В итоге, если верить Плутарху (Sert. 4.8), погибло почти 10 тысяч сторонников Цинны (ού πολλω των μυρίων έλάττους άποβαλόντες), однако эта цифра представляется явно завышенной[415], даже если считать ее сильно округленной, да и вряд ли кто-то считал убитых[416]. Так или иначе, это означало новый раунд гражданской войны.
BELLUM OCTAVIANUM
Цинна бежал с группой сторонников из Рима, и сенат принял беспрецедентное решение[417] — лишить его консульских полномочий[418], поскольку «он, будучи консулом, оставил Город[419], находившийся в опасном положении, и объявил свободу рабам»[420]. Решение это было явно незаконным[421] — никаких сведений об участии комиций в отстранении Цинны в источниках не содержится[422], а потому решение сената имело не более чем декларативную силу[423]. Высказывалось, правда, мнение, что оно было все же утверждено комициями (см. Gabba 1958, 184). Однако молчание источников в данном случае представляется аргументом весьма важным, учитывая антипатию античных авторов к Цинне, да и сам он вряд ли решился бы столь упорно настаивать на незаконности своего отстранения. Прецедент лишения консула полномочий до истечения таковых уже существовал[424], а посему в принципе такая процедура была возможна, и речь могла, таким образом, идти лишь о ее нарушении[425].
Очевидно, сенаторы не питали иллюзий относительно легитимности своего решения и в подтверждение ее сослались на Сивиллины книги[426]. Преемником Цинны стал фламин Юпитера Луций Корнелий Мерула, отнюдь этой чести не добивавшийся (Diod. XXXVIII. 3). Хотя Аппиан (ВС. I. 74. 341) и пишет, будто его назначили с соблюдением законной процедуры (ούδέν άδικων)[427], принять это утверждение вряд ли возможно. Сведенйй об избрании Мерулы в консулы нет, а Плутарх (Маr. 41.2) и вовсе пишет, что консулом его назначил (κατέστησεν) Октавий, хотя это тоже преувеличение, но противоположного рода. Некоторые ученые допускают, что консула-суффекта назначил сенат, после чего комиции лишь утвердили его[428]. Исключить этого нельзя, однако стоит отметить, что, как и в случае с отстранением Цинны от должности, источники вновь хранят молчание, и мы можем лишь строить более или менее правдоподобные догадки.
Если же говорить о Меруле, то в его избрании иногда видят желание Октавия провести в коллеги себе человека, обремененного массой запретов[429], делавших невозможной его активную деятельность, в результате чего Октавий становился фактически единственным консулом[430]. При этом указывается также на пассаж Цицерона (Har. resp. 54), где говорится, что Октавий после победы (как после него Цинна) обрел regnum. Б. Р. Кац выступил против этой точки зрения. По его мнению, Мерулу избрали на высшую должность потому, что у него в силу специфики его положения flamen Dialis вряд ли было много inimici, да и нет сведений, что Октавий искал личной власти. Сыграла свою роль и неприязнь к сулланцам[431]. Последний аргумент представляется не совсем удачным, поскольку можно было найти множество других недоброжелателей Суллы, однако остальные доводы звучат вполне убедительно. В конце концов, выборы фактически проводил сенат, и patres вполне могли счесть, что самое важное сейчас — единство главных магистратов, только что нарушенное выступлением Цинны.
«Цинна устремился в близлежащие города, незадолго до того получившие права гражданства, в Тибур, Пренесте и в прочие [города], вплоть до Нолы (μέχρι Νόλης)»[432], призывая их к войне и собирая деньги на нее. К нему присоединились Серторий, Милоний, Марий (очевидно, Гратидиан — см. выше)[433], возможно, тогда же и Фимбрия[434]. «Почему Цинна искал помощи здесь? Наши источники не дают ответа, однако, скорее всего, упомянутые города входили в число тех, которые были не удовлетворены своим статусом vis-à-vis Рима и надеялись, что Цинна что-либо сделает с этим; вероятно, он имел здесь особые связи» (Lovano 2002, 34). Относительно недовольства названных городов своим статусом мы можем только гадать, а вот что касается связей, то они явно были. Надо полагать, Цинна должным образом отблагодарил города Лация за помощь, но как — неизвестно. Во всяком случае, в 82 г. Пренеста проявит исключительную стойкость в борьбе с Суллой (см. ниже, с. 286, 292, 293, 301).
