, речь идет, скорее всего, о них[493] — ведь именно они остались без командующего и могли не воспринимать всерьез мало чем прославившегося Октавия, чего нельзя сказать о герое Союзнической войны Метелле Пие.
Тем временем враждующие армии (Цинна, Марий, Карбон и Серторик против Октавия, Метелла и Красса) выстроились примерно в 100 стадиях от Города у Альбанской горы (Арр. ВС. I. 69. 515), или, возможно, близ Ариции, недавно захваченной Марием[494]. К Цинне и Марию, будто бы по призыву первого, обещавшего им волю (см. ниже, с. 433-435), массами устремились городские рабы (Арр. ВС. I. 69. 316; de vir. ill. 69.1). Когда же совет освободить городских рабов в обмен на их участие в обороне Рима дали Октавию, он отказался (Plut. Маr. 42.4).
По-видимому, именно тогда Метелл Пий повел своих солдат против Цинны и столкнулся с неприятной ситуацией: воины с обеих сторон неожиданно начали приветствовать друг друга (milites repente vexillis totis clamoris exercitum Cinnae salutant et resalutantur). После этого Метелл отвел своих людей в лагерь, опасаясь братания и развала армии (territus re nova), хотя Красс и уговаривал его дать сражение Цинне, а затем отправился к последнему в числе других послов сената[495]. Он признал его консулом (ώνόμασε στρατηγόν), а в ответ на это Октавий обвинил Метелла в измене. Марий же стал упрекать Цинну, что тот упускает дарованный богами шанс на победу (Diod. XXXVIII. 2). Вскоре Метелл покинул Рим, «отчаявшись (άπογνούς)» спасти его (Plut. Маr. 42.6).
Исследователи по-разному оценивают поведение Метелла Пия. Б.Р. Кац считает, что тот, подобно Помпею Страбону, имел виды на консульство, и обвинения Октавия в его адрес могли быть вполне обоснованными. Г. Беннет же полагает, что Метелл, занимая компромиссную позицию, следовал единственно правильным курсом[496]. Его вялость как будто свидетельствует в пользу гипотезы Б.Р. Каца, но из-за отсутствия данных в источниках ее можно лишь принять к сведению. Что же касается суждения Г. Беннета, то здесь стоит задаться вопросом: единственно возможным курсом для кого? Обычно историки ограничиваются констатацией сообщения Диодора о недовольстве переговорами со стороны Октавия и Мария, de facto признавая их неудачными для дела примирения[497]. Если говорить о примирении сената с Цинной и Марием — безусловно. Но оно ли беспокоило Метелла? Мимо внимания исследователей проходит то немаловажное обстоятельство, что ему никто не воспрепятствовал покинуть окрестности Рима и до 84 г., т. е. в течение двух или даже трех лет оставаться в Африке, пока его не вытеснил оттуда марианский наместник Г. Фабий Адриан (Liv. Per. 34; см. ниже, с. 323 -325)[498]. В этом контексте становится понятно, почему Марий обвинил Цинну в неспособности использовать имевшиеся возможности (этот вопрос, насколько известно, не служил еще предметом обсуждения в историографии). Не за то ли, что Метелл Пий признал Цинну консулом? Речь, несомненно, шла о дальнейшей судьбе самого Метелла. Не исключено, что арпинат добился ужесточения условий соглашения с сыном своего покойного inimicus, но в любом случае тот сохранил и свободу, и войско, а тем самым и возможности для дальнейшей борьбы[499].
Таким образом, «Цинна продемонстрировал готовность идти на соглашение с людьми, которых не считал непримиримыми [врагами]» (Keaveney 1987, 185). Но почему он пошел на такие уступки? Только ли в желании избежать ненужных потерь было дело? Б. Р. Кац указывает на семейные связи между Цинной и Метеллом Пием: Метелл Нумидийский состоял в дружеских отношениях с Гнеем и Луцием Агенобарбами, отцом и дядей зятя Цинны Гнея Домиция Агенобарба[500]. Это обстоятельство заслуживает внимания. Но есть и другой факт, насколько известно, еще не привлекавший к себе внимания исследователей: во время Союзнической войны Цинна вместе с Метеллом Пием участвовал в операциях против марсов, которые в итоге вынуждены были пойти на мир (Liv. Per. 76: Marsi quoque a L. Cinna et Caecilio Pio legatis aliquot proeliis fracti petere pacem coeperunt)[501]. После этого становится куда более понятной низкая боевая активность Метелла Пия, нежелание его воинов сражаться с солдатами Цинны и последующее соглашение между обоими полководцами[502].
