Глубина потери детей Кеннеди была временами почти невыносима даже для священника, повидавшего немало страданий. Максорли вспомнил, как однажды вечером после обеда с Джеки и ее детьми она сказала сыну: «Готовься лечь в постель, и, возможно, Отец придет, чтобы сказать тебе спокойной ночи». Через несколько минут священник вошел в спальню Джона-Джона; Джеки стояла в дверях. Джеки спросил его вполголоса: «Вы знаете «Дэнни Бой»?» Его отец имел обыкновение петь ему эту песенку перед сном. Только он пел «Джонни» вместо «Дэнни». Максорли послушно запел, а мальчик смотрел на него с пристальным вниманием. «Джеки молча стояла в дверном проеме, глядя на нас, — рассказывал он. — Я был в слезах, когда вышел из комнаты». Максорли ушел, и Джеки подошла к постели сына, произнесла с ним молитву и поцеловала на сон грядущий.
Джеки говорила Максорли о своей надежде, что ее переезд в Нью-Йорк поможет ей перестать «погружаться в раздумья». В конечном счете именно дети спасли ее. «Если вы хотите узнать, каковы мои религиозные убеждения сейчас, — писала она Максорли после переезда, — они следующие: загружать себя и беречь здоровье, чтобы делать все необходимое для своих детей. И ложиться вечером спать очень рано, чтобы не оставалось времени подумать».
НЕКОТОРЫМ ИЗ ПЕРВЫХ ЛЕДИ МАТЕРИНСТВО ДАВАЛОСЬ ТЯЖЕЛО, и они были честны в отношении изоляции, которая иногда наступает в первые месяцы ухода за ребенком. Почти каждый день Леди Берд Джонсон наведывалась в маленькую синюю гостиную с видом на Розовый сад, которая в предыдущих воплощениях служила гардеробной Джеки Кеннеди и спальней — Элеоноре Рузвельт. Она добросовестно прикрепляла к двери записку: «Миссис Джонсон работает!» Здесь она садилась на бархатную обивку синего дивана и записывала события дня на свой магнитофон. Она держала записи под замком, и единственным человеком, кто мог их услышать (пока ее секретарь не транскрибировала их за месяц до того, как она покинула Белый дом), был председатель Верховного суда США Эрл Уоррен. Он попросил ее вести записи 22 ноября 1963 года для комиссии по расследованию убийства президента Кеннеди. Ее стараниями был подготовлен исчерпывающий дневник, в котором рассказывалось о повседневной жизни в Белом доме.
В своем дневнике она вспоминала, что впала в панику, когда, будучи женой конгрессмена, осталась одна с малышкой Линдой Берд: «Я могу поаплодировать себе за то, что знаю, как обращаться с детьми, — говорила она. — Я помню абсолютный ужас, который ощутила в тот день, когда эта леди (няня Линды Берд. — Авт.) в конце концов взяла выходной, и видела, как она удаляется на улице и становится все меньше и меньше, пока не исчезла из виду. А со мной был этот корчащийся красный младенец в колыбели, за которого я полностью несу ответственность». Будучи женой конгрессмена, она ухватилась за приглашение и отправилась на освящение подводной лодки в Портсмуте, штат Нью-Гэмпшир. «Это был чудесный побег от энергичной четырех- или пятимесячной маленькой девочки, — вспоминала она позже, без каких-либо намеков на стыд или сожаление. — Это был большой внешний мир, и на этот раз я оказалась в центре внимания. Должна сказать, мне это понравилось». В то время как ее муж вернулся в свой избирательный округ в Техасе, Леди Берд осталась в Вашингтоне с дочерью. Она писала ему: «Линда слишком активна для моего душевного спокойствия, и сегодня она выпала из кроватки». Много лет спустя, в интервью журналу Good Housekeeping, которое она дала вместе с Бетти Форд и Розалин Картер, Леди Берд задали вопрос: заключается ли величайшее предназначение женщины в материнстве, особенно матери сыновей. Она ответила уклончиво: «Есть большой плюс в том, что мужчины стали принимать участие в жизни своих детей, в таких необходимых вещах, как их кормление, смена подгузников и уход за ними, когда они болеют». Если мужчины начнут замечать рабочую нагрузку, связанную с материнством, то будут больше уважать женский труд на протяжении веков, сказала она.
= Они скандировали: «Эй, эй, Эл-Би-Джей (Линдон Джонсон. — Авт.), скольких детей ты убил сегодня?»
После того, как их отец решил не добиваться переизбрания, Линда и Люси Джонсон были явно расстроены во время встречи с Никсонами в Красной комнате за чашечкой кофе накануне инаугурации. Их отец выглядел крайне удрученным. С каждым годом крики протестующих против войны во Вьетнаме становились все громче и громче. Они скандировали: «Эй, эй, Эл-Би-Джей (Линдон Джонсон. — Авт.), скольких детей ты убил сегодня?» — через улицу, на площади Лафайетт. Дворецкий Джордж Ханни однажды услышал, как Джонсон говорит о Вьетнаме с помощником Джо Калифано. «Там умирают наши дети, — сказал он. — Мы должны что-то сделать».
