ля этого нужно одно — победа!
— Ура! — ответили ему сомкнутые ряды. — Даешь победу!
Автомобиль тронулся к мосту.
Почерневшая река шумела и закручивалась в пенистые узлы между опор шаткого моста. Лошади, похрапывая, косились на бежавшую внизу темную воду.
Стоявший у перил Сурков кричал молодому ездовому в расстегнутом шлеме:
— Куда ты прешь? Куда?! У тебя ж колеса по краю. Держи к середке.
Парень ударил приседавшую лошадь плетью, и она, зло прижав уши, катая клубки мускулов на широкой, мокрой от пота груди, потянула орудие на середину моста. Мост скрипел и шатался.
Тогда эскадроны развернули штандарты и, не дожидаясь команды, вплавь пошли через реку. Вода вспенилась и закипела между тысячами лошадиных ног.
Река усеялась черными квадратами тачанок.
Вслед за лавиной конницы пошли батареи.
Бойцы пехоты несли в руках орудийные и пулеметные замки, тяжелые снаряды.
Гул, свист, ржанье лошадей и звонкая ругань неслись в плотном тумане. Погода благоприятствовала.
Уже на другом берегу, на спусках и подъемах балок, артиллерия, пулеметные тачанки, повозки с боеприпасами и санитарные фургоны вязли в густой цепкой грязи.
Лошади батарейных упряжек выбивались из сил.
Плотный туман закрывал серой пеленой притихшие перед атакой полки.
Машина реввоенсовета фронта стояла на пригорке.
— Скажите, — спросил Сталин, опуская бесполезный бинокль, — вам бывает страшно?
— Нет, — ответил Буденный.
В стороне от них сосредоточился командный состав армии. Все курили, шел тихни разговор, и только командарм не опускал бинокля.
— Храброму легче, — усмехнувшись, добавил командарм. — Храбрый умирает один раз, а трус — столько раз, сколько пугается. Вы бы уехали, — предложил он.
— Нет, — ответил Сталин. — Я хочу увидеть бой.
— Интересного мало.
И тут к ним подъехал казак — Пашка Тихомолов. Он сошел с коня и пошел к командарму, тронул за стремя. Буденный склонился к нему, о чем-то тихо и коротко переговорили.
— Нету у меня, — распрямившись, громко сказал командарм.
Но Пашка не уходил.
— Офицера привезу… — сказал он.
— Сказано — нету! — отмахнулся Буденный и пожаловался Егорову: — Как ни бой, так патроны с-под нагана канючит. А где их взять, патроны? У меня на две обоймы всего.
— Зачем они ему? — спросил Егоров.
— Да он за офицерами охотник, — пояснил Буденный. — Таскает их из рубки, как чертей из омута.
— Так я дам, — сказал Егоров и протянул Пашке вощеную коробку.
— Благодарствую, — Пашка сунул коробку в карман. — Офицера привезу… — снова пообещал он и пошел к коню.
Буденный смотрел ему вслед и вдруг спросил:
— Пашка, а ведь я тебя на эскадрон ставил?
— Не, — ответил Пашка, — нам это ни к чему, нам в рядовых сподручней.
— Ну, иди, иди… — улыбнулся Буденный. — Сверхгерой!
В неглубокой лощине застыли упряжки тачанок.
— Да ты послушай, — говорил Матвей. — Антанта это, стало быть, английские и французские буржуи шлют Деникину всякое барахло, обмундирование, снаряды, сахар, какаву. А мы налетим и отнимем. Гляди, какой френч отхватил!
— Важнецкое сукнецо!
— Будет нам какава, — сказал чей-то голос, — и сукнецо будет. Все здесь останемся. Их, говорят, здеся такая силища будет…
— Это кто ж такое говорит? — грозно спросил Матвей. — Ты, заячья душа, понимаешь, что говоришь?
— А что? Я свою мнению высказал, — опасливо проговорил казак.
— Да я зараз с потрохами вышибу такое твое мнение! — возмутился Матвей,
В стороне от первых шеренг развернулись санитарные фургоны.
— А Сурков мне предложение сделал, — сказала Дуська.
— Ну?! Кога? — в один голос вскрикнули Поливка и Варя.
— Нынче. Приходит это, знаешь, сапоги начистил. Позвольте, говорит, Авдотья Семеновна, с вами объясниться… В общем, насчет всяких уз толковал.
— А ты?
— Я? — переспросила Дуська. — Я завернулась и пошла!
Пашка набивал патронами обойму.
— А ежели они без погон или темно, скажем, как их отличишь? — пытал его молодой казак.
— Первым делом, — ответил Пашка, — на хвосты смотри, они их не режут, а мы стрижем под бабки. А вторым делом — на винтовки: они их через правое плечо носят, а мы — через левое.
— А если он без винтовки? — спросил молодой.
— Тогда он, миляга, сам тебя отличит,
— жестко сказал Пашка, ковыряясь с патронами. — Отличит, да так, что никаких сумленьев!
Туман редел. Теперь уже только клочья пелены плыли над степью.
— Говорят, деникинские офицеры избегают с вами встреч, — сказал Сталин. — Жребий тянут, кому идти. Они утверждают, что ваши бойцы — фанатики. Рубятся до последнего.
— Тише… — Буденный поднял руку.
— Что? — тревожно спросил Сталин.
— Скворцы поют, — ответил командарм. — Значит, будет ясная погода. Донская примета. Скоро развиднеется, не опоздать бы. Пожалуй, начнем. — И он махнул рукой.
