С тех пор и в течение всех семидесятых началась серьёзная полемика со многими историками Запада (а также некоторыми последователями крикливых публицистов времён Покровского) о роли и значении русского фронта в общем ходе той войны. Вопрос в высшей степени серьёзен. Недооценка военного опыта России и её военачальников издавна стала общим местом для определённых западных авторов. Первая мировая не исключение.
Ещё в 1914 году печать всего мира, в том числе, к сожалению, и немалая часть российской, до небес превозносила победу немцев в Восточной Пруссии в августе 14-го, хотя то был чисто тактический успех, купленный к тому же дорогой ценой. В то же самое время в грандиозной по размаху Галицийской битве русская армия учинила стратегического значения разгром австро-венгерским войскам. От этого поражения сильнейший союзник Германии, по существу, не смог оправиться до самого конца войны. События были несравнимы по своему значению, но долгие годы и десятилетия наше общество получало необъективную их оценку. К сожалению, так бывало и у нас на родине, где русофобские настроения начала 20-х годов время от времени проявлялись в различных формах, прикрытых или не очень.
В обобщающих трудах и монографиях семидесятых годов наши историки объективно и всесторонне описали роль и значение русского фронта в ходе первой мировой войны. Сделалось очевидным, что именно на русском фронте (Восточном по наименованию противника) сосредоточены были основные силы Австро-Венгрии и Турции, а также существенная часть германских военных и морских сил. Наступательные действия русских войск в августе — сентябре 14-го года спасли Францию от разгрома, упорная оборона в 15-м против основных сил германо-австрийского блока позволила англо-французам сберечь силы и накопить средства для будущих операций, наконец, Брусиловский прорыв летом 16-го облегчил критическое положение Италии. Это далеко не все, хотя и важнейшие обстоятельства данной темы. В итоге деятельности отечественных историков очень многие вопросы прояснились, и западные коллеги (из числа, разумеется, добросовестных) поспешили сделать исправления на этот счёт в своих новейших трудах.
Углубилось и понимание внутриполитической обстановки в тогдашней России, скукоживались газетно-пропагандистские легенды прошлых лет, вошедшие порой даже в учебные пособия. Выяснилось, например, что императрица Александра Фёдоровна не была «немецкой шпионкой» и не помогала Германии (см. исследования историка В. С. Дякина). Установлено, что верхи российской буржуазии вели упорную пораженческую линию в своих узкокорыстных интересах и, опираясь на сеть тайных лож, стремились к захвату государственной власти (см. труды Н. Н. Яковлева и В. И. Старцева).
Отчётливее выяснились достижения русской военно-теоретической мысли, а также в области техники (последнее особенно долго «не замечалось», даже у нас...). Оказалось, что идеи русских авиаторов, кораблестроителей и первых танкистов нередко опережали своё время, своих тогдашних союзников и противников. Шире и глубже осмыслялось революционное движение в русской армии, а с 1917—1918-го — братание на империалистическом фронте, что имело громадные политические и исторические последствия.
Первая мировая война — ключевая тема XX столетия, интерес к ней не ослабевает. Более того. Сейчас, на исходе века, становится всё более очевидным, что насилие, в том числе и военное, как лучшее средство разрешения общественных вопросов уходит в прошлое (будем надеяться, что так!). В это время особенно полезно задуматься над тем, как пытались в 14-м году перекроить мир насильственными средствами и что из этого вышло. Бессмысленная бойня первой мировой войны — одна из самых, кажется, впечатляющих картин для осмысления подобного вопроса.
В настоящий сборник включён ряд подлинных и достоверных материалов — капля из великого их множества. Отобранное, представляет собой, на наш взгляд, не только интересное по сюжету и содержанию, но и типичное по оценкам и подбору фактов, по стилю, отражающему дух времени. Читатель получит объективную возможность увидеть реальные события, рассказанные реальными людьми, понять, кем были и что чувствовали люди той эпохи.
Два слова о некоторых материалах сборника. Воспоминания великого русского полководца Алексея Алексеевича Брусилова были впервые опубликованы вскоре после его кончины по заверенной им рукописи в 1929 году. С тех пор они переиздавались ещё пять раз (последний уже в 1985-м). Книга того безусловно заслуживает, но вот незадача: во всех тех пяти изданиях сделаны большие выброски из первоначально опубликованного текста, причём сделаны они, как водится, тайно, без оговорок и отточий. Например, одобрительные слова Брусилова о боевой мощи и выучке германской армии были кем-то сочтены «непатриотичными», хотя свой высокий патриотизм русский генерал доказал среди прочего и тем, что был великодушен к бывшему противнику, отдавая должное его качествам. Мы убеждены, что полный текст тех достойнейших мемуаров вскоре будет опубликован, а пока мы воспроизводим отрывок по изданию 1929 года.
