Неоднократно цитируемый американский исследователь Кристофер Лоренц также остановился на вопросе «безвозвратных потерь». Он отмечает, что по немецкой системе учета техники, находившейся в ремонте, часто танки, числящиеся в ремонте, списывались в безвозвратные потери постфактум, несколько дней спустя после реально понесенных потерь. Лоренц в качестве примера приводит как раз ситуацию с потерями «пантер». Он пишет, что за первые дни операции на 24.00 6 июля 1943 г. только 4 «пантеры» были записаны в безвозвратные потери. На 10 июля в безвозвратные потери была записана 31 «пантера». На 17 июля в безвозвратные потери было записано уже 46 «пантер», а на 20 июля уже 58 «пантер» (31 из 51-го батальона, 25 из 52-го батальона и 2 «пантеры» из штаба полка). По мнению Лоренца, несмотря на то, что исходя из официальных сводок, большая часть безвозвратных потерь «пантер» приходится на 10 июля и более поздний перевод, очевидно, что в реальности большая часть безвозвратных потерь «пантер» произошла в первые три дня операции с 5 по 7 июля 1943 года. По этой причине в своей книге Кристофер Лоренц не опирается на официальную статистику безвозвратных потерь вермахта, а высчитывает потери исходя из наличия и выбытия танков по ежедневным сводкам немецких танковых дивизий, что, на его взгляд, более точно отражает ситуацию с потерями.
Следует обратить внимание, что уже на 10 июля 1943 г., после пяти дней боёв, из 204 «пантер» и 102 «тигров», имевшихся в наличии к началу операции, в строю находилось только 45 «пантер» и 58 «тигров», а 131 «пантера» и 48 «тигров» находились в ремонте. На 20 июля 1943 г. в строю находилось 52 «тигра» и 42 «пантеры», а 48 «тигров» и 104 «пантеры» продолжали оставаться в ремонте. На 31 июля 1943 г. в строю в группе армий «Юг» оставалось только 13 «тигров», а 6 «тигров» в дивизии «Великая Германия» (убывшей в группу армий «Центр») и 21 «пантера». В ремонте находились 57 «тигров» и 111 «пантер». Таким образом, из 204 «пантер» и 102 «тигров», имевшихся к началу операции «Цитадель» в группе армий «Юг», через 26 дней в строю оставалось только 10,3 процента «пантер» и 18,6 процента «тигров».
Когда видишь эти цифры, то доводы некоторых историков и битых гитлеровских генералов о незначительных потерях в танках, и, в частности, в «тиграх» в Курской битве, выглядят неубедительно. А попытки гитлеровских генералов скрыть реальные потери в танках путём учёта битых и повреждённых танков, оставшихся на поле боя под их контролем, в том числе и не эвакуированных по графе «танки, имеющиеся в наличии в краткосрочном и долгосрочном ремонте», были разбиты самим Адольфом Гитлером, их фюрером, 19 ноября 1943 г. на дневном совещании с начальником Генерального штаба генералом Цейтлером: «Мне говорят о быстром восстановлении и ремонте временно вышедших из строя танков, однако они никогда не возвращаются в строй. И когда я спрашиваю, когда же эти танки будут опять боеготовые, я всегда слышу ответ: в самое короткое время».
Чтобы убедиться, что так оно и было, достаточно проследить ситуацию с «танками, имеющимися в наличии, в краткосрочном и долгосрочном ремонте» в 51-м и 52-м батальонах «пантер» 39-го танкового полка. В вечернем донесении 4-й ТА от 12 августа 1943 г. положение с «пантерами» было следующее: безвозвратные потери в ходе операции «Цитадель» – 65 «пантер». Ещё 75 «пантер» были потеряны при отступлении в районе Борисовки, Гол овчина и Грайворона (из которых 35 «пантер» были подорваны в Борисовке), 15 «пантер» отправлены на ремонт в Германию, а 27 «пантер» – на ремонт в Днепропетровск. 51-й батальон, выбывший из состава 39-го тп, в донесении от 13 августа 1943 г. сообщал о списании в безвозвратные потери 26 «пантер» из ремонтного фонда.
Потери немецкой группировки в личном составе были также огромны. Так, за две недели боёв II SS Panzer Korps потерял около 8000 человек, включая 235 офицеров.
Потери в личном составе II SS Panzer Korps за период с 5 по 19 июля 1943 г.
Наличие боеготовых танков в частях и соединениях 1-й ТА, а также в отдельных танковых корпусах и общее количество боеготовых танков в Красной Армии на южном фасе Курской дуги с 5 по 18 июля 1943 г.
Таблица составлена на основе данных, приведенных Кристофером Лоренцом. По 1-й ТА вверху дано общее количество данных, а в скобках наличие боеготовых танков в частях и соединениях 1-й ТА + наличие боеготовых танков в частях усиления армии.
Командир танковой роты 1-й ТА лейтенант М. Замула. «Как мы воевали»
«Ночью я получил приказ “оседлать” шоссейную дорогу, проходившую на Белгород. Моему взводу указали месторасположение и поставили задачу. На рассвете появились неприятельские самолёты. Они шли волнами и сбрасывали сотни бомб на наши боевые порядки. Было ясно, что после налёта немцы двинут на нас танки. Слева от меня на дороге занимал рубеж один взвод, справа другой, а ещё правее рота старшего лейтенанта Кобзаря.
