То ли все так сложилось потому, что я была еще совсем желторотая, то ли потому, что Джей-Си обладала таким неотразимым обаянием, то ли всему виной ее молодость и ослепительная красота, ее беззащитность в роли молодой матери, ее едкое чувство юмора, отвага, готовность стать подругой и наставницей неопытного, неуверенного в себе лечащего врача-интерна – но она научила меня, как относиться к раку и как относиться к жизни. По определению Аристотеля, трагедия есть момент открытия. Открытие требует какого-то очищения. Когда Эдип обнаружил, что убил своего отца и женился на матери, ему пришлось ослепить себя и стать своего рода странствующим пророком. Годы знакомства с Джей-Си потрясли меня – и я не понимала всей глубины этого потрясения, пока не попыталась снова собраться с силами. Процесс разрушения и восстановления, мучительная пошаговая реабилитация моей души, отмеченная множеством фальстартов и отступлений, стала для меня эквивалентом самоослепления и прозрения. Я перестала быть неоперившимся новобранцем-онкологом. Я превратилась в человека, которого уже не пугают ни бесконечные непредсказуемые разрушительные набеги рака, ни его кровавая жестокость. Нет, не так: я превратилась во взрослого человека, который понимает, что ему нельзя страдать точно так же, как страдают его пациенты. Как говорил Оскар Уайльд, главная тайна мироздания – видимое, а не невидимое. Я вязла в бездонном болоте беспощадного нигилизма, присущего раку, а Джей-Си помогла мне сделать мощный скачок и задуматься над вопросами жизни и смерти и их значением для человека и человечности. Джей-Си не читала мне моралей, не писала книг. Она сумела трезво принять неописуемую трагедию и выражала это в тысячах мелких жестов, медленно, но верно раздвинув занавес и позволив мне своими глазами увидеть доблесть во всем ее героическом великолепии. Джей-Си научила меня не только видеть, но и чувствовать – ведь зрение ничто без чувства. Она сделала невидимое видимым и раскрыла передо мной целые загадочные миры, где я странствовала, когда работала с каждым новым пациентом, явившимся ко мне со своим неповторимым набором головоломных, таинственных задач.
Когда она умерла, я поняла, что лучшая моя благодарность ей – это посвятить свою жизнь изучению и лечению болезни, которая отняла ее жизнь. И будь у меня еще семьдесят две жизни, я бы семьдесят два раза посвятила их Джей-Си.
Нет уж, если поровну любить нельзя,
Тем, кто любит больше, пусть буду я.
Глава 6. АндрейЧестность – не вариант?
Его привела к нам домой моя дочь Шехерезада как-то вечером, после школы, когда им было по пятнадцать. Дело было в 2009 году.
– Познакомься, мама, это мой новый ЛДГ – лучший друг гей. – И не успела я и головы поднять, как она добавила: – Худа-хафиз, пока-пока! Мы пойдем поиграем на компьютере у меня в комнате. Кстати, мы умираем с голоду!
Они побежали было в сторону ее комнаты, но тут Андрей бросился назад:
– Здравствуйте, Азра, – сказал он. – Спасибо, что пригласили. Мне не терпится попробовать знаменитую пакистанскую кухню, о которой столько говорят.
В их компании он всегда был самый вежливый.
А его историю пусть расскажут Шехерезада и Кэт, сестра Андрея, старше его на два года.
В апреле 2016 года у Андрея ни с того ни с сего стала слабеть правая рука. Он вдруг обнаружил, что не может отжиматься. Папа посоветовал хиропрактика, тот сказал Андрею, что у него защемило нерв. Прописал упражнения. Без толку. На последней неделе апреля мы поехали на север штата на день рождения друга семьи. Андрей сам назначил себе старые опиоиды. Он принял “Перкоцет” (Percocet) – не помогло. В конце концов мы решили поехать в местную больницу. Там Андрея осмотрели и снова сказали, что у него защемило нерв, и прописали более сильные обезболивающие. Назавтра утром, когда мы уже вернулись домой в Бруклин, у него закружилась голова и он не смог встать с постели. Наши мама и бабушка должны были скоро вернуться из поездки в Европу. Я позвонила дяде, он педиатр. Он сказал, что надо ехать в больницу. Папа сам отвез Андрея. Он пробыл в отделении скорой помощи весь день.
Было воскресенье, и аппарат МРТ был постоянно занят. К восьми вечера мне сказали, что техник ушел домой и придется ждать до утра, поэтому Андрея оставили в больнице. У него возникли трудности с мочеиспусканием. Ввели катетер. Назавтра утром я поехала к Андрею в больницу и позвонила ему, когда вышла из поезда. До сих пор помню этот момент. Я была на Тридцать четвертой улице. К Андрею как раз пришли врачи. Он поставил телефон на громкую связь. Врачи сказали, что они не специалисты, но у Андрея большая опухоль спинного мозга и его направят к специалистам, чтобы те решили, что делать. Было уже утро понедельника. Андрея передали нейрохирургической бригаде. Наверное, собрали онкологический консилиум и там уже решили удалить опухоль. Мы позвонили маме: она собиралась лететь домой после круиза по Балтийскому морю. С ней говорили только мы с Андреем, больше никто. Мама была в истерике всю дорогу домой, бабушка пыталась ее успокоить. Они приехали в больницу прямо из аэропорта. Андрея оперировали в среду, операция продлилась семь часов. Опухоль была размером девять сантиметров. Хирург говорил с нами без обиняков. Мы были очень благодарны и прониклись к нему уважением за такую откровенность и дружеское отношение. Было прямо видно, что ему можно доверять. Ближе к полуночи он вышел и сказал, что операция прошла блестяще и он удалил почти всю опухоль.
