cives veteres возражали против rogatio Сульпиция, чем, надо полагать, и была обусловлена его исключительно высокая активность. Правда, lex de novorum civium libertinorumque suffragiis лишь продолжал серию аналогичных мероприятий (lex Iulia, lex Plautia Papiria) (Lanzani 1915, 17), а потому, казалось бы, не должен был вызвать особого неприятия, но война уже заканчивалась, и большой вопрос, насколько римляне были склонны к дальнейшим уступкам. Как известно, до 90 г. комиции раз за разом проваливали законопроекты о расширении прав италийцев, охотно принимая законы об их ограничении. Последний из их числа, lex Licinia Mucia, был принят семью годами ранее, в 95 г. (Millar 1986, 9-10). На улицах Города происходили схватки противников трибуна с его сторонниками (Арр. ВС. I. 56. 244), однако масштабы их неясны. Аппиан изображает дело так, будто столкновение достигло угрожающих масштабов (μείζονος αΐεί γιγνομένου τού κακού) и консулы накануне голосования объявили неприсутственные дни[1279]. О цели этого решения прямо не говорится, но намек вполне понятен — Сулла и Помпей Руф хотели избежать беспорядков. Однако способ достичь этого был весьма странным, ибо сами по себе неприсутственные дни положить конец стычкам не могли. Если же подразумевается, что консулы не желали допустить ненужных жертв во время голосования то и это соображение малоубедительно: в стычках на улицах Города участвовали cives novi, заинтересованные в законе Сульпиция[1280], тогда как в комиции их не допустили бы, что обеспечило бы куда более выгодные условия их противникам. В бесконечных же уличных схватках могло пострадать людей едва ли не больше, чем в предполагаемой схватке в комициях. Таким образом, причины были явно иные, и единственным возможным объяснением нам представляется нежелание консулов ставить вопрос на голосование из-за опасения перед его неблагоприятным для них исходом[1281]. Однако ни о каких беспорядках или насилии в комициях во время голосования уже после того, как Сулла отменил feriae, источники не сообщают, хотя просулланская традиция вряд ли умолчала бы о таком обстоятельстве[1282]. К тому же Сульпиций и Марий просто не смогли бы оказать давление на комиции — такое было по силам лишь полководцам, располагавшим преданной армией.
Если к трибуну плебс в целом отнесся лояльно, то Сулле, как известно, некоторая его часть оказала сопротивление при штурме Рима (Plut. Sulla 9.11; App. ВС. I. 57. 258). Однако число сторонников Сульпиция и Мария оказалось, судя по всему, небольшим, поскольку борьба на улицах Рима продолжалась недолго судя по той легкости, с которой консулы овладели Городом, а также отсутствию сообщений о множестве убитых жителей, что наверняка отразилось бы в источниках. Основная масса плебса, похоже, вообще не участвовала в столкновении с армией Суллы[1283]. В то же время, нет сведений, чтобы на сходке после взятия Города ему выразили неудовольствие — вероятнее всего, народ был ошеломлен случившимся. Зато во время выборов, когда сенат и народ пришли в себя и увидели, что консулы не угрожают репрессиями «конституционной» оппозиции, кандидаты Суллы, как уже говорилось, были провалены на выборах, а избранными оказались люди, по большей части ему как минимум не симпатизировавшие.
После отъезда Суллы, когда Цинна предложил восстановить законы Сульпиция, в Город прибыли вооруженные италийцы, которым другой консул, Октавий, противопоставил толпу своих сторонников, причем в результате побоища якобы погибло порядка 10 тысяч сторонников Цинны (см. выше, с. 193). И пусть цифра эта явно преувеличена, ясно, что речь шла о кровавом столкновении на улицах Рима, недаром Цинне пришлось бежать — не вызывает сомнений, что он попросту опасался за свою жизнь. Столь же несомненно, что значительная часть плебса активно выступила против него, хотя еще совсем недавно проголосовала за те самые законы, которые Цинна теперь пытался восстановить. При этом в источниках умалчивается об участии в столкновениях на стороне Цинны римских плебеев, что крайне маловероятно, и в то же время легко объясняется тенденциозностью источников — вспоминается рассказ о Марии, чье избрание командующим в войне с Митридатом подается как результат поддержки cives novi. Трудно поверить в то, что никто из римского простонародья не поддержал Цинну (хотя бы за деньги), другое дело, что таковых вряд ли было так уж много.
