– Я так делаю?
Башти могла изобразить, как хранитель Дитер всякий разговор непременно заканчивает слезами, как хранитель Лоуэлл произносит слова одним краешком рта. Она высмеивала остальных девочек и принцессу Альбу, но не безжалостно. Единственным человеком, которого ей запрещалось передразнивать, был Байр. Как-то она попробовала это сделать – выпятила грудь, чтобы показать его силу, и попыталась примерить на себя образ мальчика. С учетом того, что заикание она тоже передала, получилось очень точно и жестоко.
Альба замерла, устремив взгляд на исполненное лукавства лицо Башти, а мгновение спустя бросилась к ней через комнату, вытянув руки с растопыренными пальцами. Глаза ее были убийственно серьезны.
– Никогда больше так не делай, – сказала принцесса, зажав ладонями рот Башти. – Никогда. Никогда. Ты не будешь смеяться над Байром.
В комнате наступила тишина, а глаза Башти наполнились слезами. Покинув обычное место у двери, Байр поспешил успокоить свою подопечную. Насмешка не задела его. Он смеялся над нею вместе с остальными. Взяв Альбу за запястья, он отвел ее руки от лица Башти. Потом улыбнулся девочке, потрепал по голове, будто извиняясь за Альбу. А затем взял принцессу за ладошку и повел к двери. Выходя из комнаты, Альба оглянулась и бросила через плечо предупреждающий взгляд.
– Никогда. Никогда, – повторила она.
Когда в следующий раз Байр привел Альбу на занятия, Тень заметила, что Альба обнимала Башти дольше обычного, с извиняющимся видом гладила по спине и никогда больше не заговаривала о том случае. Этого и не требовалось. Для маленькой девочки Альба очень хорошо умела убеждать людей.
Далис, самая младшая из пяти послушниц, была на год старше принцессы Альбы, но, в отличие от нее, вообще не занималась уроками. Там, где Альба вела себя уверенно, Далис робела; где Альба проявляла блестящие способности, Далис справлялась с трудом. Она уклонялась от любых попыток втянуть ее в учебу, пока Альба сама не взялась учить девочку – так, как когда-то учила ее королева. Краски добыть было трудно, поэтому один из хранителей показал, как их готовить самим, и Альба помогла Далис сделать алфавит в виде картинок, нарисованных вокруг букв. Буквы соединились в слова, слова превратились в историю, которую начала придумывать Далис, и в скором времени умение Альбы читать передалось ей.
Альба действительно была одаренной девочкой. Она помнила все, словно хранила картинки в голове, и могла описать – и воспроизвести – любую мелочь с величайшей точностью. Хранители, проводившие уроки, в присутствии принцессы старались быть очень внимательными с учебным материалом.
Дагмар показал дочерям их первую руну, простейший рисунок солнца с семью расходящимися лучами. Шесть лучей для кланов; еще один, протянувшийся вниз, как объяснил хранитель, представлял собой канал для счастья и понимания. Солнце в своей безграничной щедрости не желает, чтобы его дети жили во тьме. Для начертания руны девочки использовали слюну вместо крови. Дагмар сказал, что это очень близкие субстанции, и каждая засовывала палец в рот, прежде чем нанести на темный камень простое изображение, которое почти сразу высыхало.
Упрощенный характер руны вызвал у Лиис недоверие, и она сердито посматривала на Дагмара, а Юлия прямо заявила, что солнечная руна какая-то детская.
– Я хочу рисовать руны, способные поразить моих врагов, – высказалась она.
– Разве страдание не величайший враг всего на свете? – мягко спросил Дагмар. – Это первая руна, потому что без света и веры все поглотит тьма, все и вся превратятся во врагов.
Это убедило девочек, но Тень жаждала большего, считая свое невежество самой настоящей тьмой.
Мастер Айво редко вел уроки для девочек, но много времени проводил, наблюдая за ними, часто задавал вопросы, хотя никогда особо не настаивал на ответах. Когда девочки интересовались причиной подобных расспросов, он обычно говорил: «Просто мне хочется знать, чем вы одарены от рождения. Это знание поможет мне понять вас. Всеотец не разбрасывает таланты и способности, как фермер семена, направо и налево, лишь бы упало в землю. Один очень привередлив в вопросе о том, куда попадет его семя».
Умозаключение о том, что девочки и их таланты есть результат посева семени Одина, не ускользнуло от Тени. Возможно, от девочек тоже, хотя только Элейн, казалось, уловила двойной смысл высказывания. Покраснев, она принялась изучать веснушки на своих бледных руках. Возможно, чувство неловкости у нее вызвал подтекст замечания Айво, либо она переживала из-за того, что не имела ярко выраженных способностей.
Элейн отличалась трудолюбием, хорошо справлялась с повседневными обязанностями, но не обладала воинственным духом Юлии или ледяным спокойствием Лиис. Когда она пыталась петь, голос звучал подобно ржанию лошади, поэтому Элейн в основном только открывала рот. Она не очень хорошо запоминала слова, и молитвы, гимны и заклинания не держались в ее голове. Она неважно читала, не имела склонности к алхимии, и рисунки у нее получались детскими. Если Элейн чем-то отличалась, так это добротой. Она заботилась об остальных девочках, обладала бесконечным терпением и играла роль лидера просто потому, что была самой старшей и присматривала за другими. Но Тень знала, что Элейн переживает из-за собственной посредственности. Они все переживали, хотя, по мнению Тени, девочек преследовали разные страхи.