Но результаты биопсии еще не пришли.
Андрей с Ребеккой дружили еще со средней школы. Я познакомила Андрея со своим лучшим другом Чарльзом в 2009 году, а Ребекка присоединилась к нашей компании в 2012-м. Андрей в 2014-м уехал в Париж и провел там почти весь 2015 год. Он жил в общежитии с потрясающим видом и отдельной ванной. У него появилось много чудесных друзей. Мы с Ребеккой ездили к нему, он водил нас по подпольным барам и моднейшим ресторанам и познакомил с друзьями. Мы великолепно провели время – ходили по клубам, танцевали, а иногда просто сидели дома и разговаривали.
Мне запомнился один случай. Это было в нашу последнюю ночь в Париже. Мы вернулись домой в три, а в пять нужно было выезжать в аэропорт. Андрей спросил Ребекку: “Можешь вымыть посуду, прежде чем ложиться спать?” Она отказалась. Андрей вспыхнул, они с Ребеккой устроили скандал, обзывали друг друга неженками. Но потом все кончилось, и Андрей снова стал прежним и добрым. На самом-то деле он души не чаял в Ребекке. Он бывал упрямым и своевольным, но для него не было ничего важнее дружбы.
Через два дня после операции врачи сказали, что это глиома, но они еще не вполне уверены. Потом сказали, что это глиобластома четвертой степени. Мы с дедушкой почитали про глиобластомы и узнали, какие они смертельные. Мама с папой не стали даже смотреть. Не могли. В нью-йоркской многопрофильной больнице Андрей намучился. Его парализовало. Он утратил контроль над кишечником и мочевым пузырем. Ему ставили очистительные клизмы. Он говорил, что это невообразимо больно.
Его отправили на реабилитацию. Ему пришлось заново учиться ходить.
На этом этапе врачи были оптимистичны и говорили, что он быстро поправляется. Доктор С. хотела провести облучение и химиотерапию раздельно, поскольку, если делать их одновременно, могло начаться слишком сильное воспаление, а это привело бы к другим осложнениям.
У нас был групповой чат на компанию из шести человек. Андрей нам писал. Сначала он написал: “Ребята, у меня защемило нерв”. Потом: “Ой, это что-то нервно-мышечное”. А в конце концов: “Это рак”.
Но он писал так, что складывалось впечатление, будто все под контролем, даже когда сообщил нам диагноз. Он до самого конца был полон оптимизма. Я хотела навестить его в реанимации перед операцией. Он был уже парализован, не мог двигаться, но все равно был полон оптимизма. Его больше заботило, как дела у нас с Чарльзом. Он держался спокойно, как ни в чем не бывало.
– Надо сделать операцию, потом облучение и химию, но сначала мне нужно будет научиться ходить после операции.
Мы обратились в другую больницу за вторым мнением. Там сказали, что надо делать облучение и химию одновременно, а потом разбираться с осложнениями. Андрею больше нравилось в первой больнице. Там врачи были полны надежды и держались оптимистично. Начали облучение. Андрей занимался лечебной физкультурой. Облучение было нацелено на определенный участок позвоночника, и ту же область постоянно сканировали, чтобы проверить, нет ли рецидива. Потом бабушка считала, что это была халатность, что они отняли у Андрея несколько лет жизни, поскольку не стали сканировать мозг и весь позвоночник. В общем, облучение наконец закончилось.
Андрей был так счастлив, что снова стоит на ногах! Той зимой мы даже катались на сноубордах, а ведь после такой инвазивной операции на позвоночнике было неясно, сможет ли он ходить. Но когда мы решили покататься второй раз, он уже не смог. Начал слабеть. У него начались головные боли – просто жуткие. Врачи сказали, может быть, у него синусит. Даже смешно. Прописали антибиотики. Ему очень быстро становилось хуже, пришлось срочно везти его в больницу, его непрерывно рвало. Он весь позеленел, его трясло. Пришлось еще целый день провести в отделении скорой помощи. Ему сделали КТ – проверить, нет ли кровотечения. Оказалось, что накопилась жидкость и она блокирует желудочки головного мозга. Тогда сделали МРТ всего тела и обнаружили множество опухолей по всему позвоночнику и в головном мозге. Мы с мамой были в отделении скорой помощи и первыми узнали об этом. Нам было страшно сообщать ему эту новость; к счастью, врачи сделали это за нас. Андрей держался героически. Только и сказал: “Вот отстой”. А потом добавил: “Как вы собираетесь это лечить?”