Так или иначе, теперь уже Сулла, в отличие от 88—87 гг., явно выигрывал пропагандистскую войну. И если в 88—87 гг. некоторая часть жителей Рима оказала ему сопротивление и в военном, и в политическом отношении, то в 82 г. ни о чем подобном не было и речи. Но, с другой стороны, не проявляли они враждебности и в отношении марианцев. Италийцы из марианских легионов не проявляли особой доблести на поле боя, легко разбегались и даже переходили на сторону Суллы. Резко враждебную позицию по отношению к Сулле заняли лишь самниты, луканы и этруски, однако их сил оказалось недостаточно, чтобы сокрушить его. Остальные же хотели мира и постарались сделать все, чтобы он наступил как можно скорее.
О ПРИМЕНИМОСТИ ТЕРМИНОВ «ОПТИМАТЫ» И «ПОПУЛЯРЫ» К СОБЫТИЯМ 80-х гг.
Эти термины нередко можно встретить в историографии при описании политической борьбы в Риме в 80-х гг. Впервые как противостояние оптиматов и популяров гражданскую войну 80-х гг. стал рассматривать Т. Моммзен, хотя эта точка зрения не сразу нашла множество сторонников и обрела популярность уже в XX в. Оптиматами, естественно, считают Суллу[1208] (или, еще конкретнее, их главой)[1209], а также тех, кто правил в Риме в 87 г., т. е. после отъезда Суллы и до победы Цинны и Мария, Гнея Октавия и его приверженцев[1210]. Популярами же объявляют Сульпиция[1211], Мария, Цинну, их сторонников[1212]. Помогают ли эти термины понять суть происходившего?
Прежде всего необходимо уточнить, кто имеется в виду под оптиматами. Согласно определению X. Штрасбургера, optimales — «обозначение господствующего слоя в Риме, сенатского сословия», зачастую они противостоят plebs-populus (Strasburger 1939, 773). М. А. Робб конкретизирует этот термин: «Цицерон использует слово optimas в нескольких смыслах. Им может просто обозначаться правящий класс государства — аристократия. Оно может также означать вождей аристократии, principes civitatis. В более узком смысле Цицерон иногда употребляет слово optimates как взаимозаменяемое по отношению к boni[1213], чтобы обозначить им своих сторонников и тех, чье мнение важно для него» (Robb 2010, 109). Несколько иначе расставляет акценты С. Л. Утченко (1965, 163-164): если «оптиматы в понимании Цицерона никак не политическая партия или группировка, и тем более не сословие нобилитета, но гораздо более широкое, межсословное и, в первую очередь, социальное понятие, то principes, conservatores civitatis — это и есть политические вожди, политическое руководство, однако их реальная политическая ориентация может быть различной».
Весьма скептически настроен Э. С. Грюэн: «Термин optimates не отождествлялся с [какой-либо] политической группировкой. По сути, Цицерон мог использовать его для обозначения не только вождей аристократии, но также и италийцев, сельских жителей, предпринимателей и даже вольноотпущенников. Чтобы подпадать под данное определение, требовалось быть лишь честным, рассудительным и непоколебимым. Это не более чем способ воздать хвалу». Ж. Эллегуар определяет оптиматов как аристократов, составлявших ordo senatorius и заинтересованных не только в поддержке сената, но и в упрочении и сохранении привилегий одной касты. Достаточно широкое толкование предлагает Р. В. Лапырёнок: «Цицерон, говоря об оптиматах, подразумевал римских собственников различного ранга»[1214].
С тем, что Цицерон вкладывал в понятие optimates в разных контекстах не один и тот же смысл, спорить не приходится. Однако оптиматами, вопреки мнению С. Л. Утченко, Цицерон называет и политических вождей — ученый сам приводит место из речи Цицерона, где говорится о распрях между оптиматами Марием и Суллой, Октавием и Цинной (Cic. Наг. resp. 53-54). Правда, С. Л. Утченко (1965, 163) оговаривает, что это, по мнению Цицерона, оптиматы, «сошедшие с правильного пути, испортившиеся вследствие взаимных раздоров и соперничества». Тем не менее оптиматами они в глазах оратора быть от этого не перестают — очевидно, потому, что остаются principes. Вряд ли прав и Э. С. Грюэн, сводя все к способу воздать хвалу — ведь Цицерон не одобряет Мария, Суллу, Цинну и Октавия за их распри. Что же касается М. А. Робб, то, согласно ее мнению, в Har. resp. 53-54 термин optimates — просто синоним слова «сенаторы» (Robb 2010, 89, п. 122). Думается, однако, что речь не о сенаторах вообще, а лишь о виднейших из них, principes civitatis, но, в любом случае, интересующий нас термин не является оценочным и не служит для характеристики тех или иных политических течений.
