Тихон во все глаза разглядывал друга. Одновременно рождалось чувство, будто под черепной коробкой шевелится что-то живое, будто черви или жуки беспрепятственно лазают между извилин, щекоча и зудя до невыносимости. Он схватился за голову, сдавил виски, чтобы избавиться от неприятных ощущений, но постепенно осознал, что никаких насекомых в голове, естественно, водиться не может, а это кто-то копошится в его сознании. Разумеется, Алекс.
— Как ты здесь оказался? — спросил он.
— Долго рассказывать…
Тихон поморщился. Голова кружилась и слабость растекалась по телу.
— Похоже, этот Храмцов меня вырубил.
— Ты уже общался с ним? — спросил Алекс. — Ну что же, рад тебя приветствовать, коллега! Добро пожаловать в ад! — он усмехнулся.
— Значит, мы снова вместе? Почему?
— Не совсем вместе. Впрочем, ты скоро поймешь, о чем я. Но ты прав. Мы оба с тобой уникальны, — произнес Алекс. — Оба выбрались живыми из Полосы. Я раньше. Ты позже. Они тебе уже рассказывали о том, что ты здоровее всех живых?
— Здоровее? — Тихон кисло улыбнулся. — До сих пор подняться не могу.
Он вспомнил про колпак над головой.
— Там кресло было…
— Радуйся, что не «испанское», — рассмеялся Алекс. — И что яйца снизу не поджарили.
— Что же смешного? Оно реально не позволило мне подняться. Какое-то излучение. Что они хотят? Подчинить себе?
Эджертон задумался. Но вся его серьезность продолжалась лишь несколько секунд. Вернулась привычная ухмылка и хитрый прищур.
— Что-то типа того, — ответил он.
— И все-таки странно, что именно мы с тобой попали в число избранных. Не кто-нибудь, а старые друзья.
— Вовсе не странно. Вспомни аварию на прииске. Почему случилось именно так, что из всех наших лишь мы с тобой выжили? Наверное, неспроста. Что-то есть внутри нас такое. Да, пожалуй, и раньше было.
Голова у Тихона опять закружилась, и появившиеся в глазах черные мухи мешали хорошенько разглядеть все вокруг. Но он заметил, что эта камера другая — не та, в которой он сидел раньше. Более комфортная, похожая на больничную палату. Унитаз и раковина отделены перегородкой-ширмой, вместо нар — кровать с мягкими тюфяками, и главное — приличного размера окно, сквозь которое пробивался яркий солнечный свет.
— Неплохая конура, — удивился он.
Алекс придвинулся к Тихону.
— Ты устал, наверное! — сказал он, как показалось Тихону, излишне настойчиво. — Тебе нужно прилечь.
Тихон снова лег на кровать и уставился в потолок.
— Они тебе рассказывали что-нибудь о Полосе? — спросил Алекс.
— Нет.
— Совсем ничего?!
— Может, ты восполнишь этот пробел? — сказал Тихон.
— Закрой глаза! — сказал Алекс.
Тихон подчинился.
— А теперь попробуй мысленно обратиться ко мне.
— Как это?
— Чему удивляешься? Уж это ты должен суметь!
Чтобы сосредоточиться, Тихон вспомнил, что однажды испытывал что-то подобное — когда прочел мысли албасты. Надо лишь вспомнить те ощущения.
Ему вдруг представилось, что сознание похоже на нераскрытый, несозревший до конца цветочный бутон. Никто не знает, что находится под зеленой кожицей, но и спрятавшимся лепесткам недоступен солнечный свет и воздух. И это станет возможным, если только сам цветок захочет раскрыться…
В голове появился неотчетливый гудящий фон. Тихон ждал, что Алекс хотя бы сейчас отправит ему какой-нибудь мысленный посыл. Но Алекс молчал.
Вокруг все так же темно и пусто.
Впрочем, нет… Что-то едва уловимое он нащупал неподалеку от себя. И не решался открыть глаза, боясь, что спугнет это непонятное ощущение.
Тепло… Еще теплее…
Он уже было обрадовался, как вдруг ощущение теплоты исчезло.
«Нет. У меня ничего не получается!» — в отчаянии воскликнул про себя Тихон.
«Как это не получается? Очень даже получается!»
Теперь Тихон и вовсе боялся открыть глаза. Разные мысли роились в его сознании. Не торопясь, он выбирал самую важную из них. Ей сопутствовал легкий страх.
— Кто мы такие, Алекс?! Мутанты?
— Я бы по-другому сказал. Меченые Полосой.
«Но зачем? Для чего меченые?.. В чем смысл и чем это грозит мне? Чего ждать завтра? Чего хотят от меня те люди?..»
Он отсылал вопросы беспорядочно, совершенно не задумываясь о том, что надо учиться управлять и этой своей новой способностью. Надеялся, что Алекс разберется в хаосе его мыслей.
— Без паники, друг. Многое ты узнаешь сам. А я здесь для того, чтобы попросить тебя за других людей. Спаси их. Ты сможешь…
— Кого спасти?
— Они хотят отправить в Полосу отряд с особым заданием. Их не заботит, что эти люди не способны выжить в Полосе. Однажды это уже проделали со мной и группой бойцов. И только я уцелел! Но их задания не выполнил. И они снова хотят направить туда группу. Все погибнут, я уверен! И только ты сможешь спасти их. Их, наверное, отправят вместе с тобой. Научи их, как жить в Полосе.
— Но как?! Я сам толком еще ничего не знаю! — едва не закричал вслух Тихон.