Однако опальному консулу требовалась прямая военная поддержка, и он направился в лагерь армии Аппия Клавдия Пульхра[435], оставленной Суллой осаждать Нолу[436]. Явившись туда, Цинна произнес перед воинами Клавдия пылкую речь, в которой обвинял сенат в незаконном лишении его власти. При этом Цинна сложил фасции, говорил со слезами, а затем сбежал с трибунала, бросился на землю и лежал до тех пор, пока его не подняли и не усадили в кресло, вернув фасции[437]. Скорее всего, этот спектакль был продуман заранее (Махлаюк 2008, 123), и он принес свои плоды — Цинне удалось привлечь воинов на свою сторону (Арр. ВС. 1. 65-66). Другие же авторы считают, что Цинна переманил армию на свою сторону подкупом, что принимается многими учеными[438]. Аппиан же ничего подобного не пишет, хотя наверняка рад был бы сообщить о подкупе (Lovano 2002, 37), что охотно делает в других случаях[439], и если он не пишет ничего подобного о весьма антипатичном ему Цинне, то это может быть чем-то более серьезным, нежели неосведомленность. Поэтому, как представляется, скорее прав именно Аппиан (de Blois 2007, 171); Ливий и Веллей обнаруживают по отношению к Цинне слишком уж откровенную враждебность, а потому их сообщения на сей счет следует воспринимать с осторожностью. Кроме того, подкуп требовал определенного времени, да и стоило ли опальному консулу так унижаться перед воинами, если бы он заранее подкупил хотя бы их центурионов[440]? Кроме того, не обязательно было подкупать солдат — достаточно было дать понять, что их ждет немалая добыча, которой они наверняка уже давно не видели, ведя бесконечную осаду Нолы. Следует также учитывать авторитет Цинны как одного из героев Союзнической войны.
Переход воинов Клавдия на сторону Цинны был важен для последнего не только потому, что он получил в свое распоряжение несколько тысяч ветеранов — отныне он выглядел как римский полководец во главе римских же солдат, а не предводитель мятежных италийцев; кроме того, оставлять в тылу Клавдия, который в любой момент мог выступить против Цинны, начни тот боевые действия, было весьма опасно (Kendall 2013, 495). В то же время их поддержка была ему необходима, и опальный консул начал агитировать в свою пользу италийские города, подчеркивая, что отстаивает их права. Здесь он, как и следовало ожидать, также добился успеха, и италийцы стали собирать для него деньги и войско (Арр. ВС. I. 66. 302). Марий, узнав о случившемся, покинул Керкину и высадился не в Лации, как можно было бы ожидать (Santangelo 2016а, 88), а в Этрурии (в Теламоне)[441] — несомненно, с расчетом на поддержку, которую он ожидал там встретить, и действительно встретил[442]. Это давало ему возможность явиться к Цинне не со скромным отрядом, а во главе целого войска — под его знамена встало, если верить Аппиану (ВС. I. 69. 306), 6000 человек[443]. Веллей Патеркул (II. 20. 5) пишет, что Цинна, нуждаясь в авторитете арпината, вызвал его из изгнания (opus erat partibus auctoritate, cuius augendae gratia C. Marium cum filio de exilio rpvocavit quique cum iis pulsi erant). Это так, по-видимому, лишь отчасти. Как следует из Аппиана, оснований не верить которому нет, опальный консул не вызвал Мария в Италию, а предложил союз уже после его высадки[444], когда неизбежность альянса стала и так очевидной. По Плутарху, арпинат сам отправил предложение подчиниться Цинне как консулу (т. е. не признал законным его отрешение от власти), а тот, изъявив согласие, «назначил» Мария проконсулом (προσαγορεύσαντος αύτόν άνθύπατον) и прислал ему инсигнии (ράβδους δέ καί τάλλα παράσημα τής άρχής άποστείλαντος), принять которые победитель кимвров, однако, отказался[445]. Более того, он разыграл целый спектакль — явился к Цинне пешком, в рубище и нестриженый, демонстрируя трагизм своего положения (Plut. Маr. 41.6).
Плутарх рассказывает о том, как Серторий выступил против приглашения в войско Мария, то ли опасаясь ослабления своих позиций при Цинне, то ли боясь, что арпинат проявит себя слишком жестоким после победы. «Серторий говорил, что уже почти все сделано, что они и так уже добились победы (ελεγεν οΰν μικρόν είναι τό ύπολειπόμενον εργον αύτοΐς ήδη κρατοΰσι), но если они примут Мария, их успех послужит на пользу его славе и могуществу, а он человек недоверчивый и неспособный делить власть с другими». Однако Цинна заявил, что не может отозвать свое приглашение, хотя и признает доводы Сертория основательными (Plut. Sert. fi. 1-5).