Лежание на снегу и охвативший нас от этого холод невольно вызывали желание двигаться дальше — да, кроме того, всякое отступление назад было невозможно, так как могло вызвать панику. Скомандовав ещё раз — «Вперёд за мной», — я подполз к самым окопам. Вид наших фигур, неожиданно возникших перед самым носом австрийцев, ошеломил их. Они прекратили стрельбу, и это дало нам возможность проникнуть в самые окопы, не считаясь с тем, идёт ли кто-нибудь за нами или нет.
Не задерживаясь в первом окопе и только разоружив бывших там солдат, мы бросились дальше. С группой всего человек в пятнадцать я оказался в центре неприятельского войска, огонь которого по-прежнему был направлен не в нашу сторону, а вниз, откуда наступали наши цепи. Стараясь, пока не поздно, использовать это положение, мы рассыпались по землянкам австрийцев, вытаскивая оттуда притаившихся людей и разоружая их. Через какие-нибудь четверть часа мы имели перед собой больше ста обезоруженных солдат, ошеломлённых одним нашим появлением и автоматически бросавших винтовки к нашим ногам.
У окопов передней линии мы столкнулись с ворвавшейся сюда группой солдат из четвёртого батальона, под командой подпоручика Кострожицкого. Стало легче — теперь мы были не одни — ив какие-нибудь полчаса мы объединёнными силами обеих групп парализовали дальнейшее сопротивление австрийцев. Стрельба смолкла, и наступавшие части уже спокойно взобрались на вершину.
Таким образом, весь бой, разыгравшийся при взятии высоты 870, в сущности, был начат и закончен двумя небольшими отрядами — группой людей моего взвода и группой подпоручика Кострожицкого. Это можно объяснить только тем, что австрийцы совершенно не имели представления о количестве ворвавшихся в окопы русских солдат. Если бы темнота не скрывала нас и если бы было обнаружено, что нас всего небольшая горстка, мы, конечно, были бы перебиты или в лучшем случае разоружены.
А. КсюнинНЕПРИСТУПНАЯ КРЕПОСТЬ ПЕРЕМЫШЛЬ[72]
Могучiе бетонные бруствера, вращающееся броневыя башни, казематы, напоминавшее грандiозныя катакомбы, форты одинъ другого силыгЬе, глубоше рвы съ надёжнымъ прикрытiемъ для стрелковъ, множество разнокалиберной артиллерш, длинные ряды проволоки на стальныхъ прутьяхъ и въ довершенiе естественныя условiя — доминирующiе кругомъ холхмы, — всё это делало Перемышль[73] неприступнымъ.
Форты крепости вынесены далеко за городъ. Къ нимъ надо ехать мимо большого полуразрушеннаго моста, опустившагося однимъ краемъ въ реку, черезъ поля, мирно запахиваемыя крестьянами, съ философскимъ спокойствиемъ пережившими и осаду, и сдачу крепости. Пасутся коровы, во дворахъ куры и утки, и весь видъ этихъ своеобразныхъ деревень, укрывшихся за фортами, точно также и видъ города, мало говоритъ о томъ, что австрiйцы находились при сдаче въ критическомъ положенiи.
Сами форты, особенно новейшiе на южной стороне, производятъ настолько внушительное впечатленiе, что поражаешься, какъ можно было сдать такую крепость.
Мне удалось бегло осмотреть крепостныя сооружения и сопровождавшiе меня спецiалисты-офицеры въ одинъ голосъ приходили къ выводу, что сдача Перемышля — была яркимъ свидетельствомъ разложенiя австрiйской армiи. Въ крепости сидело втрое больше народу, чем въ лагере осаждавшихъ; въ ней ничего не разрушено, и только полный упадокъ дисцiплины и отсутствiе воодушевленiя могли выслать въ нашъ лагерь парламентёровъ, предложившихъ сдачу.