В 9 часов утра вдоль лощины к деревне потянулась длинная колонна немецких танков. В голове колонны шло несколько “тигров”, а позади, в промежутках между ними, средние танки и самоходные пушки. Немцы впервые применили на нашем участке танки T-VI, которые действовали осторожно. Их танки шли не напролом, не как в первые месяцы войны, а медленно, от укрытия к укрытию. Причём на остановках “тигры” выдвигались вперёд, а средние танки и орудия прятались за ними. При атаке “тигры” останавливались на большой дистанции от нас, выбирая возвышенность, с которой можно было бы подавлять наши огневые точки и не давать нам возможность обходить немцев с флангов. “Тигры” с хода не ведут огня, а действуют лишь с места и, опасаясь подставлять свои борта (уязвимое место), становятся к нам лбом.
Наблюдая за поведением вражеской колонны, я быстро оценил её тактику и манёвр. Собрал командиров своих танков, дал указание, как действовать, и приказал не открывать огня без моего сигнала. Сам же я ожидал сигнала старшего лейтенанта Байбакова. Когда колонна приблизилась к нам на 600 метров, мне был дан сигнал. Сделав шесть выстрелов, я скомандовал механику-водителю дать задний ход и сменить позицию.
Новая позиция была удобной и сулила успех. Один из “тигров” повернулся ко мне бортом, и я выстрелил бронебойным снарядом. Вспыхнуло пламя. Но в эту минуту в башню моего танка попал снаряд. Башня выдержала, а меня сильно оглушило. Признаться, я даже не почувствовал этого в первые минуты. Мои мысли были заняты тем, чтобы механик-водитель непрерывно менял позицию. Старшего лейтенанта Байбакова ранило, и он приказал мне, чтобы я принял на себя командование ротой.
Огонь по врагу не прекращался ни на минуту. Немцы оттянули свои машины в лощину и стали выжидать. Я непрерывно наблюдал за всеми своими экипажами и был немало удивлён, что старший лейтенант Кобзарь, находившийся на правом фланге, не ведёт огня. Что случилось? Ведь немцы сосредоточили свой огонь против моего взвода. Решил проверить. Вылез из машины, посмотрел в сторону Кобзаря и понял, что ему из-за ржи не видать вражеских целей. Дай-ка, думаю, заберусь на горку и посмотрю на неприятельский стан. Только стал подниматься, вижу, немцы прекратили огонь и стали маневрировать. Присматриваюсь: оказывается, эшелон расчленился на три группы. Одна из них пошла в обход моей роты со стороны леса, другая по лощине нам в лоб, а третья направилась по дороге в деревню. И когда передо мной раскрылась картина манёвра неприятеля, я принял следующее решение: командиру одного взвода приказал выехать и встретить немецкую колонну, шедшую нам в обход. Машины другого взвода расставил в лощине. Сам же я выдвинул свой танк к горящей машине Байбакова и укрылся за ней.
Как только немецкие танки приблизились, был подан сигнал, и сразу взвода открыли огонь. Особенно удобно было бить врага мне. Немцы не подозревали, что я укрылся за горящим танком. Прицелившись, я ударил по “тигру” и зажёг его. В это время на холм выползло несколько средних танков. Осколочными снарядами я зажёг два из них.
Свыше восьми часов длился бой. Немцы, превосходя нас во много раз силами, всё рвались к деревне, а я, памятуя приказ командования “не отходить от рубежа”, знал, что для меня есть только одно решение – безоговорочно выполнять приказ. Важно было, однако, выяснить положение на поле боя, и я снова вылез из танка. Обход немцам не удался, а к моему взводу ни один танк не приблизился. Зато горящих факелов было много. Немцы выкатили противотанковые орудия, но мы сумели разбить их ещё до того, как они открыли огонь. Потери были и у нас.
Вскоре немцы обнаружили меня и открыли убийственный огонь, но их снаряды попадали в горящий танк Байбакова. Оставаться под его защитой было рискованно, и я стал задним ходом менять позицию. И вдруг заметил несколько “тигров”. Они шли почти рядом по левую сторону от меня. Прицелившись, я ударил по одному из них – мгновенно вспыхнуло пламя. Другие быстро отошли.
В этом бою отличились многие экипажи. Младший лейтенант А. Юрусов уничтожил два тяжёлых и три средних танка. Младший лейтенант И. Куксов уничтожил один тяжёлый, два средних танка и две пушки. Я же лично зажёг четыре “тигра”, пять средних танков (Т-III и T-IV), три самоходных пушки и один транспортёр».
Старшина Калёнов. «Наш командир»
«Когда на горизонте показались первые вражеские танки, командир роты старший лейтенант Иван Рыбалко сидел уже в машине и пристально наблюдал через перископ. Перед этим он долго беседовал с экипажами, вместе с командирами танков выползал вперёд на рекогносцировку местности, ставил взводам боевую задачу, указывал ориентиры, кому и когда открывать огонь. Я сидел за рычагами управления. Ровно гудел мотор. Фашистские танки, извергая лавину огня из жерл своих длинных пушек, шли к высоте, которую занимала наша рота. Немецкие самолёты сбрасывали на нас тяжёлые бомбы.
– Целиться в голову колонны, по фашистским панцерникам огонь! – скомандовал Рыбалко.
Слышу выстрелы. Один, второй, третий. Танк слегка качнулся. Плотнее прижимаю наушники переговорного устройства, стараясь не пропустить очередной команды и н