– Готово! Темник на связи! – и протянул мне микротелефонную трубку.
Не успев прижать её к уху, я услыхал раздражённый голос комбрига:
– Слушай, Вениамин! Что ты отрываешь меня от боя?! – Трубка хрипела и трещала. – Я же просил снести эту проклятую колокольню вместе с пушкой?! Это за… орудие не даёт нам двигаться. Ты можешь понять?
– Всё вижу. Минут через десять буду атаковать кирху всеми силами. Другого выхода нет.
– И танками?
– Да! Я не могу тут задерживаться: приказано разворачивать полк к Ландвер-каналу. Понял? Пока не уничтожим этот узел, я не могу оторваться от немцев и развернуть боевые порядки. Они перещёлкают нас в спины. Да и тебе хочу помочь!
– Так что ты хочешь от меня?! – Темник кипел.
– Мы же договорились атаковать совместно! Я буду готов через десять минут.
– Тогда мы и без тебя эту задачу выполним! – прохрипела трубка. – Мои люди собраны, через минуту атакую! Это всё!
Что-то щёлкнуло, и связь с Темником прекратилась. Что было делать? Я держал трубку и тупо смотрел в её раструб. Мои танки и автоматчики будут готовы к атаке минут через шесть-семь. Удар с обеих сторон – совсем другое дело! И ещё: неужели Темник поведёт в атаку свой штаб? Я чувствовал, что комбриг накалён до крайности.
– Майор Русанов! Передать всем командирам: ускорить выдвижение для атаки! Готовность через три минуты!
Но мы не успели… Не отрывая от глаз бинокля, я вглядывался туда, где были первогвардейцы. Мысленно твердил: “Ну, подожди же пару минут! Они погоду не сделают… Подожди, Темник, подожди!”
– Что вы сказали? – спросил адъютант.
– А! Это я про себя.
Из густой завесы пыли и дыма вырвалась к кирхе редкая цепочка людей в чёрных комбинезонах. Дымную муть прорезали багровые вспышки выстрелов “тридцатьчетвёрок”. Донеслось “…а-а-а, рра-а-ааа!”. Свершилось-таки. Темник начал атаку.
Человек он был неожиданный, самолюбивый, а его нервы, как и у всех нас, взвинчены до предела. Бригада застопорилась, начальство тоже нервничало. А тут ещё я предлагаю помощь… Когда это было, чтобы 1-я гвардейская бригада просила помочь ей?..
Я понимал: ждать уже нельзя, это добром не кончится. Надо немедленно выручать.
– Русанов, есть сигналы о готовности к атаке?
– Не от всех, товарищ гвардии подполковник! Зенитчики ещё не вышли на свой рубеж.
– Давайте сигнал “444”. Атака!
– Так…
– Всё! Немедленно сигнал!
Между тем, огонь из кирхи положил на мостовую всю цепочку атакующих. Из окон и из-за цоколя ограды густо стреляли немецкие автоматы и пулемёты. Первогвардейцы медленно стали отползать, оставляя на камнях распластанные тела убитых.
Кто-то дотронулся до моего плеча. Я оглянулся: это Юра, адъютант.
– Сигнал передал. “444”, – доложил он. – И ракеты.
Две зелёные ракеты, уже описав крутую дугу, падали на кирху. Разом всё пришло в движение, всё рванулось вперёд. От танков веерами неслись пулевые трассы. Поднялись в атаку наши автоматчики. Краем глаза я видел, как развернулись и с ходу открыли огонь полковые 37-миллиметровые полуавтоматические зенитные пушки. И тут же откуда-то справа от нас ударили вражеские “Эрликоны”.
Паршивая штука “Эрликон”! Каждая установка состоит из четырёх 20-миллиметровых автоматических пушек, их огонь по пехоте губительный. Клубочки разрывов возникли над самой землёй, словно футбольные мячи, и автоматчики залегли.
– Что они делают?! – закричал командир роты Стёпин.
Из дымной пелены выбежал к кирхе сам Темник, за ним, развернувшись в не очень-то стройную цепочку, два десятка командиров. Я узнал заместителя командира бригады подполковника Морозова, узнал и высокого грузного майора Винника – заместителя командира батальона по политчасти, а чуть позади комбрига бежал лейтенант Шустов. В сорок четвёртом году он был командиром моего танка, я хорошо знал этого преданного и смелого офицера. Среди атакующих мелькали и другие знакомые лица, но времени их рассматривать не было.
Темник размахивал большим маузером и что-то кричал. В окулярах бинокля крупно возникло его побагровевшее лицо с распушившимися усами. Он был без куртки, на гимнастёрке блестели ордена. Увидав своего комбрига, остановились отступающие от кирхи первогвардейцы. Обе группы слились. Темник только на секунду замедлил бег, потом оглянулся и, опять взмахнув маузером, устремился вперёд. Теперь все бежали почти рядом с ним и уже были недалеко от ограды, когда в самой гуще атакующих взметнулся взрыв.
Всё это совершилось буквально за доли минут. Ещё бы две-три минуты, и мы тоже были бы там…
На войне, в бою, как правило, не хватает всегда “чуть-чуть”.
– Вперёд, танкисты! Вперёд, хлопцы! Наши товарищи погибают! – закричал я, не в первый раз позабыв, что разговариваю по радио. Нервы… Ударил по рации кулаком.
Петя Заварзин, радист, уже не впервые пытается уберечь от моих кулаков панель “РВ”.
Толкаю в плечо водителя бронетранспортёра:
– Вперёд! На ту сторону улицы!
И машина прыгает, как скакун. Гремят гусеницы, ревут моторы, над головой с раздирающим свистом несутся снаряды “иэсов”, идущих сзади.
