«Только методичные и дотошные боши могли довести город таких размеров до такого состояния, – отмечал Иэн Хей, солдат и один из самых популярных английских авторов, пишущих о войне. – Но обратите внимание на главное: мы внутри, а боши снаружи! Огражденный мощным полумесяцем обычных траншей, в которых – невероятно бесстрастные защитники, Ипр по-прежнему вздымает к небу свои несломленные персты – разбитый, молчаливый, но нерушимо спокойный. И все это благодаря упрямству скучного и несообразительного народа, который просто хранит веру и готов постоять за друзей».
Хей говорит читателям, что из этого нужно извлечь один урок: «Такой склад ума непостижим для бошей, и тем лучше для нас». Можно стоять на «недавно завоеванных высотах», таких как хребты Витсхете, Месен, Вими и Монши, и оглядываться назад «не только с этих высот, но и с определенной моральной высоты, на успешно пройденные территории, в сотый раз поражаясь не тому, насколько это хорошо или плохо сделано, а тому, что это вообще было сделано». Чувство морального превосходства неведомо людям, «хмуро и с содроганием» ждущим «бед, которые сулит им новый день». Впрочем, о «бедах» Хей старался не упоминать. Смерть в его повествовании – это «счастливая загробная жизнь».
К концу 1915 г. стало ясно, что неприятие войны за полгода заметно усилилось. «Война уже не вызывает у нас никакого восторга, – писал Хей. – Мы видели ее лицом к лицу. Теперь наша единственная цель – добиться от наших самых стойких последователей необходимого уровня эффективности и неуклонно поддерживать этот уровень до полной победы и прочного мира». Опытный писатель еще мог использовать слова «эффективность», «уровень» и «победа». Не менее опытные солдаты могли пользоваться другим словарем и видеть иные перспективы. Возвращаясь на Западный фронт из рождественского отпуска, солдаты на вокзале Виктории пели такие куплеты:
О Боже мой, о Боже мой,
Я жить хочу, хочу домой.
В траншеи не желаю возвращаться,
Где пули свистят и пушки гремят,
Где нужно опять сражаться,
Где брат в меня стреляет мой.
Я жить хочу, хочу домой.
Глава 12«Эта война закончится в Вердене»
Военные успехи Центральных держав в начале 1916 г. начали отражаться на судьбе национальных меньшинств Австро-Венгрии. В январе в Богемии единственным официальным языком стал немецкий. На улицах Праги полиция, заслышав чешскую речь, применяла дубинки. Но в Вене лица, ответственные за принятие политических решений, сознавали огромные проблемы, порождаемые войной, особенно на фоне упорства, с которым продолжала вести боевые действия Россия, несмотря на все свои неудачи. «Об уничтожении русской военной машины не может быть и речи, – написал 4 января генерал Конрад графу Иштвану Тисе. – Англию победить невозможно. Мир должен быть заключен в кратчайшие сроки, иначе мы непоправимо ослабнем, если не исчезнем окончательно».
Среди всех участников войны только в Британии, Австралии и Канаде армии состояли исключительно из добровольцев. В тот день, когда Конрад сделал свое предупреждение, Британия имела под ружьем 2 675 149 человек, и все они были добровольцами. Канада с начала войны набрала в армию 150 000 человек и направила четыре дивизии на Западный фронт. Однако премьер-министр Канады сэр Роберт Борден, посетив Британию и получив определенное представление о масштабности задач, 1 января в новогоднем обращении к канадскому народу призвал еще полмиллиона мужчин вступить в армию. Население Канады в то время составляло восемь миллионов человек.
Британия склонялась к введению воинской повинности, что позволило бы увеличить армию на два миллиона человек. 5 января премьер-министр Асквит представил в палате общин первый проект билля о воинской повинности. Тогда же у его недавнего коллеги Уинстона Черчилля шли первые дни пребывания на Западном фронте в качестве командира батальона. 17 января его вызвали в городок Азбрук послушать отчет его друга полковника Тома Холланда о сражении при Лосе. Этот эпизод он обрисовал позже в письме жене Клементине: «Здание театра было полно генералов и офицеров… Мне даже не нашлось места, пришлось стоять за кулисами на сцене. Том говорил очень хорошо, но говорил он о безнадежном провале, о высочайшем героизме, растраченном впустую, и о великолепных шотландских частях, уничтоженных напрочь… даже без призрачных шансов на успех. Одна эта шотландская дивизия из 10 000 человек потеряла 6000 убитыми и ранеными. Увы, увы. Впоследствии задали вопрос, какие выводы можно сделать из этого доклада. Я едва сдержался, чтобы не сказать: «больше никогда такого не делать». Но они сделают – я в этом не сомневаюсь».
Выдвинувшись со своим батальоном на передовую в районе деревни Плугстерт, Черчилль делил со своими подчиненными все опасности войны. Однажды утром, когда он направлялся в траншеи на передовую, снаряд попал в подвал разрушенного женского монастыря, мимо которого он проходил. «Фонтан кирпичных обломков взметнулся в воздух, – написал он жене, – я внимательно следил за ним с расстояния в пятьдесят метров, пытаясь понять, не заденут ли они меня. И вдруг увидел, почти одновременно со взрывом, пять или шесть несущихся на меня черных штуковин. Ты представляешь скорость мысли. Так вот, прежде чем я успел подумать, что это осколки, сообразить, что они не могут иметь отношения к этому взрыву или принять какое-то решение, я увидел, что это просто испуганные птицы!»