Почему же менее чем за год так резко изменилась позиция plebs urbana? Поскольку прямого ответа источники не дают, приходится ограничиться на сей счет более или менее вероятными предположениями. Наверняка в Риме велась активная пропаганда против проиталийского закона, тем более что среди трибунов оказались его противники, к тому же принятые однажды законы Сульпиция привели к взятию Города, и не было уверенности; что нечто подобное не повторится (и повторилось в 82 г., хотя уже наряду с другими причинами).
Когда же началась осада Рима войсками Цинны, а затем и Мария, об активности плебса при его обороне источники не сообщают; не упоминается даже о воинском наборе — за помощью сенат отправил гонцов в другие города (τάς έτέρας πόλεις), в Цизальпинскую Галлию и к Помпею Страбону (Арр. ВС. I. 66. 303). Единственный ее всплеск связан отнюдь не с сопротивлением неприятелю — речь идет об осквернении останков Помпея Страбона во время похорон, когда толпа стащила тело покойного с погребальных носилок и протащила его по грязи, хотя потом сенаторы и плебейские трибуны[1284] вмешались и восстановили порядок[1285]. В. Друман полагает, что эту акцию плебса организовали оптиматы (Drumann 1908, 331), т. е., надо полагать, недруги Помпея Страбона среди влиятельных сенаторов, каковых у него, судя по всему, хватало; однако куда вероятнее, что это было спонтанное проявление ненависти толпы по отношению к военачальнику, считавшемуся плебсом во многом ответственным за то тяжелое положение, в котором оказался Город[1286].
В дальнейшем мы узнаем лишь о том, что сенат опасался выступлений плебса из-за начавшегося голода. Как следует из Аппиана, страх перед народными волнениями, если голод не прекратится (εϊ βραδύνειεν ή σιτοδεία)[1287], заставил сенат пойти на переговоры с Цинной, а после первой встречи с ним, не принесшей конкретных результатов, «многие свободнорожденные массами стали устремляться к Цинне (έπανελθόντων, πολλοί καί των ελευθέρων ήδη κατά πλήθος πρός τόν Κίνναν έξεπήδων, οί μέν), одни из страха перед голодом (περί τω λιμω δεδιότες), другие же потому, что они и раньше стояли на его стороне» (ВС. I. 69. 316-317). Не вызывает сомнений, что под теми, кого пугал голод, имеется в виду городская беднота.
Более о плебсе в источниках в связи с событиями гражданской войны не упоминается. Очевидно, после неудачной попытки сопротивления воинам Суллы плебс быстро понял свою неспособность эффективно бороться с армией. Нет сведений также о готовности множества римских бедняков служить в армии для отпора Марию, Цинне или Сулле. Не слышно также и о выдвижении каких-либо требований в пользу плебса[1288]. Единственный эпизод, где отразилась также и его позиция, это эдикт Гратидиана, за который он, как уже говорилось, удостоился почитания «во всех городских кварталах (omnibus vicis)» (Cic. Off. III. 80). По всей вероятности, плебс не имел оснований быть недовольным циннанским режимом[1289] (после прекращения боевых действий в 87 г., разумеется). В 82 г. жителям Города, т. е. опять-таки прежде всего простолюдинам, пришлось испытать голод (Арр. ВС. I. 88. 406), однако нет признаков того, что они проявили хоть какую-то активность на последнем этапе борьбы — как и большинство италийцев. Причем, если выказавшие благожелательный нейтралитет по отношению к Сулле италийские общины от него не пострадали, то plebs urbana в результате его победы понес серьезный ущерб, лишившись одного из своих крупнейших завоеваний со времен Гракхов — хлебных дотаций[1290]. С момента введения они служили предметом ожесточенных нападок со стороны консерваторов, с которыми ассоциировал себя Сулла, и их сохранения от него ожидать было трудно.
АРМИЯ В ГОДЫ ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ
Гражданская война 88—82 гг. началась с военного мятежа, который подняли Сулла и его солдаты. Это был далеко не первый случай вмешательства солдат в политическую жизнь, однако на сей раз оно приняло крайние формы (Nicolet 1976, 188). В историографии долгое время бытовало мнение о том, что реформа Мария привела к профессионализации римской армии и сделала «возможными гражданские войны, закончившиеся лишь с установлением принципата»[1291]. Однако процесс этот завершился намного позже начала гражданских войн, уже в эпоху Империи (Nicolet 1988, 385-386), а потому преувеличивать значение реформы Мария в этом отношении не стоит — нет никаких оснований считать, что малоимущие составляли большинство в армии и имели какие-то особые интересы, не говоря уже о лоббистском ядре, чтобы эти интересы отстаивать[1292]. Кроме того, даже если воины владели земельными участками, ничто не мешало им добиваться новых, тем более что многие имели двух и более сыновей, которые при дроблении надела могли оказаться в очень стесненном положении.