[128], так что вряд ли можно его считать лишь «малопримечательным родственником» Помпея Страбона[129]. И здесь не обошлось без матримониальных ходов: сын Помпея женился на дочери Суллы от первого брака[130].
И, наконец, Цезарь Страбон — эдил 90 г., дважды бывший военным трибуном[131], крупнейший оратор своего времени, потомок старинного патрицианского рода. Этот род, правда, лишь недавно стал набирать силу на политической арене: первый из Цезарей добился консулата в 157 г. (MRR1,446), следующие двое — спустя более полувека, в 91 и 90 гг., а в 89 г. Луций Юлий Цезарь стал еще и цензором (MRR II, 20, 25, 32). Последний был родным братом кандидата в консулы и, надо полагать, обещал ему свою поддержку[132]. Единоутробным братом обоих Цезарей был коллега Мария по консулату 102 г. Квинт Лутаций Катул[133]. С дочерью Луция Цезаря был обручен сын консуляра и цензория Марка Антония. Популярности Цезаря Страбона среди простых людей, как предполагается, должно было способствовать его участие в деятельности комиссии децемвиров по разделу земли (Inscr. It. XIII. 3. 6), созданной, очевидно, в соответствии с земельным законом Сатурнина 103 г.[134] Впрочем, это было уже более 10 лет назад, не говоря уже о том, что многие нобили работу в этой комиссии вряд ли считали заслуживающей похвалы, а их поддержка была важна не менее поддержки народа.
Перед Цезарем Страбоном стояли два препятствия юридического характера, которые ему также предстояло преодолеть, и оба они были связаны с lex Villia annalis: 1) Цезарь Страбон всего год назад занял должность эдила и, следовательно, пока не миновал установленный законом двухлетний интервал между магистратурами[135]; 2) он еще не достиг претуры, без чего не мог претендовать на консулат (Cic. Har. resp. 43; Cic. Phil. XL 11; Ascon. 25 С). Первое как проблема в источниках не отмечено, хотя теоретически могло бы быть отведено, если принять предлагаемую в ряде работ датировку этих событий концом не 89, а 88 г.[136] Однако выборы на 87 г. проходили после взятия Суллой Рима, когда уже погиб важнейший участник событий — плебейский трибун Публий Сульпиций (см. ниже)[137], да и весь контекст сообщений источников указывает на начало его трибуната, поэтому верна, как представляется, более ранняя датировка[138]. Тем самым, biennium для Цезаря Страбона оказывался не преодоленным. Однако в тех условиях это принципиального значения, по-видимому, не имело. Либо в условиях тяжелейшей войны привыкли ко многому (да и Марий занимал в свое время одно консульство за другим безо всякого интервала, здесь же шла речь лишь о первом). Либо куда большее значение имело второе обстоятельство — попытка Цезаря Страбона «перепрыгнуть» через претуру, именно о ней и упомянул Цицерон, умолчав о несоблюдении biennium. Теоретически это допускалось, но требовалось особое разрешение сената[139]. Было ли оно получено, источники не сообщают. Известно лишь, что против Цезаря Страбона выступили плебейские трибуны Публий Сульпиций и Публий Антистий[140]. В комициях имели место беспорядки между их приверженцами и людьми Цезаря, в результате стычки получил ранение в лицо его сторонник Прмпоний, которому Цезарь в связи с этим дал иронический совет не оглядываться при бегстве. Асконий назвал случившееся причиной гражданской войны (causa belli civilis), а Квинтилиан — сульпициевой смутой (seditio Sulpiciana) (Ascon. 25 C; Ouintil. Inst. Or. VI. 3. 75; Cic. Brut. 226)[141]. В консульских выборах на 88 г. Цезарю принять участие не удалось[142].
