, Павел, -- сказал я и пододвинул ему стул. Дронов сел и вопросительно уставился на нас. Виктор кивнул мне -- давай, мол, выясняй. Я не стал тянуть и спросил без всяких вихляний, напрямую:
-- Скажите, Павел, это вы мелом пишете по городу про Горбачева?
-- Ну я... -- ответил он после некоторого молчания.
-- Назовите места, где вы писали, -- предложил Виктор, не ожидавший такого быстрого признания. Он еще сомневался, думал, что я над ним подшутил. Но Павел назвал почти все места, где оставил свои «автографы», и даже сказал, что именно и где было написано. Про несколько точек он забыл, но когда напомнили, подтвердил, что и там тоже его работа.
-- Но зачем вы это делали?! Ведь это же не лезет ни в какие ворота! -- возмутился Виктор.
-- Я из-за него руку в Афгане потерял! -- озлился и Дронов. -- Только и знает что без умолку болтать. Лучше б войска из Афгана вовремя вывел. Так все ждали, так ждали!.. -- В общем, Павел завелся и пошел долбать Горбачева за все его ошибки.
-- Ты чего несешь, Дронов? Ты соображаешь, чего городишь? Он же наш Генеральный секретарь! -- попытался как-то образумить его Виктор.
-- А мне плевать! -- огрызнулся Павел. -- Вот вы его защищаете, а народу он поперек горла. Выйдите на улицу и спросите -- вам скажут. Не любит народ Горбача за болтовню!..
...Ну, думаю, надо как-то выруливать к тому, о чем до этого говорили с Виктором. Ведь все равно от этой перепалки никакого толка не будет. Что можно сделать с озлобившимся инвалидом войны? Да ничего. Его сколько ни убеждай -- не убедишь, сколько ни грози -- не запугаешь. Поэтому наш дальнейший разговор во всех подробностях приводить не считаю нужным. Тот план, который мы приняли до встречи с Дроновым, оказался единственно верным. В конечном итоге мы пообещали Павлу оказать содействие в его восстановлении на учебу в университете, а он твердо пообещал, что больше никаких надписей, порочащих Горбачева, не будет. Свое слово мы сдержали: Дронова восстановили на юрфак. Сдержал свое слово и он, Павел Дронов: надписей против Горбачева нигде больше не появлялось.
Борьба с «джигитом»
Я был назначен на должность старшего участкового инспектора отдела милиции Центрального района. Моим штабом работы был опорный пункт охраны правопорядка, располагавшийся на улице Ломоносова дом N 92. Вместе со мной работали участковые инспекторы Беляев Александр Петрович и Бабаев Владимир Иванович, сотрудники опытные и старательные. В зону моего обслуживания входили лесной поселок, Дом престарелых, санаторий имени Максима Горького, несколько общежитий лесотехнического института и другие объекты. Мне как старшему участковому по должности приходилось отвечать за улицы и объекты, которые обслуживались Беляевым и Бабаевым. А участок сложный. В нем было одних только студенческих общежитий -- девять, десятки улиц частного сектора. Много беспокойства доставляла студенческая молодежь лесотехнического и сельскохозяйственного институтов. Первое время я, как и положено, изучал не только свою зону обслуживания, но и зоны участковых Беляева и Бабаева. На работе пропадал целыми сутками. Не всегда все проходило гладко, и порой приходилось выкручиваться. Расскажу об одном таком случае. Я с Беляевым и Бабаевым знакомился с работой общежитий ЛТИ. В общежитие N 6 зашли после одиннадцати часов ночи. Меня интересовало, как обеспечивался порядок проживания студентов именно в позднее время. И что же увидел: почти на каждом этаже у студентов застолье и веселье. Мы заходили в комнаты, я представлялся как новый старший участковый инспектор, просил объяснить, в связи с чем проводится вечеринка с выпивкой. Оправдания, как всегда, находились.
Студенты, правда, перед нами извинялись, и веселье прекращалось. Но так гладко проходило не везде. На каком-то этаже вовсю гульбанули студенты-кавказцы. Шел, что называется, пир горой, а шум и крики из этой комнаты раздавались по всему этажу. И -- это почти заполночь, а утром студентам идти на занятия. Спрашиваю Беляева, так как раньше он обслуживал это общежитие, часто ли подобные веселья случались? Ответил как-то двусмысленно: мол, видно, у кого-то день рождения, пускай, мол, джигиты погуляют... Такой ответ мне не понравился. Вошли в комнату, а там за столами человек под тридцать. Увидев нас, стали гостеприимно приглашать к столу, а на мое замечание, что мешают людям отдыхать, реакция была совсем не такой, какой должна быть. Один из собравшейся братвы, видно, пользовавшийся у всех авторитетом, вальяжно и даже с нагловатой улыбочкой сказал: