Тем не менее факторы напряжения, с которым сталкиваются первые леди, не всегда обусловлены высокой политикой или публичными выступлениями; некоторые из них имеют личный характер. Нэш Кастро, работавший с Леди Берд в ее персональной программе по благоустройству, помнит, как обычно она ему звонила в пять часов вечера и просила его присоединиться к ней на Балконе Трумэна. «У нее обычно был стакан вина, наполовину разбавленный водой, потому что она всегда следила за своим весом. У меня был стакан виски с водой, между нами стояла чаша попкорна, и мы говорили обо всем». Леди Берд вечно сидела на диете и редко позволяла себе что-то большее, чем несколько зерен попкорна в эти счастливые неформальные часы. Ее не могла не задеть статья с иллюстрацией на обложке в журнале Time за 1964 год, в который похвалили ее навыки, полученные в предвыборной кампании, но написали язвительно: «Ее нос длинноват, ее рот широковат, ее щиколотки отнюдь не точеные, и она не блещет умением одеваться». Даже Джеки Кеннеди, которая, казалось, все знала о собственной красоте, беспокоилась, что у нее слишком широкие бедра. Джеки была настолько дисциплинированна в отношении своего веса — всего 120 фунтов (54 кг), что, если набирала пару фунтов, она постилась в течение дня, затем усиливала физическую нагрузку и несколько дней ограничивалась фруктами. (У Джеки также имелся интенсивный режим ухода за собой, который включал ежевечернее расчесывание волос — от пятидесяти до ста движений щеткой и нанесение крема на ресницы.) Леди Берд призналась своему помощнику, что сожалеет, что не исправила свой нос до того, как стала первой леди, но к тому времени, когда она стала персоной, известной каждой семье, и ее внешность была тщательно изучена, этот шаг был бы слишком запоздалым. Она чувствовала: видно, ей на роду написано постоянное сравнение с ее предшественницей.
= «Ее нос длинноват, ее рот широковат, ее щиколотки отнюдь не точеные, и она не блещет умением одеваться».
Статья в Time справедлива в одном: Леди Берд действительно не заботилась о высокой моде. Бесс Абель сказала, что ей приходилось убеждать ее не покупать платья в магазине готовой одежды. Леди Берд возражала: «Я не думаю, что одежда настолько важна». Однако до определенного предела. Перед одним правительственным обедом прибыла Кэтрин Грэм из газеты Washington Post в таком же платье, как и у Леди Берд. Абель побежала наверх, чтобы сообщить первой леди, которая быстро переоделась и спустилась к обеду в другом наряде.
ГЕНЕРАЛ ДОНАЛЬД (ДОН) ХЬЮЗ, работавший у Никсона (в то время вице-президента), обедал с ними, когда почти через девять месяцев после отставки Никсон впервые услышал о падении Сайгона, что ознаменовало конец войны во Вьетнаме. «В тот вечер он обнажил глубокие угрызения совести, — сказал Хьюз. — Он говорил: «Если бы я был там, эти сукины дети никогда бы не пересекли ДМЗ (демилитаризованную зону. — Авт.)». Он не плакал — обезумел и был зол на себя». Хьюз привык к сильным вспышкам президента, как и Пэт. Хьюз был назначен охранять Пэт во время президентской кампании ее мужа в 1960 году. Он был участником трех военных кампаний, но «ничто так не изнуряло», как эта кампания, сказал он.
Пэт, которая почти восемь лет уже провела в качестве второй леди, не дрогнула, когда ее муж в 1960 году пообещал провести кампанию в пятидесяти штатах. Она была готова сделать все возможное, когда видела, как демократ Джон Кеннеди с преимуществом в два очка опережает ее мужа. Ей было почти пятьдесят, но она не позволила запугать себя молодой, царственной Джеки. Ричард Никсон проявлял меньше выдержки. Однажды, когда они ехали через Айову, Никсон ударил по сиденью перед собой, где сидел Хьюз, так сильно, что Хьюз подскочил и ударился головой о приборную панель. Хьюзу пришлось выйти из машины, чтобы успокоиться. Чета Никсонов была измотана двухнедельными поездками, во время которых они посетили двадцать пять штатов в преддверии первых президентских телевизионных дебатов. У Никсона поднялась температура (39,4 °C), но Пэт, которая никогда не признавалась в плохом самочувствии, держалась стойко. Она стиснула зубы, когда ее муж впал в ярость, потому что из-за огромного напряжения не мог заснуть.
Ей довелось пережить и худшее. В конце ноября 1957 года, когда президент Эйзенхауэр перенес легкий инсульт, Мейми с возрастающей частотой просила Пэт подменять ее. Пэт была измотана плотным рабочим графиком, хотя никогда не позволяла себе признаться в этом. Даже тогда, как Мейми поручала Пэт трудную работу (Джеки тоже будет полагаться на Леди Берд), Эйзенхауэры никогда не приглашали Никсонов в резиденцию на званый вечер. Но они с удовольствием использовали их, когда нуждались в этом.
= Эйзенхауэры никогда не приглашали Никсонов в резиденцию на званый вечер. Но они с удовольствием использовали их, когда нуждались в этом.
