[381]. Стоит, однако, заметить, что объявление Мария врагом не предполагало de iure обязательного его убийства, хотя так иногда и считается (Gaughan 2010, 127). К тому же Секстилий наверняка знал, что решение о расправе с Марием одобряется далеко не всеми (аргумент не юридический, но важный в условиях спорной законности объявления Мария hostis). Вряд ли прав и Т. Ф. Кэрни, считая, что такая позиция привела к краху карьеры Секстилия, который больше никаких должностей не занимал (Carney 1961b, 114) — ведь он уже добился претуры, а на консулат вряд ли мог рассчитывать в силу своего достаточно незнатного происхождения.
Марий явно не торопился покинуть Африку и дождался сына, успевшего побывать в Нумидии при дворе Гиемпсала[382], который, если верить Плутарху (Маr. 40. 10-14), в конце концов решился его схватить и даже выслал за ним всадников, но отец и сын успели отплыть на Керкину[383]. Там они начали готовиться к новому туру борьбы.
ЗАКОНОПРОЕКТЫ ЦИННЫ И НАЧАЛО НОВОЙ СМУТЫ
С отбытием Суллы на Восток начался новый этап политической борьбы. Цинна, будто бы получивший взятку в 300 талантов от италийцев (νομιζόμενος έπΐ τφδε τριακόσια δωροδοκήσαι τάλαντα), предложил восстановить lex Sulpicia de novorum civium libertinorumcue suffragiis[384], а также вернуть изгнанников[385]. Известно, что на его стороне выступил недруг Суллы Серторий, который, очевидно, принял участие в обсуждении указанных законопроектов на сходках, где последнего и мог слышать Цицерон, давший несколько ироническую оценку его красноречию[386]. Тогда уже, очевидно, Цинну поддержали М. Марий Гратидиан и Г. Милоний[387].
Под изгнанниками Флор (III. 21. 9) подразумевает Мария и его товарищей[388], уточняя, что речь шла о тех, кто были объявлены врагами (de revocandis quos senatus hostes iudicaverat ad populum referretur), a автор ‘De viris illustribus’ (59.2) — просто об изгнанниках (de exulibus). Однако проект об их возвращении невозможно было провести одновременно с проектом о распределении италийцев по 35 трибам, поскольку это противоречило закону Цецилия — Дидия, которым оппоненты Цинны, несомненно, не преминули бы воспользоваться[389]. Неудивительно, что в источниках идет речь о спорах именно вокруг закона об италийцах — очевидно, вопрос об изгнанниках предполагалось поднять позже, а пока он, видимо, обсуждался лишь на сходках. Возможен, впрочем, и еще один вариант: речь шла о возвращении изгнанных по закону Лициния — Муция, который вполне согласовывался с распределением италийцев по 35 трибам, вопрос же о Марии и его сторонниках (изгнанниками они, заметим, были не de iure, a de facto) предлагалось рассмотреть отдельно. Между тем обстановка по сравнению с 88 г. сильно изменилась. Тогда Сульпиций провел свои законы (в том числе о назначении Мария, что свидетельствовало о немалой популярности арпината), как только у комиций появилась возможность голосовать за них. Теперь же Цинне пришлось обратиться за помощью к италийцам, поскольку на сей раз cives veteres заняли сугубо враждебную позицию. То же можно сказать и о коллеге Цинны Гнее Октавии.
В свете изложенного стоит рассмотреть обстоятельства избрания обоих в консулы. Цинну большинство исследователей считает уже на тот момент открытым сторонником идей Сульпиция[390], человеком, симпатизировавшим Марию и/или factio Mariana[391], либо просто марианцем[392], сторонником «народной партии»[393], демократом[394], популяром[395] и т. д. Ю. Б. Циркин (2006, 50) утверждает, что его избирательную кампанию финансировали женщины, выступавшие в защиту Мария. Однако следовало бы оговорить сугубо гипотетический характер этого тезиса, к тому же наверняка деньги давали и другие лица. Сторонником арпината его называет только Эксуперанций (4.22 Z), однако его бревиарий — источник очень поздний и исполненный ошибок, тем более что этот автор мог исходить из нехитрой логики: впоследствии оба политика действовали совместно — стало быть, союз между ними существовал и раньше. Если же говорить об Октавии, то его считают как кандидатом Суллы[396], «оптиматом-сулланцем»[397], так и просто оптиматом[398], сторонником олигархии[399], аристократии[400], сената[401].
