– Не лежал бы ты на земле, парень, – покачал головой Иван. – Спину застудишь. – Он вдруг оживился: – Ой, глянь-ка, кого наш крокодил притащил!
Важно вышагивая впереди, хромой Ичибей вел к шатру двух девиц крайне легкого поведения… Раничев даже засмеялся. Опа! Гетеры выбрались на охоту. Размалеванные, но уже потекшие, радостные – еще бы! Наверное, думают, что Энвер их щедро одарит, да как бы не так. Одна – страшная, толстая, словно гиппопотамиха, вторая вроде получше… Ха, да это ж Юлнуз. Тоже, видать, решила подзаработать девчонка.
– Привет, Юлнуз, – негромко крикнул Раничев, когда сутулая спина Ичибея скрылась в шатре.
Девушка обернулась, улыбнувшись, весело подмигнула.
– Продажная тварь, – прошептал Салим.
– Не говори так и не осуждай никого зря. – Иван смотрел, как топчутся под дождем девушки, не решаясь войти в шатер без зова. – Не знаю, как толстая, а Юлнуз весьма неглупа.
– Зато страшная, как смерть.
– Ой, не скажи… Хотя конечно – на вкус да цвет товарищей нет. Так тебе, говоришь, тоже бегемотихи нравятся?
Старый Ичибей угодливо поклонился хозяину:
– Привел, мой господин, самых красивейших женщин, еле нашел! Они и красивы, и знают много разных историй…
– Женщины? – оживился Энвер-бек. – Так где же они, что-то не вижу!
– Покорно ждут у шатра, – снова склонился в поклоне слуга.
– Так зови же!
Ичибей проворно выскочил наружу, махнул девчонкам:
– Пошли.
Те, делая вид, что смутились, мигом оказались в шатре, предварительно сняв плащи. Толстая луноликая Айгуль вышла вперед и призывно заулыбалась, выставив напоказ упитанные ляжки и тяжелую, едва скрытую полупрозрачной тканью грудь. Юлнуз, у которых таких прелестей не было, скромно стояла позади подруги, держа в руках вместительный кувшин с узким высоким горлом.
– Садитесь на ложе, гурии, – усмехнулся турок, наголо бритая голова его матово блестела в дрожащем пламени светильников.
– А он ничего, симпатичный, – оглянувшись, шепнула Айгуль, стараясь усесться как можно ближе к беку.
– А ты что жмешься в углу? – потеребил левый ус Энвер. – И что у тебя в кувшине – надеюсь, не вино, запрещенное Аллахом?
– Как раз таки вино, – скромно улыбнулась Юлнуз. – Не волнуйся, бек, я его тайно пронесла, даже твой ушастый слуга не увидел.
Энвер-бек вдруг засмеялся:
– Как ты назвала Ичибея? Ушастый? Ха-ха! Но вино… Куда вы меня толкаете, греховодницы? Я ж воин ислама!
– И воину ислама вино полезно, – усаживаясь рядом с Айгуль, авторитетно заявила Юлнуз. – Недаром сказано:
Отравлен день без чистого вина,
Душа тоской вселенскою больна.
Печали – яд, вино – противоядье,
Коль выпью, мне отрава не страшна.
– Ого! – поднял на нее глаза Энвер-бек. – Ты знаешь Хайяма? Впрочем, ничего удивительного… Сомневаюсь, правда, чтоб ты так же хорошо знала Коран.
– Мы не знаем Коран, уважаемый. – Юлнуз сложила на груди руки. – Наш бог – Заратуштра.
– О, Аллах, кого привел этот старый негодяй? – притворно возмутился Энвер – глаза его, однако, говорили совсем другое.
– Как жарко у тебя в шатре, о, господин любезный! – подала наконец голос Айгуль и медленно сбросила с себя одежду, оставшись в одних шальварах.
– А ты что сидишь? – Качнув тяжелой, налитой любовным соком грудью, она обернулась к подруге.
– Сейчас, – отозвалась та. – Вот только найду чаши… Не пить же прямо из кувшина!
– А что, ты и из кувшина можешь? – пощипывая за кончики грудей томно постанывавшую Айгуль, поинтересовался турок.
Юлнуз кивнула, сбрасывая одежду:
– А запросто!
Она лихо отхлебнула прямо из горлышка, на грудь ее, на живот, стекая к ямке украшенного небольшой жемчужиной пупка, упали рубиновые капли вина, подаренного обеим девушкам пьяным сотником Кызганом сразу же после взятия Угрюмова.
День, дождливый и хмурый, пролетел быстро. Смеркалось, но дождь все не прекращался, так и лил целый день без перерыва, напоив влагой уже орошенную кровью землю. Оставшиеся в живых пленники с разрешения Ичибея забились под навес, к лошадям, с тоской взирая, как водопадом стекают с крыши мутные дождевые струи.
Раничев прислушался – из шатра доносились звон бокалов, девичий смех и сладострастные стоны. Однако гуляют. Иван завистливо сглотнул слюну. Он бы тоже предпочел сейчас сидеть в теплом шатре и пить вино в компании двух девиц. Смеркалось, как всегда в такую непогодь, – быстро. Маячил серым стогом шатер, а разведенные повсеместно костры давали не столько огня, сколько дыма.
