homines novi и нобилями «второго ранга» (см. ниже, с. 424-427).
После консулата 100 г., шестого по счету, влияние Мария ослабело — не столько из-за разгрома движения Сатурнина, как обычно считается[110], сколько из-за того, что в пребывании Мария на вершине власти, и без того затянувшемся и вызывавшем недовольство верхушки нобилитета, отпала всякая необходимость. Политическая борьба в 90-е гг. свелась к увенчавшейся успехом борьбе за возвращение изгнанного в 100 г. Метелла Нумидийского и нескольким судебным процессам. Учитывая отсутствие крупных целей, борьба за которые могла бы объединить видных политиков, о factiones применительно к этому периоду говорить, по-видимому, не приходится[111].
Однако это снижение политической активности было временным, т. к. стоявшие перед Римом проблемы сохранялись, вопрос состоял лишь в методах решения этих проблем. Особая сложность ситуации заключалась в том, что опасность гражданской войны, в сущности, не осознавалась — пока дело ограничивалось схватками на улицах Рима, в которых сторонники сената, в конечном счете, брали верх. Неизбежно вставал вопрос о поиске новых способов борьбы за власть и о том, кто первым решится использовать в ней наиболее эффективный инструмент — армию. В то же время, судя по всему, пока еще никому в голову не приходила возможность такого оборота событий. Как мы увидим ниже, даже после первого взятия Рима Суллой не только сенат, но и он сам далеко не сразу поняли, сколь серьезная перемена в римской политике произошла в результате этого события.
90-е гг. стали временем вызревания союзнической проблемы. Италийцы, составлявшие примерно 2/3 римской армии, сыграли немалую роль в победе над германцами и галлами и явно рассчитывали на награду в виде распространения на них прав римского гражданства. Эти надежды подкрепил Марий, прямо на поле боя после битвы при Верцеллах даровавший civitas Romana сразу двум когортам воинов из Камерина (Cic. Pro Balbo. SO; Val. Max. V. 2. 8; Plut. Mar. 28.3). По-видимому, «либерализм» в отношении союзников проявили цензоры 97 г. М. Антоний и Л. Валерий Флакк, реакцией на что, возможно, и стал lex Licinia Mucia 95 г. о лишении римского гражданства тех, кто «незаконно» получил его[112]. Взрыв произошел после того, как погиб М. Ливий Друз, вынашивавший планы распространения на италийцев прав римского гражданства. Начавшаяся в 91 г. Союзническая война вывела политическую ситуацию из состояния того хрупкого равновесия, в каком она пребывала в 90-х гг. Дело не только в том, что Рим понес огромные потери и вынужден был непомерно расширить рамки гражданского коллектива — в конце концов, италийцы не сразу воспользовались своими правами. Возникла угроза, пусть и не сразу осознанная, в гораздо более близкой перспективе, поскольку появились крупные армии во главе со способными военачальниками, пользовавшимися безграничной преданностью своих солдат и центурионов. В сложившейся обстановке они получали прекрасную возможность попытаться значительно укрепить свое влияние, опираясь на армию, что при известном стечении обстоятельств было чревато гражданской войной. Ситуация усугублялась финансовым кризисом, еще более усугубившимся в связи с вторжением Митридата в Азию. Следует учесть и то обстоятельство, что перспектива сравнительно легкой, как казалось, победы над восточным властителем обострила борьбу за командование в войне с ним между римскими политиками. Именно этот вопрос и явился непосредственным поводом к столкновению между Марием и Суллой, которое, впрочем, было, по-видимому, не первым. Именно борьба за командование в войне с Митридатом и финансовый кризис стали причиной событий, оказавшихся предвестием надвигавшейся смуты. К их рассмотрению мы и перейдем.
В 89 г. наступил перелом в Союзнической войне — войска Помпея Страбона, Луция Суллы и других римских полководцев начали одерживать все более крупные победы над повстанцами, и эти победы наряду с уступками союзникам в вопросе о гражданстве обеспечили перевес Рима. Однако ситуацией решил воспользоваться царь Понта Митридат Евпатор, на которого нападали малоазийские союзники Рима — он решил нанести удар по азиатским, а затем и балканским владениям последнего.
Конец 89 г. ознаменовался беспорядками в центуриатных комициях во время консульских выборов. В источниках называются следующие кандидаты: Луций Корнелий Сулла, Гай Марий, Квинт Помпей Руф, Гней Помпей Страбон и Гай Юлий Цезарь Страбон Вописк.
В отношении Помпея Страбона (консула 89 г.) сразу следует оговориться: в нем видят кандидата в конце 89 г. на основании сообщения Веллея Патеркула (II. 21. 2) о его обманутой надежде продлить консульство (frustratus spe continuandi consulates), т. e. получить таковое и на следующий год. Однако вполне возможно, что здесь имеет место недоразумение: известно, что Помпей добивался высшей магистратуры на 86 г. (см. ниже), и Веллей мог просто допустить неточность, употребив слово continuandi — со времени первого его консульства прошло уже два года[113].