Когда уроки заканчивались и в храме становилось темно, девочкам оставались только тревога за то, что будет дальше, и тоска по прошлому. И каждую ночь Тень мысленно творила солнечную руну Дагмара, чтобы отогнать тьму и вызвать свет. Ей очень хотелось, чтобы боги хранителей наконец взглянули на них.
16
ОДНАЖДЫ ВЕЧЕРОМ, после того, как девочки улеглись, Тень отправилась на поиски Дагмара. За последние годы она так привыкла к одиночеству, что постоянное пребывание в компании детей ее утомляло. Женщине требовалось место, где можно освежить голову, и человек, способный выслушать, не задавая вопросов.
Она не нашла Дагмара ни за свитками, ни в каком-нибудь из его укромных местечек. Пришлось подняться в комнаты, выходящие окнами на замковый двор, в которых, похоже, никто больше не хотел жить. Дверь в комнату Дагмара была открыта настежь, и в коридор лился свет, образуя на пороге светлое пятно.
Оставаясь в коридоре, Тень позвала его по имени. Ей не хотелось беспокоить хранителя, хотя Тень надеялась, что он обрадуется такому беспокойству и даже ждет его. Она слышала, как Дагмар встал, царапая табуретом голые доски пола. Потом он возник в дверном проеме – лоб озабоченно нахмурен, в руке масляная лампа.
– Что-нибудь неладно? – тревожно спросил хранитель.
Тень энергично затрясла головой и немного смутилась. Когда она раньше искала его общества, он вроде бы не возражал. Но сейчас уже было поздно, и она пришла в его личную келью.
– Не хочется лежать в постели и слушать детский лепет.
Дагмар рассмеялся, лицо приобрело совершенно другое выражение.
– Тебе нужно личное пространство.
– Нет. Просто… другая компания, хоть ненадолго.
– Понимаю. Может быть, прогуляемся?
Тень благодарно кивнула, и он отступил в комнату, чтобы поставить лампу. Свет качнулся, и ее взгляд невольно устремился вниз, к пятну в футе от ее ног.
– Это руна?! – выпалила она.
Дагмар вздрогнул.
– Да… я… сюда обычно, кроме меня, никто не ходит. Нужно было… прикрыть ее.
– Почему ты нарисовал руну перед дверью? – озадаченно спросила Тень. С любопытством рассматривая изображение, она вспомнила. – Это та самая, что ты рисовал на моей коже. Руна, отпугивающая грызунов и ползучих тварей.
– Ты запомнила? – В его голосе прозвучала странная нотка.
– Я не смогла бы нарисовать ее сама, но запомнила. Дагмар, ты боишься мышей?
Она рассмеялась. Дагмар, всегда такой рассудительный и сдержанный… Мысль о том, что он отваживает ползучих тварей, тратя свою бесценную кровь, умилила ее.
– Я не боюсь мышей, – сказал Дагмар, покраснев. – Отпугивание… грызунов и заразы… не единственное назначение этой руны.
– Вот как? Кого же ты стараешься отвадить?
По тому, как напряглись его плечи, как он отвел взгляд и принялся чесать пальцем шрамы на ладони, Тень сразу поняла, от чего – вернее, от кого – он поставил защиту.
– Ты не хочешь, чтобы я входила к тебе в комнату? – пискнула Тень. Она так удивилась, что поначалу даже не обиделась.
Дагмар молчал.
– Я никогда не заходила к тебе, хранитель. Никогда не трогала твоих вещей и не брала того, что принадлежит тебе. Зачем тебе это понадобилось?
Он не ответил, опустил глаза, не в силах выдержать ее взгляда.
– Ты беспокоишься, что я могу коснуться твоей кожи, пока ты спишь, и превратить тебя в привидение… такое же, как я? Или, быть может, ты оберегаешь себя от козней женщины? – Тень злилась, чувствуя, как слезы закипают в груди, поднимаются к горлу и вот-вот выступят на глазах, показав ее слабость.
– Да, – прошептал он. – Именно этого я и берегусь.
Тень отвернулась, пряча боль, которую он ей причинил.
– Тогда спокойной ночи, – сказала Тень, чувствуя себя нелепой и еще более одинокой, чем в пастушьем домике в те времена, когда она пасла стадо на западных склонах. Даже изо дня в день общаясь только с овцами, она не ощущала такого одиночества.
– Тень! – Голос его звучал натянуто, и она понимала, что он не хотел ранить ее. Однако ранил, и Тень, не оборачиваясь, еще раз пожелала хранителю спокойной ночи.
Ей показалось, что он вздохнул, но Тень уже шла по длинному коридору, в конце которого через окно подмигивала луна. Никто не выглянул из дверей посмотреть, как она уходит. В этом крыле Дагмар спал один, по обе стороны тянулись одинаково унылые пустые комнаты. Она часто думала, почему Дагмар живет отдельно, и как-то раз спросила его. Он объяснил, что переехал сюда, когда Байр был ребенком, чтобы малыш не тревожил криками сон хранителей. И так и не вернулся на прежнее место, хотя Байр давно уже жил не с ним.