лось, отсутствовало единое руководство. Все это во многом предопределило поражение марианцев. Но и недооценивать их силы не приходилось[811], иначе война не продлилась бы два года.
КАМПАНИЯ 83 г. В ИТАЛИИ
Весной 83 г. Сулла, переправившись с армией через Адриатическое море на 1200 судах, высадился в Брундизии[812], жители которого впустили его без боя[813]. Это позволяет с уверенностью предполагать лояльную по отношению к будущему диктатору позицию жителей города. Несколько сложнее обстоит дело с вопросом о его гарнизоне: он мог здесь отсутствовать, a мог и перейти на сторону Суллы. Можно лишь отметить, что последний, по словам Аппиана, даровал населению Брундизия άχέλεια[814], тогда как ни о гарнизоне, ни о его начальнике, ни об их поощрении за переход на сторону сил вторжения ничего не сказано.
Щедрая награда жителям первого занятого им италийского города была своего рода «посланием» Суллы другим общинам Апеннинского полуострова, которые могли надеяться на немалые льготы в случае скорейшего перехода на его сторону[815].
Однако наиболее действенным аргументом в пользу лояльности ему стало отсутствие в юго-восточной Италии марианских войск, и неудивительно, что Сулла неспешно двигался по Аппиевой дороге к Таренту, не встречая сопротивления[816]. Не вполне понятна пассивность правительственных войск, источники на сей счет никаких объяснений не содержат. Ясно лишь, что марианцы не были уверены в своих силах, но обусловливалось ли это слабой спаянностью новых частей, их недостаточной подготовкой или уверенностью, что население юго-восточной Италии поддержит Суллу, сказать трудно. В любом случае вызывает удивление, что за столь длительный срок марианцы не приняли должных мер по защите Апулии и Лукании от неприятеля. С другой стороны, в источниках не сохранилось сведений о том, что их пассивность вызвала какие-либо нарекания, как то будет в начале 82 г., когда Серторий выступит с критикой действий марианского руководства. Обращает на себя внимание и то, что оно не применяло и тактику «выжженной земли» — несомненно, из опасений вызвать массовое недовольство италийцев. В свою очередь, воины Суллы, поклявшиеся ему накануне похода не чинить насилий в Италии (Plut. Sulla 27.5), пока неукоснительно соблюдали свою клятву (Veil. Pat. II. 25. 1). Несомненно, это укрепляло позиции мятежного проконсула в Италии.
Когда Сулла дошел до Сильвия (совр. Гравина ди Пулья), местечка на границе Апулии и Калабрии, к нему, если верить Плутарху, явился раб некоего Луция Понтия[817] с предложением поспешить. В противном случае, предупреждал он, вскоре сгорит храм Юпитера Капитолийского. Это и произошло 6 июля 83 г. (Plut. Sulla 27. 12-13), в чем стороны, естественно, стали обвинять друг друга (Арр. ВС. I. 86. 390). Понтий, хозяин раба, был, скорее всего, самнитом, чьи края находились совсем рядом. В. А. Сираго противопоставляет его прочим самнитам, настроенным промариански. Он сравнивает Понтия с кампанцем Минацием Магием, который во время Союзнической войны набрал легион в области гирпинов, захватил Компсу, помог овладеть Геркуланумом, а вместе с Суллой осаждал Помпеи[818]. Другие исследователи, напротив, считают хозяина упомянутого раба Понтием Телесином, который сразится с Суллой в решающей битве при Коллинских воротах 1 ноября 82 г. (см. ниже, с. 296-300)[819], т. е. человеком, римлянам отнюдь не лояльным. Впрочем, на тот момент его позиция могла быть иной[820]. Вскоре войска Суллы пересекли границу Самния, не встретив сопротивления со стороны его обитателей[821]. Это свидетельствует, по-видимому, не столько о просулланских настроениях самнитов, сколько об их нейтральной позиции. Причины этого Э. Сэлмон видит в недостаточности уступок со стороны марианцев, М. Ловано — в пропаганде Суллы[822], который сумел убедить их, что им нечего бояться его возвращения. Ни о том, ни о другом источники ничего не сообщают, кроме того, что Цинна и Марий приняли условия самнитов в 87 г. Пропаганда, конечно, могла сыграть свою роль, особенно если учесть, что самниты понесли серьезный урон в ходе Союзнической войны и, вероятно, без крайней необходимости вступать в новую войну не спешили. С другой стороны, они не могли не помнить о победах Суллы над ними в 89 г. Так или иначе, визит понтиева раба можно считать одним из проявлений дружественного нейтралитета, которого в те месяцы придерживались самнитские общины.