Передъ колоссальными бетонными брустверами глубокiе рвы, выложенные кирпичёмъ, а ещё впереди, въ нисколько рядовъ проволока на стальныхъ прутьяхъ и заложенные въ земле фугасы. Каждый такой фортъ при умелой защите стоилъ бы осаждавшимъ десятки тысячъ жертвъ. Его рвы пришлось бы засыпать трупами, но и тогда оставалась преграда, въ виде капонировъ, заполненныхъ проволокой, где, какъ въ мешке, люди должны застревать и гибнуть, чтобы по ихъ трупамъ другiе, более счастливые, могли наконецъ овладеть фортомъ. Въ капонирахъ для обстрела внутри рва стоятъ орудiя одну изъ бойницъ попалъ нашъ снарядъ, повредилъ пушку, перебилъ прислугу и после этого австрiицы придумали ещё новое укрепленiе и стали бетонировать потолокъ и своды.
Хозяева Перемышля заботились, видимо, не столько о крепости, сколько о собственной безопасности и последствiя сдачи ихъ волновали меньше, чемъ плохой обедъ и недостатокъ вина и пива. Не довольствуясь бетонными прикрытiями надъ своими казематами, австрiйcкie офицеры сделали надъ сводами ещё насыпи и напилили на нихъ брёвна. Кажется, чего лучше и безопаснее, глубоко уходящiй въ землю погребъ, съ мощнымъ потолкомъ, вовсе недоступный обстрелу, больная просторныя комнаты, множество коридоровъ и переходовъ, — словомъ, всё то, о чёмъ бы можно только мечтать въ простомъ окопе, — и всё-таки выше всехъ вращающихся башенъ и выше фортовъ былъ выкинутъ позорный белый флагъ не то изъ рубашки, не то изъ другой принадлежности туалета. Его показывали потомъ, какъ историческую редкость, и кусокъ белой матерiи безпомощно болтался на древке, свидетельствуя во всякомъ случае не о доблести австрiйцевъ.
Почти каждый изъ южныхъ фортовъ целый лагерь. По бокамъ башенъ блиндажи для стрелковъ, далеко вытягиваются бетонные бруствера, а глубокiе рвы зiяютъ такой пропастью, что кажутся недоступными человеческой силе. Насколько мощны сооруженiя некоторыхъ фортовъ Перемышля, можно судить хотя бы по последсвiямъ взрыва. Громадной скалой, на которую легко усадить человекъ двадцать народу, лежитъ каменная глыба, оторвавшаяся отъ башни и сброшенная къ подножно форта. Кругомъ всё засыпано камнемъ и кирпичёмъ, а толстый железный двери, закрывавшiя казематы, выгнулись силою взрыва.
Когда храбрые австрийцы стали взрывать свою крепость, на десятки верстъ кругомъ дрожала земля, и каменныя зданiя тряслись, какъ картонные домики. Наши офицеры, стоявшiе на позицiяхъ за восемнадцать вёрстъ, разсказывали, что у нихъ въ избе рухнула печка.
Форты повреждены мало, но следы разрушенiя отъ взрывовъ повсюду. Стены некоторыхъ казематовъ разнесены и они стоятъ открытыми, какъ сараи, и зiяютъ дырами, въ которыя смело войдутъ два паровоза. Подземныя сооруженiя такiя, что можно заблудиться. Длинныя каменныя лестницы ведутъ въ солдатскiе и офицерскiе казематы, въ склады снарядовъ и пороху, выводятъ далеко вперёдъ за крепость и всё ихъ сооруженiе своей солидностью и основательностью говоритъ о томъ, какое значенiе австрiйцы придавали крепости, попавшей въ неумелый руки.
Въ одномъ изъ казематовъ наши офицеры успели собрать маленькiй музей. Главная его достопримечательность — знаменитый белый флагъ. Его оберегаютъ ручныя гранаты, фугасы, снаряды всехъ калибровъ, стальныя стрелы, сбрасываемыя съ аэроплановъ, старые катапульты, не только заржавевшiе, но, кажется, покрасневшie отъ стыда — образчики богатаго артиллерiйскаго матерiала, которымъ перемышльскихъ героевъ снабдило населенiе, чувствовавшее себя, какъ за каменной стеной.