— Не отказывайся заранее. Только ты сможешь спасти их. И особенно я тебя попрошу… Это моя личная просьба. Спаси ее… Ты узнаешь. Она одна в отряде женщина…
— Та, о которой ты говорил?
— Да. А теперь слушай меня очень внимательно!..
В этот раз мысли Алекса ворвались в сознание Тихона многоголосым потоком. Тихон поначалу испугался, что не разберется в них, скорее утонет, чем сумеет вцепиться хотя бы в одну. Но они быстро упорядочились, и произошло невероятное — сознание Алекса открылось перед ним, словно книга…
Тихон впитывал все, что передавал ему друг. Как во сне возникали перед ним образы и главные звенья событий, которые демонстрировал Алекс. Будто кино, за одним лишь исключением: Тихону казалось, что он не просто наблюдатель, но главный персонаж. Словно он и есть Алекс…
19. Я — Алекс
…Вертолет над Полосой. Где-то внизу земля, захваченная неведомой силой. Но ее не видно из-за сильного тумана, над которым мы летим. Говорят, что и не туман это вовсе, а какая-то странная субстанция, только похожая на туман или плотную дымку. Невозможно представить даже, что где-то там, внизу, под нами — заросшие бурьяном дороги, по которым давно никто не ездил, вымершие леса, реки и озера без живности…
На борту два десятка солдат. Среди них и я, Алекс Эджертон. Боевая единица команды, направленной в Полосу для выполнения особого задания. Нам нужно попасть в глубь Полосы. Как можно дальше. Туда, где ее странная сила становится еще могущественнее. Мы были выбраны как лучшие из лучших. Но трудно избавиться от чувства, что сидит в каждом из нас. Это чувство — обреченность. Поскольку мы знаем — назад вернутся не все. А может быть, никто не вернется…
Кажется, я уснул. Не знаю, сколько прошло времени, но по лицам бойцов понимаю — что-то происходит. Вижу вспышки красного фонаря и слышурев сирены. Значит, объявлена десятиминутная готовность. Скоро посадка. Я выглядываю в иллюминатор и по-прежнему вижу под нами сплошную белесую пелену. Поворачиваюсь назад, и взгляд мой утыкается в тяжелые цилиндры, что стоят у пандуса. Сигнал от этих цилиндров отражаются на дисплее моего маяка — их цвет темно-алый, кровавый. Собранные вместе, они образуют пульсирующее пятно…
Хоть мне это и не положено, я знаю о их назначении — это взрывные устройства. Должно быть, чудовищной силы. Но мне запрещено спрашивать и задаваться вопросами. Я — солдат. И должен благодарить Бога за счастье, что выпало мне — служить в армии Федерации в наше неспокойное и ничего не гарантирующее время. Я думал, буду жить на страховку после аварии на шахте, но жизнь распорядилась иначе. И угроза нищеты, растворения в человеческом мусоре отступила только благодаря армии. «Вы не отбросы общества, вы гордость федеральной гвардии» — так несколько месяцев назад кричал нам, великовозрастным ублюдкам, сержант в учебке, желая поднять наш моральный дух. Много чего кричал и другого — переходя с ломаного языка Достоевского и Толстого на язык Шекспира, Киплинга и обратно. Как-никак потомок давних эмигрантов из Сибири. Впрочем, как многие из нас. И я не исключение — мои русские предки жили в Новосибирске.
Я — солдат. И должен порвать глотку любому, кто бросит обвинение в адрес Федерации или БЭН. Так что не вопросы я должен задавать, а делать, что скажут. Скажут, и я потащу эти цилиндры хоть на край света, сквозь туман, вместе со всеми…
Я чувствую, что машина пошла на снижение. Снова поворачиваюсь к иллюминатору. Мне еще предстоит восхититься мастерством пилотов — ведь всякий раз, когда мы направляемся в Полосу, им приходится ориентироваться в этом пространстве буквально на ощупь, чтобы найти место для посадки. А здесь туман должен быть еще плотнее, все-таки центр Полосы.
Но, оказалось, ожидая посадки, мы радовались прежде времени. Что-то постороннее вмешалось в гул работающих двигателей. Я выглядываю в иллюминатор и вижу дрожащие лопасти винтов. Воздух под нами густеет на глазах до состояния киселя и уплотняется настолько, что движение вниз прекращается.
Пилоты сдают назад — и снова рывок вниз. Такой же безуспешный. Мне кажется (нет, я готов поклясться!), что это туман не пускает нас.
Неожиданно машина ухнула в пустоту, но вроде бы сразу выправилась. А вскоре все повторилось, и вдобавок появилась вибрация, настолько сильная, что, кажется, скоро вертолет развалится на куски. Он содрогается всем корпусом, фюзеляж скрипит, будто кто-то сдавливает его со всей силы. Не знаю, как другие, но, грешным делом, я думаю, что и это — проделки тумана.
Неожиданно становится тихо. Вибрация исчезла, а вместе с ней пришло ощущение падения. На этот раз не прекращающееся.
Я, Алекс Эджертон, давно позабывший о том, что такое Бог, закрываю глаза и начинаю бормотать «Отче наш» — это единственное, что приходит мне в голову. Только бы смерть не была долгой и мучительной.
Можно сказать, нам повезло. Пронзив туман, с небольшой высоты, машина упала на склон горы, поросшей лесом. Пятнадцать тонн металла, в одно мгновение лишенного подъемной силы, рухнули и, крутясь, кувыркаясь, начали разламываться, ударяясь о могучие многосотлетние дерева. Впрочем, этот момент не остался в памяти. Все произошло в считанные секунды.