Особым источником страданий в ту зиму, наряду со вшами и крысами, стал синдром «траншейных стоп». «Солдаты днями и ночами стояли в жидкой грязи в армейских ботинках или в обмотках, абсолютно не чувствуя ног, – пишет Джиббс. – Холодные и мокрые ступни распухали, теряли чувствительность, а затем начинали пылать, как будто до них дотронулись раскаленной кочергой. Когда наступала «смена», многие оказывались способны покинуть траншеи только ползком или на спинах своих более крепких товарищей. На протяжении зимы я видел сотни таких солдат, а затем и тысячи». Батальоны теряли на передовой больше людей из-за «траншейных стоп», чем из-за ранений. «Бригадиры и дивизионные генералы были угрюмы и проклинали новое бедствие, постигшее их людей. Кто-то говорил, что все дело тут в проклятой небрежности, другие считали, что речь идет о симуляции, поскольку уже участились случаи самострелов, когда солдаты стреляли себе в пальцы на руках и ногах, чтобы выбраться из траншей. Но парни с искалеченными, обмотанными ватой ногами, которых на спине тащили в санитарные поезда на запасных путях в Реми у Поперинге, не походили на симулянтов. Боль была такая, словно к ногам им привязали по вязанке горящего хвороста. В одном из батальонов 49-й (Уэст-ридингской) пехотной дивизии зимой 1915 г. зафиксировали более 400 подобных случаев».
Со временем с «траншейными стопами» научились бороться, два-три раза в день растирая их маслом. Но недуг нанес тяжелый удар по боеспособности войск. Однако, как писал Джиббс, «все эти несчастья не могли подорвать боевой дух солдат».
Рождественское братание, совершенно спонтанно возникшее в 1914 г., в 1915-м не могло повториться. «Ничего подобного на вверенном вам участке фронта в этом году не должно произойти, – поступило указание в одну британскую пехотную дивизию за пять дней до начала рождественских праздников. – Артиллерия с рассвета должна вести методичный огонь по вражеским позициям, и, как обычно, следует использовать любую возможность нанести урон обнаруживающему себя противнику».
В основном этим приказам подчинялись. Историк Лин Макдональд описывала, как «в траншеях рядом с Плугстертским лесом восхитительный голос, развлекавший сидящих в траншеях по обе стороны фронта фрагментами из «Травиаты», внезапно оборвался посередине арии, словно захлопнули дверь». Близ Вюльвергема немцы в канун Рождества выставили на бруствере окопа передовой линии елку, украшенную свечами. «Несколько мгновений огоньки неуверенно мерцали в темноте, после чего британский офицер приказал открыть беглый огонь, и «томми» их погасили» [113].
День Рождества не отличался от прочих. «Пятью залпами мы пожелали немцам доброго утра и периодически стреляли весь день, – записал артиллерист капрал Д. А. Панкхерст. – Таков был приказ. Некоторые батареи выпустили по три сотни снарядов. Это рождественский подарок фрицам, говорили они. Но я уверен, что это придумали нарочно, чтобы не допустить братания». Артиллерийская и винтовочная стрельба продолжалась весь день. Младший лейтенант У. Кашинг стал свидетелем гибели рядового из своего батальона. Осколок снаряда перебил ему бедренную вену. «Санитары-носильщики пытались бороться с этой смертельной раной и наложили жгут, – записал Кашинг, – но бедняге от этого стало только хуже, и военный врач сказал нам по телефону, чтобы жгут сняли и дали ему спокойно умереть». Военврач, безусловно, «подверг бы риску свою жизнь, попытавшись пробраться к нам по открытой местности, а ходов сообщения уже не осталось, поэтому начальство приказало ему остаться при штабе батальона. И это было правильно. Мы не имели права потерять военного врача ради бесплодной попытки спасти одну жизнь. Да и все равно бы он, скорее всего, не успел вовремя».
Так на Рождество погиб рядовой У. Г. Уилкерсон. Его похоронили на кладбище Нью-Айриш-Фарм в Сен-Жане, неподалеку от Ипра. Когда в конце войны кладбище приводили в порядок, могилу найти не удалось, поэтому его имя увековечено на мемориальном надгробии с надписью: «Похоронен на этом кладбище». Рядом с ним покоятся останки еще 4500 солдат [114]. На Галлипольском полуострове, где в ближайшие недели должна была начаться эвакуация войск с мыса Геллес, на Рождество от огня турецких артиллеристов и снайперов также продолжали гибнуть солдаты. Среди погибших в тот день был 29-летний капитан Корпуса медицинской службы британской армии Арнольд Томпсон, который за восемь месяцев до этого закончил Новый колледж в Оксфорде [115].
На Восточном фронте Центральные державы не сомневались в своем превосходстве. В Галиции двухнедельное наступление русских войск при поддержке тысячи артиллерийских орудий, на каждое из которых приходилось до тысячи снарядов, не смогло преодолеть линию обороны австрийцев и 27 декабря было остановлено. 6000 русских солдат оказались в плену. В этот день британский кабинет министров решил начать эвакуацию с мыса Геллес и положить конец присутствию войск Антанты на Галлипольском полуострове.