Картина случившегося вызывает споры. T. Н. Митчелл считает, что Цезарь Страбон, судя по словам Цицерона (Har. resp. 43; Phil. XI. 11), соответствующее разрешение получил[143] — ведь он ставится в один ряд с Кальпурнием Бестией, который позднее домогался консулата, не являясь претором. Доводам возражавших против этого Сульпиция и Антистия сенат не внял, почему они, возмущенные поведением олигархии, и прибегли к силе. Точку зрения T. Н. Митчелла подверг критике Б. Р. Кац, которого поддержал А. Кивни[144]. Б. Р. Кац верно отмечает, что Цицерон не сообщает о результате попытки Цезаря — для него важно показать, что таковая предпринималась[145]. Силу же Цезарь применил потому, что, не получив разрешения сената, попытался его добиться от комиций. Возражает ученый и против трактовки Э. Линтотта, который так понимает слова Цицерона (Har. resp. 43): Сульпиций с точки зрения boni поступил правильно, оказав противодействие Цезарю, но при этом прибег к популярским методам и вызвал недовольство «добропорядочных». Потому-то Цицерон и сказал, что народные симпатии увлекли трибуна дальше, чем он сам хотел (longius quam voluit popularis aura provexit) от дела оптиматов (ab optima causa). По мысли Цицерона, считает Э. Линтотт, Сульпиций начал противодействовать Цезарю Страбону, когда уже покинул «гавань» оптиматов. Однако, как полагает Б. Р. Кац, это недоразумение — Асконий (25CL), комментируя оратора, утверждает, что Сульпиций действовал в данном случае легитимными методами (iure) (лишь потом дело дошло до столкновений), да и тексту Цицерона это не противоречит, а скорее дополняет его[146]. Следует сделать оговорку: если у Аскония явно противопоставляются периоды, когда трибун действовал законными (cum primis temporibus iure Sulpicius resisteret) и насильственными (postea nimia contentione ad ferrum et ad arma processit) методами, то у Цицерона этого не наблюдается, да и о самом применении насилия он не сообщает, хотя вряд ли одобрял его.
Вопрос в том, как оценивать argumentum е siientio, т. е. то, что в источниках не сообщается о разрешении Цезарю Страбону баллотироваться вопреки lex annalis. Прибегни Сульпиций к насилию против кандидата, которому позволил баллотироваться сенат, вряд ли столь серьезный факт не отразился бы даже в нашей скудной традиции. Да и если Сульпиций планировал внесение законопроектов о союзниках, накануне рогации портить отношения с patres было бы неразумно, хотя, конечно, политики не всегда действуют рационально, и пример тому — поведение) Цезаря Страбона. Мало того, что последний действовал вопреки lex annalis, он даже при разрешении сената участвовать в выборах попадал в крайне сложную ситуацию: если Цезарь действительно хотел получить командование в войне с Митридатом[147], то одолеть прославившегося победами над италийцами Суллу шансов у него почти не было[148], а в случае победы над Помпеем Руфом возникала ситуация, при которой в нарушение закона оба консула оказывались патрициями[149]. Сомнительно, что она разрешилась бы в пользу Цезаря. Потом еще предстояло добиться от сената, чтобы именно ему, а не его испытанному в боях коллеге поручили ведение операций против Митридата VI.
И тем не менее Цезарь Страбон решился. На что же он рассчитывал? О его «группе поддержки» уже говорилось, и она выглядит достаточно солидно. Следует также учесть поступки, которые, вероятно, не красили Суллу и Помпея в глазах многих нобилей и давали основание надеяться на их не слишком высокую репутацию в глазах последних. Сулла закрыл глаза на убийство воинами легата Авла Постумия во время Союзнической войны, а Помпей, как отмечалось, позволил себе достаточно дерзкую выходку в отношении отпрыска одного из знатнейших родов, каковым являлись Фабии. Вполне вероятно, что в тяжелейшем для всех 90 г. Цезарь Страбон достойно исполнял обязанности эдила и поэтому рассчитывал на благосклонность городского плебса[150]. Наконец, ему могли вскружить голову недавние успехи его родственников Секста и Луция, добившихся консулата на 91 и 90 гг. соответственно (а второй стал в 89 г. еще и цензором).
Почему же сенат не дал согласия на участие Цезаря Страбона в выборах? О причинах можно говорить лишь предположительно. Вряд ли сенаторы были довольны тем, что уже третий представитель одной и той же фамилии рвется к консулату, да еще с нарушением правил — это создало бы у Цезарей представление о своем почти безграничном влиянии. Кроме того, видимо, именно у Цезаря Страбона была стычка с Суллой, которого он обвинил в достижении претуры с помощью подкупа[151]. Выбирать консулов, откровенно враждебных друг другу, в тех непростых условиях было явно неразумно. Рассчитывать же на то, что Цезарь Страбон победит прославленного Суллу, явно не приходилось.
Примечательно, что в свое время Цезарь Страбон и Публий Сульпиций были друзьями (Cic. De orat. II. 16), последний дружил с Помпеем Руфом (Cic. Amie. 2)[152], и все они принадлежали, как предполагается, к кружку Друза, который к этому времени распался, коль скоро между первым и вторым возникла вражда