За некоторое время до столкновения с армией Норбана в Кампании (см. ниже) к Сулле присоединился со своим войском Метелл Пий[823], до той поры выжидавший развития событий в Лигурии (Арр. ВС. I. 80. 365)[824]. Если Аппиан не умалчивает о каких-то фактах, то получается, что Метелл спокойно прошел большую часть Италии, не встречая препятствий со стороны правительственных войск. Впрочем, если его силы насчитывали несколько тысяч человек, он мог переправить их по морю, коль скоро сумел перебраться в Лигурию из Африки, где оставался до 84 г. (см. ниже, с. 325) — сухопутный маршрут при этом исключался. В любом случае, марианцы никак не попытались воспрепятствовать ему.
Наконец в Кампании, близ Тифатской горы[825], путь Сулле и Метеллу преградили войска консула Гая Норбана. Его легионы стояли на пересечении Аппиевой и Латинской дорог, одновременно прикрывая переправу через р. Вольтурн[826]. Примечательно, что Норбан и Сципион не попытались разгромить врага комбинированным ударом, а действовали поодиночке. Возможно, армия второго консула просто не успела еще подойти, в том числе и из-за умелого маневрирования Суллы, который оперировал по внутренним линиям и потому имел больше возможностей для разъединения сил врагов[827]. Сулла, однако, не спешил дать бой и отправил к врагу послов. Какие условия они предъявили Норбану, неизвестно. Эпитоматор Ливия (per. 85) уверяет, будто послы «претерпели насилие» от консула (legatis, qui de расе agerent, et ab cos. C. Norbano violatis). Однако эти сведения восходят к явно просулланскому источнику, и что подразумевается под «насилием», избиение или брань и несколько толчков, мы не знаем[828]. Ясно лишь, что Сулла мог объявить о срыве попытки примирения не по его вине.
В состоявшемся после этого сражении войска мятежного проконсула разбили правительственную армию (Арр. ВС. I. 84. 382; Plut. Sulla 27.10; Liv. Per. 85; Veil. Pat. II. 25. 4; Flor. III. 21. 20; Eutr. V. 7. 4; Oros. V. 20. 2). В мемуарах Сулла уверял, будто не стал строить войско, а бросил его в бой, полагаясь на всеобщее воодушевление (Plut. Sulla 27.10). Очевидно, перед нами иллюстрация любимой идеи диктатора (высказанной в тех же мемуарах)[829], согласно которой ему лучше удавались не те дела, которые он считал хорошо обдуманными, а те, что он начинал по внезапному побуждению[830]. К просулланским источникам восходят, очевидно, и данные о явно непропорциональных потерях — 6000 или даже 7000 убитых и 6000 пленных марианцев, при 70 или 124 павших победителях[831]. Однако примечательно, что не сообщается о характере поражения — бегстве, беспорядочном отходе или чем-то подобном, Аппиан (ВС. I. 84. 382) лаконично замечает только, что после битвы Норбан просто отступил в Капую (Νωρβανός ές Καπύην άνέζευξε). Все это заставляет подозревать, что армия консула понесла отнюдь не столь тяжелые потери, отступила в должном порядке и сохранила боеспособность.
Поскольку пытаться овладеть Капуей было бессмысленно, Сулла со своей армией продвинулся на северо-запад, где между Калами и Теаном Сидицинским столкнулся с легионами Сципиона[832]. Аппиан (ВС. I. 85. 383) характеризует войско последнего как «вялое и желавшее мира» (στρατού, πάνυ άθύμως εχοντος και ποθοΰντος ειρήνην γενέσθαι). Связано это было, видимо, с общим нежеланием большинства италийцев воевать[833]. Легионы Сципиона состояли, очевидно, из новобранцев, понимавших, насколько опасный перед ними враг. Не лучшим образом, надо думать сказалось на их боевом духе и известие о поражении Норбана[834]. Примечательно также и то обстоятельство, что к армии Сципиона отказался присоединиться прикомандированный к ней квестор Марк Пупий Пизон[835], не пожелавший даже взять выделенные для армии деньги (Cic. Verr. IL 1. 37).
Но почему пошел на переговоры Сулла, если враг был не так уж опасен? Заметим, что он сам предложил переговоры и выдал заложников[836]. Согласно Плутарху (Sulla 28.5), в тот момент у него под рукой было только 20 когорт[837]. К тому же в тылу оставалась еще не уничтоженная армия Норбана[838]