Президент Эйзенхауэр попросил Никсонов предпринять 18-дневную дипломатическую поездку в Южную Америку весной 1958 года. Цель поездки: присутствовать на инаугурации Артуро Фрондиси, первого за два десятилетия демократически избранного президента Аргентины. Поездка проходила хорошо, пока Никсоны не прибыли в Университет Сан-Маркос в Лиме, Перу, где их забросали камнями демонстранты левого толка. Но самый драматичный эпизод произошел во время их остановки в Каракасе, Венесуэла, когда Никсоны прибыли в аэропорт и были встречены протестующими, которые плевались в них и швыряли фрукты и мусор. На пути в Каракас Пэт находилась в машине с Хьюзом и женой министра иностранных дел. Перед ними в отдельном автомобиле ехали вице-президент Никсон и министр иностранных дел. Протестующие блокировали их маршрут транспортным средством, они сотнями наводняли улицы и атаковали обе машины, бросая в них камни и трубы. Пэт смотрела вперед на машину своего мужа, не зная, выживет ли кто-нибудь из них. Жена министра иностранных дел, сидевшая рядом с Пэт, начала паниковать. Пэт попыталась успокоить ее, обняв, как ребенка. «Я сделал все, что мог, но миссис Никсон не нуждалась в этом; она успокоила ее и продолжала утешать, пока мы не добрались до безопасного места», — вспоминал Хьюз, отметив, что в этот день он был на волосок от смерти. Камень угодил в окно со стороны вице-президента, осколок стекла попал в глаз министру иностранных дел, и у него пошла кровь. Демонстранты начали раскачивать автомобиль вице-президента, пытаясь опрокинуть его. Агенты Секретной службы не хотели применять оружие, опасаясь, что это вызовет эскалацию насилия. Прошло более десяти минут, прежде чем агенты, воспользовавшись машиной прессы, смогли заблокировать движение и освободить дорогу для кортежа Никсонов, чтобы он уехал и нашел убежище в американском посольстве.
На следующий день пресса собралась вокруг машин, которые по настоянию Никсона были выставлены на обозрение, чтобы их душераздирающую поездку могли задокументировать. Репортеры разразились спонтанными аплодисментами, когда Никсоны покинули посольство для участия в официальном обеде. Слезы навернулись на глаза обычно стоически спокойной Пэт. Перед тем, как Никсоны отправились на родину, правящая хунта предоставила Хьюзу для защиты ручные гранаты. Когда Пэт села в машину, ей пришлось осторожно маневрировать вокруг гранаты, которую Хьюз случайно оставил на заднем сиденье. «Полагаю, это принадлежит вам», — сказала она, осторожно передавая ему гранату.
На родине Никсонов приветствовали как героев. Эйзенхауэры встретил их на авиабазе «Эндрюс» вместе с многотысячной толпой сторонников, половиной конгрессменов и членами кабинета министров в полном составе. Годы спустя, став первой леди, Пэт оказалась в окружении советских агентов безопасности в большом московском универмаге, в то время как представители американской прессы настойчиво порывались приблизиться к ней и жене советского министра иностранных дел, которая сопровождала гостью. Движение вокруг ГУМа было перекрыто, и советская милиция начала оттеснять разочарованных журналистов. Пэт стояла в универмаге у лотка с мороженым, когда заметила, что корреспондент агентства Associated Press Сол Петт прижат к стене крепким охранником. «Он со мной, — сказала она. — Оставьте его в покое». Опытный политик с многолетней выучкой, она притянула Петта к себе и предложила ему откусить от своего конуса ванильного мороженого. Петт написал ей записку, поблагодарив за этот жест. «Вы сыграли чертовски хорошую игру, — писал он, — и мороженое было особенно удачным ходом».
За день до того, как президент объявил о своей отставке, дочь Никсона, Джули, со слезами на глазах сказала матери, что все кончено. Пэт никогда не отказывалась от надежды в те мучительные месяцы, которые привели к исходу. Восьмого августа 1974 года ее муж по телевидению обратился из Овального кабинета с заявлением, что его отставка вступит в силу на следующий день. Когда Джулия подошла к спальне своей матери, все еще отделанной так, как при Леди Берд, она увидела ее стоящей в дверях. «Папа чувствует, что должен уйти в отставку», — сказала Джулия. «Но почему?» — недоуменно спросила Пэт. За три месяца до его отставки первая леди дала интервью, в котором сказала, что ее муж «никогда не помышлял об отставке и не помышляет сейчас». Еще 31 июля она размышляла, какой фарфор заказать. (Она вызвала куратора Клема Конгера и сообщила: «Я не могу назвать причины, Клем, но покупки фарфора не будет. Отмени заказ».) Джулия осторожно обняла мать, боясь, что крепкое объятие заставить их обеих сломаться. Никсоны вместе выдержали многие штормы — они прошли через одиннадцать крупных кампаний, и Пэт по-прежнему считала, что в семье они переживут и это. Прежде чем ее муж в 1972 году объявил о своем решении усилить бомбардировки Северного Вьетнама, она обняла его и сказала: «Ни о чем не волнуйся». Она почти всегда заканчивала встречи со своими сотрудниками из Восточного крыла веселым призывом «Вперед и вверх!». Президент Никсон так сказал о своей жене спустя годы: «Она была настоящим бойцом и сдавалась последней». Она публично защищала своего мужа на протяжении всего расследования Уотергейтского дела и говорила репортерам: «Истина поддерживает меня, потому что я очень верю в своего мужа». Однажды в разгар Уотергейта репортер задал вопрос о душевном состоянии ее мужа. Пэт взмахнула рукой со стиснутым кулаком и сказала: «Он здоров, и я очень люблю его, и очень верю». Ее секретарь по протоколу, Люси Винчестер, называет Пэт «непреклонной женщиной».