Едемъ на следующiй фортъ. Гладкое шоссе тянется перекатами черезъ лесъ по зазеленевшемуся молодняку и когда каменныя громады остаются позади, скрываясь за холмами, забываешь, что въ крепости. Такъ хороша природа, и такъ не похожа вся обстановка на то, что подъ бокомъ стоятъ грозные бастiоны.
На высокихъ старыхъ соснахъ прилажены площадки для наблюдателей, какъ большiя скворечницы. Въ лесу много такихъ вышекъ, а по дороге везде орудiя всевозможных калибровъ, старыя и новыя, и целыя и попорченныя.
Останавливаемся у восьмого форта. Онъ изъ старыхъ, съ кирпичными казематами и земляными рвами. Внизу извивается Санъ, гладкiй и тихiй, напоминающiй белое песочное шоссе. Вода застыла и река не шелохнётся, только отражаются огни загоревшихся по берегу костровъ.
У подножiя чернеетъ проволока и стальные колья, на которыхъ она укреплена, торчатъ изъ земли, какъ штыки. Наши окопы были отсюда меньше, чемъ въ версте.
Много ли прошло со времени заняли крепости, а солдатики уже успели обжиться на этомъ нетронутомъ форту. Въ казематахъ пахнетъ щами и солдатской шинелью.
Новые владельцы крепости собираются ко сну, поютъ молитву и укладываются на койки, предусмотрительно оставленный австрiйцами. Къ Пасхе устроили даже свою церковь. Убрали казематъ ельникомъ, поставили образа, служили заутреню и разговлялись.
— А на Страстной, — ходили своихъ проведать...
На южныхъ Седлецкихъ фортахъ есть незаметныя могилы; въ нихъ похоронены наши солдаты, подходившiе къ этимъ фортамъ ещё 24-го сентября.
— Помолились за упокой ихъ души... Потому они путь намъ проложили и выходитъ, что должны мы ихъ память чтить...
После взятiя крепости мы нашли триста нашихъ раненыхъ, томившихся въ плену.
Скромныя могилы на Седлецкихъ фортахъ, свидетельствующая, что для нашего солдата петъ ничего пеприступнаго, крытыя ельнiкомъ землянки, въ которыхъ перезимовали войска, бравшiя крепость, тихая радость освобождённыхъ пленныхъ, — всё это не вяжется съ атмосферой, царившей въ Перемышле, и съ обстановкой, которую создали его защитники. Даже въ трагическую минуту, на первомъ плане у нихъ было своё личное, и духъ геройства не ночевалъ на австрiйскихъ фортахъ. Среди условiй сдачи австрiйцы выставляли требованiя о сохраненiи офицерамъ жалованья и карманныхъ денегъ, просили, чтобы ихъ наградные списки были непременно отосланы въ Вену, а генералъ Кусманекъ въ длинномъ и безграмотномъ письме на русскомъ языке хлопоталъ о томъ, чтобы были охранены его вещи и чтобы, въ случае перемены коменданта, его просьба непременно была передана по принадлежности.
Личное было настолько сильно, что моментами переходило въ преступное. Главный интендантъ крепости былъ судимъ и повешенъ. У него нашли неожиданные розсыпи — сбереженiя во время осады на девять миллiоновъ кронъ. Оказалось, что онъ продалъ часть провь анта и обезсилилъ крепость по крайней мере на три месяца. Хищничество внутри крепости переплелось съ мудростью военачальниковъ и въ то время, какъ одни распродавали провiантъ, другiе, подъ напоромъ нашихъ галицiйскихъ армiй, заголяли новые и новые корпуса въ крепость, думая найти въ нихъ надёжную стоянку. Общими усилiями те и другiе довели Перемышль до сдачи.