Опять поднялась и бросилась к кирхе цепь автоматчиков. После взрыва всю группу Темника закрыли дым и пыль. Теперь пыль осела. Темник и бывшие с ним офицеры лежали на мостовой.
– Поздняков! Гатиятулин! Бейте по колокольне залпами! Внимание: бить по моей команде! Прицел под основание, бронебойным… огонь!
После второго “объединённого” залпа двух рот ИС снаряды наконец проломили кирпичную кладку. Замолкли на колокольне орудие и пулемёты. Танки и автоматчики метнулись вперёд.
На искорёженной взрывами брусчатке лежали тела убитых. Наши в большинстве в окровавленных танковых комбинезонах и в командирской форме… Кричали раненые. Некоторые из них цепляли за ноги наших автоматчиков, мешая им бежать вперёд. В живых осталось лишь несколько человек…
Взрыв – вероятно, “фауста” – разметал гранитную брусчатку мостовой, и каменные осколки, словно картечь, поразили людей Темника и его самого. Я знаю: осколки камней ранят особенно страшно…
В здании кирхи ещё трещали автоматные очереди, но основные огневые точки были подавлены. Из развороченного снарядом стрельчатого окна торчали ствол и искорёженный щит немецкого орудия. Зацепившись, вниз головой висел на пушке труп гитлеровца-артиллериста, свежий ветерок шевелил его длинные волосы. Позади, на перекрёстке, тарахтели короткие очереди полковых зениток: там боем руководил начальник штаба, и я был спокоен.
– Русанов, как дела у вас? Разведчики к каналу посланы?
– Тут небольшая контратака немцев. Отбиваюсь зенитками. Разрешите пока задержать третью роту ИС? А как у вас?
– Здесь всё кончается. Жаль Темника и его людей. Вы доложили Смолину о наших действиях?
– Доложил. Только что приезжал офицер связи от Чуйкова. Они ругаются, что мы выскочили из их полосы, говорят, зачем помогаете чужим, почему не выходите к мостам.
– Объясни: пока мы не подавили этот узел, полк развернуть к каналу я не мог! Противник ударил бы в спину. И товарищей надо выручать!
– Примерно так я и доложил. Но вы же знаете командарма? Требует немедленно захватить мосты… С артиллеристами тридцать пятой дивизии я согласовал: огонь по нашей просьбе откроют. Когда начинать огонь? Вы ещё там задержитесь?
– Нет. Осмотримся и будем разворачиваться к Ландверу. Прикройте нас зенитками!
– Есть! Потери большие?
– Уточняет Стариков. У первогвардейцев – ужасные.
Ко мне подбежал офицер разведки Темника капитан Манукян. Слёзы лились из его глаз. Он неумело, по-мужски растирал их по смуглому лицу.
– Товарищ гвардии подполковник, спасибо, что помогли!
– Где Темник? Вы были с ним?
– Был, да! Все были! Такой был приказ! Комбриг, знаете, какой? Повёл всех на штурм. Сам! Он умирает тэпэр!.. Морозов убит. Кто будет командовать?
– Разберётесь. Где Темник?
– Здесь, близко. Пойдёмте.
Командир 1-й гвардейской танковой бригады гвардии полковник Темник лежал за стеной кирхи на земле. Под его окровавленную голову была подложена свёрнутая кожаная тужурка. Гимнастёрка на нём была разорвана до пояса, и из ран по белой груди брызгала алая кровь. Она стекала на ордена, на погоны, на мостовую.
Темник был ещё в сознании, хотя осколки камней в нескольких местах пробили его грудь и живот.
Возле него хлопотал бригадный врач Постников; тампонами, свёрнутыми из индивидуальных пакетов, Постников тщетно пытался остановить пульсирующие фонтанчики крови, трещала разрываемая ткань пакетов, раненый жутко скрипел зубами.
Боже мой, десять-пятнадцать минут тому назад это был полный яростной силы воин! Теперь это Темник, и уже не Темник… Лицо изжелта-серое, скулы обострились, глаза глубоко запали…
Раны Темника были страшные, Постникову никак не удавалось остановить кровь.
– Да принесите же шинель! Его надо укрыть! – крикнул врач.
Майор медицинской службы был без халата, рукава серой гимнастёрка закатаны. Я почувствовал острый запах крови. По-видимому, Темник, находясь в шоковом состоянии, ещё не ощущал сильной боли.
Так бывает сразу после ранения, какое-то отупение и звон в ушах, знаю по себе. Пройдёт немного времени, и боль его станет невыносимой, разрывающей. Если к этому времени он ещё будет жив…
– Э-эй! Комбриг-один! – закричал я, превозмогая себя; слёзы душили. – Такой договорённости не было! Ты же назначил мне встречу у главного входа в Рейхстаг! Помнишь, перед атакой Зееловских высот?
Такая договорённость у нас действительно была. У всех командиров полков и бригад. Но уже не стало многих. Погибли комбриг-19 Гаврилов и комбриг-21 Лактионов. Теперь вот – Темник.
– Ну что ты молчишь! Я бутылочку французского коньяка припас, “Наполеон”!
Но у Темника уже не было сил ни ответить мне, ни даже улыбнуться… Взгляд его светло-ореховых глаз был печальный и долгий, и в глубине их я увидел подступающую смерть…
Жизнь оставляла этого могучего человека, малейшее движение могло порвать последний сцеп, который ещё держал её в этом пробитом теле. Глаза умирающего смотрели прямо мне в лицо, какие могли быть сейчас слова? Брови Темника дрогнули, поднялись, в груди его что-то гулко клокотало, на губах выступали и лопались алые пузыри. Пышные каштановые “темниковские” усы – таких не было больше ни у кого в 1-й танковой – побурели и слиплись от крови. Крупная дрожь вдруг начала колотить опавшее тело.