В конце 1915 г. Центральные державы переживали подъем. Сербию полностью оккупировали австрийцы и болгары. Русскую Польшу и Бельгию контролировали немцы. Подводный флот продолжал успешно топить корабли союзников, нанося им существенный урон. Германия, планировавшая одержать победу в 1916 г., собиралась начать неограниченную подводную войну и наступление на французские силы, защищающие Верден и кольцо его фортов. Целью этого наступления было истощение французской армии и кардинальное сокращение ее численности. Генерал Фалькенхайн надеялся, что наступление под Верденом станет «поворотным пунктом» и позволит лишить французов всякой воли к сопротивлению. «Открыв им глаза на то, что в военном смысле им не на что больше надеяться, – написал он 15 декабря кайзеру, – мы достигнем этого поворотного пункта и выбьем из рук Англии ее лучший меч». Если французы готовы защищать Верден до последнего, а Фалькенхайн был в этом уверен, то армия Франции «окажется обескровлена», и не будет иметь значения, овладеют в итоге немцы Верденом или нет.
«История не знала, – написал историк Алистер Хорн, – ни одного великого полководца или стратега, который намеревался одержать победу над врагом, постепенно изматывая его. Сама эта чудовищная и отвратительная идея могла зародиться в недрах этой Великой войны и стать характерной чертой именно в силу бессердечия ее вождей, считающих человеческие жизни не более чем песчинками». В своей истории битвы при Вердене Хорн приводит два комментария, демонстрирующие отношение командования к человеческим потерям. Один из них принадлежит сыну Хейга. По его словам, британский главнокомандующий «считал своим долгом воздерживаться от посещения военно-полевых госпиталей, потому что ему от этого становилось физически плохо». Второй комментарий принадлежит Жоффру, который после того, как ему пришлось вручить медаль потерявшему зрение солдату, сказал офицерам своего штаба: «Больше не устраивайте мне подобных спектаклей… Иначе у меня не хватит смелости в следующий раз отдать приказ к атаке» [116].
Выдвигая свои доводы в пользу наступления под Верденом, генерал Фалькенхайн скептически оценивал возможность вмешательства России для облегчения положения Франции или ее опасность для Германии. «Даже если мы не можем рассчитывать на революцию в крупном масштабе, – 15 ноября в докладной записке пояснял он кайзеру, – можно вполне быть уверенным, что спустя относительно короткое время внутренние проблемы России вынудят ее пойти на уступки». Для подрыва России изнутри власти в Берлине передали русскому большевику еврейского происхождения Александру Гельфанду миллион рублей на распространение в стране антивоенной пропаганды. Деньги были выделены после того, как посол Германии в Дании убедил Берлин, что только революция вынудит Россию выйти из Антанты и что у большевиков есть силы подорвать авторитет как царя, так и русских генералов.
1915 г. завершился так же, как и начался: катастрофой на море. 30 декабря в Северном море произошел непроизвольный взрыв на борту британского крейсера «Натал». Погибли 304 человека. В этот же день в восточной части Средиземного моря немецкая подводная лодка без предупреждения торпедировала лайнер «Персия», принадлежавший британской Восточно-Пиренейской пароходной компании. Утонули 334 пассажира, в том числе консул Соединенных Штатов в Адене и еще один американский гражданин. Через три дня после этой катастрофы американский дипломат Джон Кулидж, находившийся в Париже, саркастически заметил в дневнике: «На борту был американский консул, направлявшийся на службу в Аден. Возможно, это подтолкнет мистера Лансинга купить пачку бумаги и приняться за работу». Он был прав: американский нейтралитет оставался незыблемым фактором в этой войне. Роберт Лансинг, госсекретарь США, заявил официальный протест, но этим и ограничился.
29 декабря в Париже Национальная ассамблея приняла закон, согласно которому земля, на которой располагались британские военные кладбища во Франции, отныне считалась «безвозмездным подарком французского народа для вечного упокоения тех, кто там похоронен». Кладбища по-прежнему находятся там, где создавались восемьдесят лет назад: более 2000 кладбищ, за которыми следит около 500 садовников. Уже во время войны закон определил будущее ее наиболее значительных памятников.
За двенадцать месяцев боев линия противостояния на Западном фронте совершенно не изменилась. Немцы, захватившие и оккупировавшие бельгийские и французские территории, непоколебимо стояли на ней вдали от собственных границ. Несколько французских деревень в ходе сражений подверглись таким разрушениям, что их даже не стали восстанавливать. Две такие деревни находятся к северу от Сен-Миеля – Реньевиль и Ременовиль, в апреле отбитые у немцев. На въезде в эти деревни сейчас стоят знаки «Village détruit» – «Деревня разрушена». Но противостояние приняло такой характер, что британцы считали своей большой победой уже то, что не оставили Ипрский выступ. Сам город, регулярно обстреливаемый немцами, лежал в руинах, но и из этого удалось извлечь определенную выгоду.