Нэш Кастро работал в Службе национальных парков и сотрудничал с Леди Берд в ее проекте по благоустройству. Кастро говорит, что он и Леди Берд часто встречались в Западном зале на деловых обедах, и первая леди «наскребала по сусекам»[14] гамбургеры для них. Но по крайней мере один раз скандирование протестующих через улицу было слишком громким и помешало продолжить разговор, поэтому они перебрались в Спальню королевы. Но даже там они слышали гневные голоса. «Давайте не будем больше это слушать, — сказала она. — Переберемся куда-нибудь еще». В итоге они закончили работу в Спальне Линкольна. Главный церемониймейстер Белого дома Дж. Б. Уэст вспоминал, как Леди Берд насвистывала, шагая по гулким широким коридорам особняка. На протяжении многих лет она научилась создавать вокруг себя кокон спокойствия, который делал жизнь Линдона и их пребывание в Белом доме более терпимыми. «У нее имелся предохранительный клапан, — говорил Уэст, — какой-то тайный закоулок в ее голове, где она могла укрыться, когда возникало напряжение».
Кастро вспомнил день накануне объявления Джонсона о намерении не баллотироваться на второй срок. Он совершал неспешную поездку с Леди Берд, сделавшей благоустройство своей подписной программой, чтобы увидеть магнолии в парке возле Белого дома. Она заметила клочок невозделанной земли и спросила: «Нэш, когда же мы соберемся украсить этот участок?» — «Ну, прежде чем закончится ваш второй срок, миссис Джонсон». Она посмотрела на своего доброго друга таким долгим взглядом, что тот смутился. «Посмотрим», — произнесла она наконец, зная, что не может раскрыть тайну, которую знали только она и близкий круг семьи: второго срока не будет. После официального заявления мужа она сидела на заднем сиденье автомобиля со своим секретарем по вопросам протока Бесс Абель, когда они выезжали из Северо-западных ворот Белого дома, как раз в тот момент садилось солнце. «О, миссис Джонсон, вам, наверное, будет не хватать всего этого?» — спросила ее Абель. Леди Берд ответила: «Да, как переднего зуба. Но в мире нет ничего, что заставило бы меня заплатить цену еще одного входного билета».
В отличие от детей Форда, которые были втайне счастливы из-за поражения их отца, потому что они полагали, что напряжение второго срока сокращает жизнь президентов, дочери Джонсона знали, как тяжело будет их отцу вернуться к частной жизни. Люси и Линда плакали во время инаугурации Никсона в Капитолии и вынуждены были выйти в туалет, чтобы поплакать в более приватной обстановке. Президент Джонсон удалился в «техасский Белый дом» и прожил всего четыре года, до своей смерти от сердечного приступа в 1973 году в возрасте шестидесяти четырех лет.
Наблюдать за тем, как ваши дети страдают из-за выбора, который сделали вы и ваш муж, чрезвычайно болезненно. Никсоны были очень сплоченной семьей. «Сторонницам феминистского движения не понравится то, что я сейчас скажу, им это совсем не понравится, — сказал президент Никсон по прошествии долгого времени после своей отставки. — Ее (Пэт Никсон. — Авт.) величайшее наследие — ее дети. Она великолепная мать… Триша и Джули — прекрасные молодые леди. Я часто бывал в отъезде, и замечательные дети, безусловно, ее заслуга». Никсоны разработали своего рода бункерный менталитет, затаиваясь во время Уотергейта и протестов против войны во Вьетнаме. Джули и Триша Никсон боготворили своего отца. Однажды вечером Триша позвонила в Белый дом. Она оказалась в центре политического спора с кем-то, и ей нужно было поговорить с отцом, чтобы узнать факты. «Дик ушел поплавать, — вспоминала Пэт. — Бедняга вышел из бассейна и взял телефон, чтобы ответить на ее вопросы. Триша перезвонила позже, чтобы сообщить: «Я выиграла. Большое спасибо». Пэт сказала, что президент был доволен этим звонком по двум причинам: она поблагодарила его, ей нужны были факты, и она хотела выиграть. «Полагаю, это три причины».
Триша Никсон быстро освоила, сколько ограничений таит жизнь в Белом доме, когда в ночь после первой инаугурации ее отца она, девушка двадцати двух лет, отправились в покои семьи на втором этаже после инаугурационного парада, положила руку на дверную ручку своей новой комнаты и услышала голос: «Не пытайтесь открыть двери. Они заперты». Из тени вышел агент Секретной службы и открыл ей дверь.
Никсоны вскоре научились находить прибежище в Кэмп-Дэвиде, загородном президентском доме в Мэриленде, в шестидесяти двух милях к северу от Вашингтона, где они подолгу гуляли и наслаждались неприкосновенностью частной жизни. Колючая проволока и высоковольтные электрические ограждения делали жилище настолько надежным, что агентам Секретной службы не приходилось следовать за ними по пятам, что было облегчением. Пэт часто отказывалась от поездок в свой дом в Уинтер-Уайт-Хаус в Ки-Бискейне, штат Флорида, потому что офицеры Секретной службы залезали в воду вместе с ними, и Никсоны чувствовали, что им необходимо понизить голос, чтобы никакие агенты не могли услышать их разговоры. Пэт иногда просила агентов носить снаряжение для подводного плавания для маскировки, когда они шли по пляжу вместе с семьей.
Конечно, Белый дом — волшебное место, которое почти ежедневно предлагает ирреальные впечатления живущим там семьям. Триша вспоминает, как американцы Нил Армстронг и Эдвин «Базз» Олдрин стали первыми людьми, которые ступили на поверхность Луны 20 июля 1969 года. «Я помню, что была в Западном зале с мамой и сестрой, и если вы знаете, что это такое, то там можно из окна увидеть Овальный кабинет, поэтому мы действительно смотрели телевизор, но одновременно поглядывали в Овальный кабинет, чтобы понаблюдать, как мой отец разговаривает с астронавтами».