Невольники уже спали, измученно прижавшись друг к другу, было тихо, лишь иногда, когда кто-нибудь шевелился, позвякивала цепь, да громко кашлял во сне Салим – видно, все-таки простудился парень. Иван и сам чувствовал себя не очень хорошо – вроде бы даже начинался насморк – зато испытывал большое нравственное удовлетворение – все-таки удалось провести охрану и организовать побег обреченных на смерть друзей. И ведь как здорово все прошло, спасибо Салиму, не подвел, все, как надо, сделал. Раничев улыбнулся, вспомнив ошарашенную физиономию Эльчена, с испугом глядевшего на заброшенную в болото шапку. Хорошо, что все так вышло. Теперь бы, как говорится, день простоять да ночь продержаться…
Что такое? Иван вздрогнул, услыхав, как зовет его тонкий девичий голос. Показалось? Нет… Вот – снова…
Он приподнялся, стараясь не греметь цепью, и увидел перед собой Юлнуз. Хрупкая фигурка ее была завернута в плащ. Тенью проскользнув от шатра, девушка уселась рядом с Раничевым.
– Воины? – предупредил тот.
– А, они все у костра, – отмахнулась Юлнуз. – Чувствуют, что хозяину не до них.
Иван кивнул, хотя и не все понял, не так хорошо он еще знал язык.
– Я ненадолго. – Девушка вдруг повернулась к нему, прижимаясь, и Раничев ощутил вдруг, что под плащом на теле ее больше совсем ничего нет. Эх, кабы не цепь…
– Слушай, – посмотрев на Ивана внезапно ставшими серьезными глазами, тихо произнесла Юлнуз. – Завтра вас, всех пленников, убьют. Понимаешь?
Иван напрягся. Уж эту фразу он понял. Переспросил:
– Убьют? Почему?
– Кто-то сказал беку, что скоро начнется наступление, – пояснила девчонка, еще сильней прижимаясь к Раничеву. – Тебе нужно бежать, я отомкну цепь.
– А колодки? – Иван шевельнул ногами, закованными в тяжелые дерева. Осторожный Ичибей подстраховался на ночь.
– Колодки? – Юлнуз вдруг всхлипнула. – Мне жаль тебя, Ибан!
– Не жалей раньше времени, – усмехнулся Иван, попытавшись погладить девушку по спине закованными руками. – А наступления никакого не будет. Войска эмира так простоят здесь до конца августа, потом повернут назад. Кстати – уже немного осталось. Можешь так и передать беку, когда…
– Когда предамся с ним радостям любви? – В глазах Юлнуз вдруг зажглась обида. – Бек даже не смотрит на мое тело, – пожаловалась она. – Он доволен Айгуль.
– Ну-ну, бывают в жизни обломы, – хохотнул Иван, неожиданно ощутив острую жалость к этой издерганной жизнью девчонке, еще ведь совсем молодой. – Сколько тебе лет, Юлнуз?
– Уже много. Восемнадцать. А еще ничего нет! – Вздохнув, девушка вытерла слезы.
Она ушла, поцеловав Ивана на прощание, и терпкий вкус ее еще долго оставался у того на губах, как привкус молодого вина.
А дождь все лил, неутомимо и нудно, и казалось, не будет ему ни конца, ни краю. Лишь далеко-далеко за лесом, у самого горизонта, появилась, становясь все шире и шире, узкая голубая полоска. Где-то на болоте, за лесом, пронзительно…
Глава 14Плато Устюрт – Туранская низменность. Ноябрь 1395 г. Нежданная встреча
Из всех, ушедших в бесконечный путь,
Сюда вернулся разве кто-нибудь?
Так в этом старом караван-сарае
Смотри, чего-нибудь не позабудь.
…кричала выпь. Крик этот Иван вспомнил через несколько месяцев, когда караван бухарского купца Махмуда Фаязи шел к болотам близ устья Джейхуна. Тут, в камышах, тоже кричали выпи. Только камыши были другими – толстыми, упругими, блестящими – из них выходили неплохие копья и отличные флейты. Вот, чуть в стороне от болота, мелькнул рыжий хвост лисы, высоко в небе парил коршун. Было довольно прохладно, и купец – толстый рыжебородый крепыш в чалме и стеганом ватном халате, – сидя верхом, кутался в теплое одеяло из грубой верблюжьей шерсти. Он не спал уже, несмотря на раннее утро – меж щелистых отрогов плато струился туман, ниже, у болот, превращаясь в совсем плотную, почти непроглядную желтовато-бурую завесу. Места были глухие, гиблые, хоть и поспокойней стало здесь со времен владычества Тимура, однако нет-нет, да и пошаливали бродячие шайки-джетэ, грабили караваны, нападали на постоялые дворы вдоль дорог, не брезговали и разорить крестьянскую хижину. Самой известной была банда Кучум-Кума-нойона. Кучум-Кум – Кучум-Песок, Песчаный Кучум – так его прозвали за то, что уже третий год не могли поймать его отряды Тимура, казалось, все уже, загнали – ан нет, утекал Кучум со своими людьми, словно песок между пальцев. Одно слово – Кучум-Кум. Ну а нойон – князь – это он уж сам придумал, никаким князем Кучум не был, даже и близко к любой аристократии не стоял, говорили, что еще лет шесть назад был Кучум трепальщиком хлопка в Ургенче, а потом, после сожжения города Тимуром, ускользнул, собрал шайку и начал грабить всех, кто под руку попадется. Так пока и не давал покою караванщикам, видно, у Тимура руки до него не доходили пока, ну как же, есть дела поважнее – сжечь Елец, разграбить Кафу, да еще вот Сарай-Берке хорошо бы разрушить…
Купец поежился под порывами холодного, пронизывающего до самых костей ветра, закутался поплотней в одеяло, оглянувшись на караван, кивнул стражникам – пора поднимать людей и верблюдов, еще немного – и покажутся впереди благодатные воды Джейхуна. Там и караван-сарай, к вечеру, глядишь, и доберутся, если сейчас спать не будут, да и в пути прибавят шагу.