Недоразумением являются, по-видимому, сведения об участии в выборах Мария, восходящие к Диодору, а точнее, к выпискам из него, сделанным уже в византийскую эпоху. В них сохранилось упоминание о борьбе между Марием и Цезарем Страбоном за консулат (Diod. XXXVII. 2. 12)[114]. Многие ученые считают его достоверным[115]. Однако, как не без оснований предполагает А. Кивни эксцерптор мог упростить события, следуя нехитрой логике: вскоре Сульпиций отнимет командование в войне против Митридата у Суллы и передаст его Марию (об этом ниже). А потому и в этот раз он наверняка боролся с Цезарем Страбоном, имея в виду ту же цель: добиться консулата для Мария, чтобы тот смог, заняв высшую должность, получить руководство в войне с Митридатом. Посему в извлечении говорится о столкновении с Цезарем Мария, под которым подразумевается Сульпиций[116]. К этому можно добавить и еще один аргумент: если уж победитель кимвров и стал бы бороться за консулат, то в источнике речь шла бы прежде всего о его соперничестве с Суллой, ибо именно он, овеянный славой побед на полях Союзнической войны, а не Цезарь Страбон, был наиболее опасным конкурентом арпината на консульских выборах.
Итак, Марий свою кандидатуру на выборах 89 г., судя по всему, не выставил. О причинах этого источники молчат. Но кое-какие предположения на сей счет возможны. Политическая обстановка успеху Мария в 89 г. не благоприятствовала. В 90 г., в период самых тяжелых поражений римлян в Союзнической войне, он, по сути, спас армию после разгрома и гибели Рутилия и Цепиона и даже нанес крупное поражение марсам[117]. Но в «награду» сенат отстранил его от командования[118] — очевидно, patres опасались нового возвышения арпината, который и без того уже шесть раз был консулом[119]. В такой обстановке Марий, очевидно, предпочел отказаться от участия в консульских выборах, как отказался в 98 г. от участия в цензорских, чтобы, если верить Плутарху (Маr. 30. 5-6), не омрачать карьеру унизительным поражением[120].
Таким образом, остаются три несомненных кандидата[121] — Сулла, Помпей Руф и Цезарь Страбон[122]. Сулла происходил из преторской фамилии, последним из его предков, добившимся консулата, являлся Публий Корнелий Руфин, консул 290 и 277 гг., диктатор 285 г., изгнанный из сената в 275 г. Фабрицием Лусцином[123]. Хотя Сулла продемонстрировал несомненные способности и имел в послужном списке немало успехов, карьера его развивалась отнюдь не гладко — претором он стал только со второй попытки, а консулом его избрали лишь в 49 лет, т. е. много позже suo anno. Следует также отметить, что будущий властелин Рима не пожелал быть эдилом (Plut. Sulla 5. 1-3). Однако после громких побед над италийцами ввиду предстоявшей схватки с Митридатом, имелись все основания полагать, что его ждет еще более блестящее будущее, и ему оказали поддержку Метеллы. В. Лецнер объясняет это тем, что они надеялись воспользоваться его военными талантами в противостоянии с Марием и «партией» популяров, а П. Каньяр пишет, что в таком качестве будущий диктатор интересовал нобилитет в целом[124]. Однако нобилитет не представлял собой чего-то монолитного, а кроме того, нет данных, чтобы Сулла (или Метеллы) в тот момент опасался применения Марием силы, которой требовалось противостоять. Думается, дело в другом — влияние Метеллов после ошеломляющих успехов последней четверти II в. ослабело, целое десятилетие после 98 г. ни один из них не добивался консулата, лишь (самое раннее) в 89 г. Метелл Пий стал претором[125]. Не вызывает сомнений, что союз с блестящим полководцем[126] укреплял пошатнувшиеся позиции фамилии[127].
Помпей Руф принадлежал к числу совсем «молодых» нобилей — в его роду лишь один человек, его дядя Квинт Помпей, консул 141 и цензор 131 гг., добился высшей магистратуры. Однако сам кандидат уже успел заявить о себе. В конце 100 или 99 г., будучи плебейским трибуном, он вместе с Л. Порцием Катоном выступил (правда, неудачно) с предложением вернуть из изгнания Метелла Нумидийского (Oros. V. 17. 11). В 91 г., во время городской претуры, запретил сыну консула 121 г. Фабия Максима Аллоброгского по своему усмотрению пользоваться отцовским имуществом в наказание за разгульный образ жизни (Val. Max. III. 5. 2). Позднее, будучи привлечен к суду по закону Вария (Cic. Brut. 304), явно сумел оправдаться