Зато Ливий (pet. 79, 80) и Веллей Патеркул (II. 20. З)[1215] вполне конкретно называют оптиматами противников Цинны. В 87 г. Ливий именует так Метелла Пия (per. 84) применительно к событиям 84 г., когда его вытеснили из провинции Африка[1216]. В то время, напомним, он действовал самостоятельно, а потому нет оснований безоговорочно переносить его характеристику на Суллу, к которому он присоединился лишь в следующем году, и будущий диктатор, таким образом, оказывается за пределами круга оптиматов, если не считать упоминавшегося фрагмента из Цицерона, где под таковыми понимаются просто principes civitatis[1217].
Однако у Цицерона есть определение интересующего нас понятия, имеющее, так сказать, универсальный характер: «Кто стал бы терпеть оптиматов, которые присвоили себе это наименование не с согласия народа, а в собственных собраниях (nam optimatis quidem quis ferai, qui non populi concessu, sed suis comitiis hoc sibi nomen adrogaverunt)?» (De rep. I. 50). Иными словами, речь идет о самоназвании римской олигархии[1218], т. е. наиболее активной в политическом отношении части нобилитета, прежде всего тех, кто контролировал сенат[1219] и, соответственно, стоял за его господство в политической жизни[1220]. Очевидно, что и Марий, и Сулла в условиях гражданской войны господство этой олигархии своими действиями подрывали, а потому вряд ли в данном смысле могут считаться оптиматами. К Сулле это понятие можно применить лишь по результатам его деятельности как диктатора, да и то mutatis mutandis. Зато (также, впрочем, mutatis mutandis) он применим (как это и делается в периохах Ливия и у Веллея Патеркула) к Гнею Октавию и его сторонникам, оказавшим сопротивление Цинне и Марию, среди которых оказались не только сенаторы и всадники, но и тысячи плебеев, боровшиеся, судя по всему, не за права римской верхушки, а за свое привилегированное положение по отношению к италийцам. Но здесь отождествление с оптиматами верно лишь в том случае, если принять цицероновское определение последних как свободных любого социального положения, готовых защищать сложившийся порядок от «смутьянов». Оптиматами, если угодно использовать это слово, можно считать и тех представителей верхушки во главе с Валерием Флакком, которые поддержали идею мирного урегулирования в 85—84 гг. Однако нет сведений, что этот термин использовался в то время[1221]; мы знаем лишь, что сулланцы в 81 г. считались сторонниками nobiles и causa nobilitatis, а как именовали их врагов — неизвестно[1222].
Теперь обратимся к термину «популяры». По мнению X. Виршубского, популярами в античности называли самых разных людей с различными и подчас расходящимися целями и мотивами: реформаторов и авантюристов, выскочек и аристократов, умеренных и экстремистов. Что у них было общего, так это тактика, а именно стремление снискать поддержку народа». К. Майер, рассуждая в том же духе, придал своему определению термина почти чеканную форму: «Словом populares в эпоху Поздней республики обозначали, как правило, политиков, которые стремились достигать определенных целей при поддержке народного собрания». Р. В. Лапырёнок считает, что Цицерон называл популярами «демагогов, [людей] низкого происхождения, а также оптиматов (т. е. имущих — Р. Л.), которые в силу определенных обстоятельств приняли сторону противников “лучших”». Так, Л. Апулей Сатурнин и П. Сульпиций «стали популярами только вследствие психологической неустойчивости и душевных травм»[1223].
Довольно расплывчаты выводы М. А. Робб: «Цицерон использует слово popularis противоречиво, нередко противопоставляя его негативный и позитивный смыслы. (...) Если в одних случаях этот термин означает действующего методами грубой демагогии противника согласия среди сенаторов, то в других он вполне совместим с поведением добропорядочного государственного мужа. В отрыве от контекста смысл [термина] неясен, и эта двойственность сводит на нет попытки использовать его для точного определения характера политика. (...) Семантические вариации не означают, что были не “дружественные народу” политики. (...) Использование Цицероном слова popularis не настолько конкретно, чтобы служить обозначением определенного типа политика или сенатора» (Robb 2010, 111).
H. Н. Трухина (1986, 58), напротив, высказывается куда более конкретно: «Настоящими популярами Цицерон считал только “мятежников” (seditiosi) и прямых вождей плебса, которые вооружали простой народ, организовывали его в отряды, побуждали к действию широкие массы. Популяр мог проводить полезное, с точки зрения Цицерона, мероприятие — по мнению оратора, оно не окупало революционной тактики народного вождя».