Тут же вперед выступили трубачи, и топкий серебряный звук, подхваченный полковыми трубачами, полетел над бесконечной линией замерших перед боем эскадронов.
Разузданные кони, щипавшие траву, разом вскинули головы и настороженно застыли.
Бойцы поднялись.
Все смотрели вперед. Но впереди была сплошная полоса рваного тумана.
— Да, — сказал казак, — положим нынче головы, дорогие товарищи начальники, за народное дело. Не увидим новой, светлой жизни…
— Не зуди, сачок, — оборвали его.
— Разбирай коней! Подтянуть подпруги!..
Жаворонок выпорхнул из кустов и тревожно забился над людьми.
— За гнездо тревожится, — сказал боец.
— Нехай перетерпит. И для него, небось, ковыряемся…
— Зябко что-то мне, — сказал казак.
— Щас согреешься…
— Эй, — кричал взводный, — пораспустили коней. Не дай нагибаться. Заподпружить!..
— Тпру. Стой…
Туман редел и клубился в сырых лощинах.
— Топчи огонь. Соблюдай маскировку!
Бойцы тушили редкие костры.
— Чего бы я съел, ребята… — мечтательно протянул боец в кубанке. — У нас дома аккурат в это время цыплят режут…
— Заткнись, и так тошно.
Филька-казачок устраивался на козлах тачанки. В карманах его что-то лязгнуло. Матвей испуганно отодвинулся.
— Слухай, Филька, ты ентими гранатами не шуткуй. Себя распотрошишь и людёв покалечишь.
— Поедем, што ль? — строго спросил усатый батареец повозочного деда, дремавшего на козлах. — Поедем или дремать будем?
— А по мне, как хочешь, товарищ, — почесываясь, безразлично ответил Грищук. Он покосился на острый круп лошади и на стоявшего рядом жеребенка. — Я, почитай, верст полтыщи уже отмахал. То одного везешь, то другого — обратно…
Теперь — снаряды… Я понимаю, конечно, дело военное, помочь нужна… Приник уж, второй месяц. Будто и дома не жил вовек,
— А ты иди, тебя ж никто не держит.
— Дык куда ж я без нее, без кормилицы, пойду. Старуха домой не пустить, — он вдруг смолк. Прямо к нему шел эскадронный.
— Ты вот что, — сказал эскадронный. — Жеребца своего сничтожь! Наведет панику в бою… Гляну на него, и рука дрожит. Рубить не можно. А все через то, что вид у него, поганца, домашний, а на воине подобное не полагается! — Не взглянув па жеребенка, он ушел.
— А у меня дома, — сказал усатый батареец, — такой же растет. Вот вернусь — с бабы, как за дитё, спрошу!
— И когда этой войне конец, — с сердцем проговорила Дуська и полезла в фургон с красным крестом. — Сколь народу побили!
— Недолго уж ждать. Теперь скоро, — сказала Варя, тревожно вглядываясь в туман.
И вновь звук трубы, уже более резкий» пронесся над рядами.
— К атаке! Становись! По коням! Становись!
Бойцы стали съезжаться в шеренги.
— Примкнуть штыки, — тихо и взволнованно говорил «гусар» пехотинцам. — Патрон в ствол. Проверить…
Очкарик неумело тянул подпруги. Низкорослый конёк надул брюхо и, упрямо сжав зубы, отвесив нижнюю губу, ждал.
— Ну, подлец! Вот подлец! — сердился очкарик.
— Не забижай скотину, — сказал ему взводный, уже сидевший верхом.
— Ведь на нем вчера пахали. Как на нем в атаку идти? — растерянно спросил очкарик.
— А на тебе что ране делали? У нас всех разная предназначения. — мудро ответил взводный. — К войне никто не назначен. Однако шашку на плуг менять рано. Потому идем и не жалимся…
Подошел казак с льняными волосами, молча оттолкнул очкарика от коня.
— Спусти дыхло, — зло сказал он коню и ударил его коленом в живот.
— Пойдем, что ль? — спросил Тимошка, вынимая древко из стремян и разматывая знамя, на котором была нарисована звезда и написано про Третий Интернационал.
— Там видать будет, — сказал Маслак и закричал: — Сидай на коников! Скликай людей, эскадронные!
Трубачи сыграли тревогу.
Эскадроны построились.
На холмистой равнине, в редеющем тумане, была видна шевелящаяся бурая масса войск. Над ней, поблескивая, трепетали значки и штандарты.
Связные с приказами наметом сновали перед строем.
Все ждали атаки.
— Командарм, — сказал Ворошилов, расчесывая маузером гриву своей лошади, — скажи войскам напутственное слово. Вот они стоят и ждут…
Буденный вздрогнул и, поднявшись на стременах, оглядел ряды. Сияющий жеребец его, высоко вскидывая ногу, бил в землю копытом.
— Товарищи бойцы и командиры! — громко и отчетливо крикнул Буденный. — Рабоче-крестьянское правительство — первое в мире — приказывает вам атаковать неприятеля и произвести победу!
— Ур-р-а-а!.. — грянули бойцы.
— О чем он? — переспрашивали в дальних рядах.
— К победе зовет!
— Да тише вы! Дайте послухать, что человек говорит.
— Может, кого и срубят в этом бою, — голос командарма зазвучал глухо. — Я того ие скрываю. Но другого пути у нас нет! Веселей надо, ребята! Победить или умереть! Это я вам говорю, Семен Буденный. А Республика вас не забудет!
— Даешь атаку! — закричал очкарик и, выкатив глаза, рассек саблей воздух.