Черчилль провел на Западном фронте полгода. Несколько раз он чудом не погиб от немецких снарядов. Однажды, когда он находился на запасных позициях, снаряд попал в его спальню, влетел в подвал, где ночевали его солдаты, но не взорвался. В другой раз, идя в траншеи, он наблюдал за тем, как немецкая артиллерия систематично вела огонь по передовой. Снаряды ложились все ближе. «Можно было даже рассчитать, куда упадет следующий, – через три дня написал он жене. – Тропа к траншеям проходила мимо разрушенного монастыря, и я сказал: «Следующий попадет в здание». Разумеется, когда мы поравнялись с ним, со скрипом и свистом прилетел снаряд, послышался оглушительный грохот, взлетели вверх кирпичи, поднялось облако пыли, из всех укромных уголков и укрытий стали выскакивать солдаты. Я никуда не стал прыгать. Даже пульс остался ровным. Я не реагирую на шум, как делают некоторые смельчаки. Но я почувствовал: еще двадцать метров левее, и больше не пришлось бы распутывать всякие узлы, о чем-то беспокоиться, сталкиваться с ненавистью и несправедливостью… удачное завершение пестрой жизни, последний подарок – неоцененный – неблагодарной стране и урон для военной мощи Британии, который никто не будет в состоянии понять, измерить или оплакать».
К концу 1915 г. Австрия окончательно покорила Сербию. 8 января 1916 г. открылся новый театр военных действий: 45 000 австрийских войск и 5000 боснийских мусульман напали на Черногорию, соседку и союзницу Сербии. Кампания началась с артиллерийской подготовки, в которой было задействовано 500 орудий. Одновременно Черногория подверглась ударам с моря и с воздуха. Через сорок восемь часов черногорцы были вынуждены оставить гору Ловчен высотой 1478 метров – «Гибралтар на Адриатике» – и отступить к столице страны Цетинье. 11 января Цетинье пала. Спустя шесть дней Черногория капитулировала. «С маленькой Черногорией все кончено, – записал 16 января в дневнике американский дипломат Джон Кулидж. – Когда случилось несчастье, никто не пришел ей на помощь, и ей пришлось сдаться». Эта война длилась девять дней. Войска черногорцев, которым удалось бежать, присоединились к сербским беженцам на острове Корфу.
Австрийцы не могли знать, что в тот день, когда они напали на Черногорию, последние британские войска оставили мыс Геллес на Галлипольском полуострове. За одиннадцать дней без потерь были эвакуированы 35 268 человек. В последней попытке насолить туркам они оставили мины-ловушки, минные поля, чучела часовых и винтовки с «часовым механизмом». Он действовал так: вода из верхнего резервуара с песком просачивалась в нижний резервуар, который при заполнении должен был приводить в действие спусковой механизм. Один из британцев, уходивших последними, сержант Маннион, вспоминал: «Мы отошли километра на полтора от берега, когда поступил приказ спуститься вниз. Затем на берегу взорвался большой склад боеприпасов. Мы слышали, как куски железа с грохотом падали на палубу нашего лихтера. Море было очень неспокойным, лихтер бросало на волнах как пробку. Все страдали морской болезнью. Прошел слух, что нас несет в море, и моряки это подтвердили. Действительно, трос оборвался, и нас уносило в бурное море. Но никого это особо не тревожило. Мы благополучно убрались с Галлиполи, чего никто из нас даже не ожидал».
С полуострова вывезли также 3698 лошадей и мулов. 508 мулов пришлось пристрелить и 1590 единиц транспорта оставить на берегу. Статистика каждой армии зафиксировала количество потерь. Погибло более 66 000 турецких солдат, 28 000 британцев, 7595 австралийцев, 2431 новозеландец и 10 000 французов. В двух мемориалах в Геллесе и Анзаке увековечены имена солдат Британии и стран Содружества, павших на поле боя, чьи тела найти не удалось. На полуострове находится тридцать три военных кладбища стран Содружества, где захоронены тела опознанных погибших. На могиле артиллериста Д. У. Твамли его родственники попросили сделать надпись:
Мальчик, но британский мальчик,
Тысячелетней истории сын.
Родственник убитого австралийца прислал такие строки:
Братишка Билли
Пулей убит.
Его все любили
И будут любить.
Родители, не нашедшие утешения в вере, задали вопрос:
Чем он не угодил Тебе, Господи?
Турки, облегченно вздохнувшие после того, как противник оставил Галлиполи, перебросили высвободившиеся 36 000 войск в Месопотамию. Однако на Кавказском фронте русский командующий генерал Юденич, несмотря на свирепые холода, стоившие ему уже 2000 человек, выбывших из строя от обморожения, заставил турок отступать до города Эрзерум. В этом сражении более яростное сопротивление оказывали арабы, в то время как турки бежали. В середине февраля русские заняли Эрзерум, захватили в плен 5000 турок, но более 2000 их солдат вышли из строя из-за обморожений. Преследуя турок к западу от Эрзерума, русские захватили еще 5000 пленных. Эти успехи, достигнутые на окраине империи, способствовали подъему морального духа в центре страны, пусть и на короткое время.