Михаил Лемке (1872—1923) был уже до революции известным журналистом, издателем и комментатором сочинений Добролюбова, Герцена, Стасюлевича и др. С сентября 1915-го до июля 1916-го он был прикомандирован к Ставке, находившейся тогда в Могилёве. Тогда верховным главнокомандующим был Николай II, а начальником штаба генерал М. В. Алексеев. Записки Лемке представляют большой интерес, полны любопытных наблюдений и подробностей, но следует иметь в виду, что от освещения некоторых вопросов он уклонился. Среди генштабистов Ставки скопилось немалое число членов масонских лож, они вели спою тру, пока точно не выясненную. Генерал Алексеев, выходец из простой семьи, талантливый военачальник и патриот, был, по достоверным сведениям историка В. И. Старцева, тоже втянут в ложу и, увы, принимал участие в некоторых интригах. По-видимому, позже он осознал, что играл чужую роль. После Февраля Гучков, Керенский и иные назначили его главковерхом, но сотрудничества меж ними не получилось. Алексеев вышел в отставку, а затем стал одним из основателей Добровольческой армии, но вскоре умер. Писатель Георгий Георгиевич Степанов — кубанский старожил и знаток истории гражданской войны на Северном Кавказе, недавно скончавшийся, рассказывал, что подростком, в 1918-м, в кафедральном соборе Екатеринодара, он часто видел генерала Алексеева, который истово молился в самом дальнем приделе и плакал; кубанские казаки, почитавшие старого генерала, шептались: за грехи против присяги кается...
Чрезвычайно интересны воспоминания Михаила Дмитриевича Бонч-Бруевича (1870—1956), выпускника, а затем преподавателя Академии генштаба. Командующий фронтом в 17-м году, он был среди первых генералов, перешедших на службу Советской власти, и позже стал видным военачальником (любопытно: он был генерал-лейтенант русской армии, а с 1944-го сделался генералом Советской Армии). Он был родным братом широко известного Владимира Дмитриевича — давнего соратника Ленина, управляющего делами Совнаркома с 1917 по 1920 год. Воспоминания М. Д. Бонч-Бруевича написаны исключительно интересно, содержат многие сведения, которые в других источниках не содержатся.
И в заключение сделаем для читателей, которые заинтересуются данной темой, ссылку на последнюю научную работу, где приведена вся основная библиография по данной теме: Ростунов И. И. Первая мировая война. М., 1977. Там читатель найдёт многие отсылки на литературу, старую и новую, где подробно освещается тема настоящего сборника.
В конце книги помещены комментарии составителя ко всем опубликованным материалам, в тексте комментируемые места отмечены звёздочками. В то же время, читая книгу, вы встретите и подстрочные примечания, отмеченные арабскими цифрами. Это или ссылки на исторические источники, или уточнения, принадлежащие перу самих авторов, или же разъяснения редакции.
С. Н. СЕМАНОВ
С.Н. Сергеев-ЦенскийБРУСИЛОВСКИЙ ПРОРЫВ
Экстренный поезд, в котором ехал Брусилов, направлялся не в ставку верховного главнокомандующего, то есть царя, а в Бердичев, где была ставка главкоюза генерал-адъютанта Иванова[1]. Положение создалось такое, что Брусилов хотя и назначен был на место Иванова, но тот не сдавал ему фронта около двух недель.
Крёстный отец маленького наследника, великого князя Алексея, имел слишком сильную руку при дворе в лице императрицы Александры Фёдоровны и старого наперсника царя — министра императорского двора, графа Фредерикса[2]. Шли интриги. Иванова обнадёживали, что приказ царя о его смещении ещё не окончательный, что он вырван у слабовольного главковерха настояниями союзников, но совершенно нежелателен «святому старцу» — Распутину. Привыкший менять но своему капризу министров, создавший «министерскую чехарду» в России, «старец» полагал, что то же самое можно делать и с главнокомандующими, тем более с такими, которые проявляли строптивый воинственный дух, когда он плёл уже закулисную паутину сепаратного мира с Германией и её союзниками. Иванов был вполне хорош для этих целей, — он считал войну безнадёжно проигранной, — Брусилов же мог повести себя совершенно нежелательно: при дворе известно было, что восьмая армия, которой командовал перед новым назначением Брусилов, считалась на фронте наиболее боеспособной.
О Куропаткине, главнокомандующем Северо-западным фронтом, не могло быть двух мнений: он полностью проявил себя в Маньчжурии, поэтому ни императрицу, ни Распутина не беспокоил и теперь. Генерал Эверт[3], главнокомандующий Западным фронтом, был тоже испытан как в Маньчжурии, так и теперь. Наступление, которое он провёл на своём фронте в первой половине марта, обошлось в девяносто тысяч человек и не дало никаких результатов. Много погибло от весенней распутицы, так как фронт обратился в сплошное болото, разливавшееся днём и замерзавшее ночью. По обыкновению не хватало ни снарядов, ни сколько-нибудь способных генералов, чтобы наступать на сильно укреплённые позиции немцев.