Так или иначе, после перехода значительной части армии Помпея Страбона на сторону Цинны, отступления Метелла Пия и гибели множества воинов от эпидемии, не говоря уже о нараставшем голоде, положение Города стало отчаянным, последний бой этой кампании, имевший место между воинами П. Красса и Г. Фимбрии, закончился поражением первого[503]. Кое-кто из сенаторов бежал к осаждающим (Liv. Per. 80). В этих условиях patres, опасаясь помимо прочего волнений бедноты, обратились к Цинне с просьбой о перемирии. Однако, согласно Аппиану (ВС. I. 69. 316-317), тот предложил прежде уточнить свой статус: считают они его консулом или частным лицом? У Диодора Цинна заявляет, что в качестве частного лица входить в Город не желает (XXXVIII. 1); так или иначе, ясно, что он требовал восстановить его в должности консула[504]. Послы отправились выяснять позицию сената, а Цинна тем временем придвинул войска совсем близко к Городу, «на расстояние полета стрелы» (έπλησίαζε καί άποσχών όσον βέλους ορμήν έστρατοπέδευεν, άπορούντων ετι καί δεδιότων) — очевидно, чтобы поторопить patres с положительным ответом (App. ВС. I. 70. 318). Сенаторам пришлось принять условие Цинны, и Мерула сложил с себя полномочия консула[505]. Новое посольство обратилось к Цинне как к консулу, прося его поклясться не устраивать резни. Цинна от принесения клятвы отказался, «а обещал только, что по своей воле он не будет виновен в убийстве хотя бы одного человека (ό δε όμόσαι μέν ούκ ήξίωσεν, ύπέσχετο δε καί ώδε έκών ούδενί σφαγής αίτιος έσεσθαι). Октавию же, который по обходным дорогам через другие ворота вошел в Город, Цинна советовал не попадаться ему на глаза, чтобы с ним не случилось чего-либо против воли Цинны»[506]. Правда, чуть ниже Аппиан сообщает, будто Цинна и Марий гарантировали Октавию безопасность (Όκταουίω δε Κίννας μέν καί Μάριος όρκους έπεπόμφεσαν, καί θύται καί μάντεις ούδεν)[507], что представляет собой, в лучшем случае, неточность в выражениях[508], а то и просто домысел их врагов[509]. Очевидно, Аппиан воспроизвел две различных версии, не согласовав их.
Марий официально в переговорах участия не принимал, однако присутствовал на встрече, всем своим мрачным видом демонстрируя, по словам Аппиана (ВС. I. 70. 322), «какая ожидается резня» (πόσον έργάσεται φόνον)[510]. Тем не менее в выработке решения он наверняка участвовал, но, с другой стороны, вряд ли продиктовал условия, которые Цинна лишь принял (έπιγράφεσθαι). Аппиан, как уже говорилось, явно стремится приуменьшить его роль по сравнению с ролью Мария. Высказывалась точка зрения, что арпинат не участвовал в переговорах в силу своего не только формально, но и фактически подчиненного положения[511]. Отчасти это подтверждается соглашением с Метеллом Пием, когда Цинна не принял в расчет возмущение Мария. Тем не менее игнорировать мнение столь прославленного полководца и влиятельного политика было небезопасно, особенно учитывая и его характер, и имевшиеся у него возможности.
Сенат принял условия осаждающих, и они вступили в Город. Марий, однако, заметил, что как изгнанник не может войти туда, и решение об объявлении арпината[512]hostis было немедленно отменено. Теперь померий пересек и он — вероятно, на следующий день после Цинны[513].
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
События 87 г. знаменовали новый виток гражданской войны. И вновь в центре конфликта оказался италийский вопрос. Если в 88 г. сенат и народ в целом достаточно лояльно отнеслись к законопроекту Сульпиция, то попытка реанимировать его вызвала совсем иные настроения, и предпринявший ее Цинна потерпел полное поражение, несмотря на поддержку италийцев. Характерно также, что он вообще решился сделать ставку на них, и остается лишь гадать, что заставило его столь сильно рискнуть; похоже, он не рассчитывал на союз с Марием, чья поддержка сыграла значительную роль в победе. Иными словами, Цинна, как и Сулла, проявил изрядную долю авантюризма. Примечательно, с одной стороны, относительное единение сената и народа, а с другой — достаточно активное участие рабов в борьбе, не наблюдавшееся ни до, ни после этого раунда гражданской войны. Победа врагов Суллы сделала неизбежным третий этап bellum civile.
ГЛАВА ТРЕТЬЯTRIENNIUM SINE ARMIS:ПОЛИТИЧЕСКАЯ СИТУАЦИЯ В РИМЕ И ИТАЛИИ В КОНЦЕ 87 ― НАЧАЛЕ 83 гг.
СAEDES MARIANA
Взятие Рима войсками Цинны и Мария ознаменовалось первой в истории Рима кровавой «операцией» в отношении представителей нобилитета без санкции сената. Именно эта акция стала определяющей в оценке Мария и Цинны в литературе последующих веков, а отчасти и в историографии нового и новейшего времени. Как же развивались события?