Подобные оценки, как представляется, требуют корректив. Позиция Цинны излагается в двух вариантах. С одной стороны, уже с самого начала друзья изгнанников, подговаривая новых граждан требовать зачисления их во все трибы, рассчитывали на Цинну (Κίννα... θαρροϋντες — App. ВС. I. 64. 287). С другой — ниже у Аппиана речь идет о данной ему италийцами взятке в 300 талантов. Теоретически одно другому отнюдь не противоречит, но важно, что первоначально Цинна не давал оснований подозревать его в покушении на законы Суллы, история же с подкупом получила распространение явно позже. О политической позиции Цинны на тот момент вообще точно ничего неизвестно, ео ipso о связях с Марием[402] и Сульпицием, и вообще о его позиции во время событий 88 г.[403] Очевидно лишь то, что, судя по словам Плутарха, он уже тогда позиционировал себя не как сторонник Суллы. Как один из победителей марсов, Цинна мог считаться отнюдь не союзником италийцев, а слава полководца помогла ему добиться благосклонности избирателей[404]. Сомнительно, что консул нуждался во взятке, чтобы выступить с законопроектом по италийскому вопросу (Bispham 2018, 3), который в случае успеха сулил ему стремительный рост политического влияния. Но какую-то финансовую помощь для продвижения закона, позднее объявленную его врагами мздой, он вполне мог от италийцев получить[405]. Еще более спорно то, что на Цинну повлияли уговоры друзей Мария — вряд ли он готов был делить власть с таким опасным конкурентом, как Марий, и лишь последующий их союз, видимо, создал впечатление, что сторонники арпината изначально оказывали воздействие на Цинну.
Октавий же, как следует из того же Плутарха, не может считаться сулланцем, да и связей с Суллой, по-видимому, не имел[406]. Другое дело, что он счел нужным встать на защиту сулланских порядков, но мог делать это не из симпатий к их творцу, а ради сохранения стабильности. Однако первоначально оба кандидата в консулы выступали, по-видимому, не как Sullani или Mariani, а как некая третья сила[407].
В ходе обсуждения рогации Цинны Октавий, по словам Цицерона, выказал красноречие, прежде им не демонстрировавшееся[408], и, очевидно, не без успеха — не надеясь на достаточную поддержку городского плебса, Цинна созвал сторонников со всей Италии (Veil. Pat. И. 20. 2; App. ВС. I. 65. 293)[409]. Естественно, они были вооружены (Арр. ВС. I. 64. 289). Кроме того, большинство плебейских трибунов (τούς πλέονας δημάρχους), по сообщению Аппиана (ВС. I. 64. 290), наложило вето на законопроект[410].
Противостояние быстро приобрело кровавые формы: согласно Аппиану, люди Цинны стали угрожать кинжалами «противившимся трибунам. Узнав об этом, Октавий направился по Священной дороге[411] в сопровождении достаточно большой толпы к форуму, вбежал на него, словно разлившийся поток, проложил дорогу среди сплоченной массы и разделил ее. Напугав ее, Октавий пошел в храм Диоскуров[412], уклоняясь от встречи с Цинной (τόν Κίνναν έκτρεπόμενος). Спутники Октавия, без всякого приказания [с его стороны] (χωρίς επαγγέλματος), бросились на новых граждан, многих из них перебили, других обратили в бегство и преследовали их до ворот[413]. Цинна, понадеявшись на толпу новых граждан и рассчитывая, что ему удастся одержать верх силою, вопреки ожиданиям увидел, что находившиеся в меньшем числе, благодаря своему смелому образу действий, одерживают верх, пустился бегом по Городу и стал сзывать к себе рабов, обещая им свободу. Но ни один раб к нему не присоединился» (Арр. ВС. I. 64-65).
Аппиан явно стремится снять ответственность за происшедшее с Октавия — он уклонялся от встречи с Цинной (т. е., очевидно, чтобы не спровоцировать столкновение), не распоряжался нападать на его людей, однако первое можно понимать и как отказ от переговоров, а второе — как то, что такое распоряжение пока не было отдано. По крайней мере, нет данных, чтобы Октавий выразил сожаление по поводу непомерной горячности своих сторонников или пытался остановить их. Кроме того, Аппиан не упоминает о каких-либо враждебных действиях со стороны италийцев перед нападением на них, которое, вероятно, было спланировано заранее