Михаил Тухачевский. 1920-е годы
С мая 1928 года Тухачевский был командующим войсками Ленинградского военного округа. С июня 1931 года – заместителем наркома по военным и морским делам и председателем Реввоенсовета СССР. В ноябре 1935 года (в 42 года) ему было присвоено высшее воинское звание – Маршал Советского Союза. В 1936 году он – первый заместитель наркома обороны СССР товарища Ворошилова. А в июне 1937 года его расстреляли как германского шпиона и участника троцкистского заговора в РККА.
Что касается Шарля де Голля, то он долго скитался по немецкой земле. После неудачного побега из Ингольштадта его перевезли в Розенберг. Оттуда он опять два раза пытался бежать, но его каждый раз ловили и отправляли в военную тюрьму в Пассау. Потом – вновь Ингольштадт, затем – Вюрцбург, еще две неудачные попытки побега. Наконец, де Голль оказался в Магдебурге, и там 11 ноября 1918 года он узнал, что подписано долгожданное перемирие.
После плена капитан де Голль долгое время пребывал в подавленном настроении. Тем не менее он твердо решил продолжить службу в армии. В начале 1919 года он прошел переподготовку в одной из военных школ Франции, а в апреле отправился в Польшу, где была организована военная миссия, в которой французские офицеры служили инструкторами польской армии. Там, кстати, он и узнал о своем награждении орденом Почетного Легиона.
Лишь в 1927 году де Голль получил чин майора. Похоже, его независимый характер и принципиальность очень мешали его восхождению по служебной лестнице.
Чин подполковника он получил только в декабре 1933 года, а полковника – 25 декабря 1937 года, когда «Красного маршала» Тухачевского уже не было в живых. В 1920 году де Голль участвовал в советско-польской войне, за что был награжден польским орденом «Виртути милитари». С 1921 года он служил в штабе маршала Петена и даже назвал в его честь своего сына Филиппом. 25 мая 1940 года де Голль был произведен в бригадные генералы и назначен командиром танковой дивизии.
Брестский мир. Выход России из войны
Все в России требовали выхода из войны, и это стало одним из главных требований к большевикам, которые в октябре 1917 года захватили власть. В результате был издан декрет «О мире», а 3 марта 1918 года российская делегация подписала очень тяжелый для России Брестский мир, который даже В. И. Ленин именовал «унизительнейшим» и «позорным».
Но до этого, 8 (21) ноября 1917 года, вышла нота наркома иностранных дел Л. Д. Троцкого, в которой всем воюющим державам было предложено начать переговоры о мире.
Л. Д. Троцкий заявил:
«Мы выводим нашу армию и наш народ из войны. Наш солдат-пахарь должен вернуться к своей пашне, чтобы уже нынешней весной мирно обрабатывать землю, которую революция из рук помещиков передала в руки крестьянина. Мы выходим из войны. Мы отказываемся санкционировать те условия, которые германский и австро-венгерский империализм пишет мечом на теле живых народов. Мы не можем поставить подписи русской революции под условиями, которые несут с собой гнет, горе и несчастья миллионам человеческих существ».
К этому моменту российская армия утратила боеспособность. Только за первую половину 1917 года число дезертиров выросло с 6346 человек в месяц до 46 864 человек в месяц, а общее число дезертиров превысило 1,5 млн человек. Во время летнего наступления 1917 года и боевых действий в Прибалтике неоднократно имели место случаи отказа солдат выходить на позиции или участвовать в наступлении.
Это было очевидно для Временного правительства, и осенью 1917 года началась подготовка к эвакуации Петрограда.
Соответственно, большевики обратились к правительствам воюющих стран с призывом заключения всеобщего демократического мира, но этого не хотела ни та, ни другая сторона.
19 ноября (2 декабря) в город Брест-Литовск (ныне Брест), где находилась Ставка германского командования на Восточном фронте, прибыла делегация большевиков для переговоров о заключении сепаратного мира.
Делегацию возглавлял дипломат А. А. Иоффе. Первоначально предполагалось, что в делегацию войдут 15 человек, но в итоге состав был расширен до 28. В качестве уполномоченных – членов ВЦИК – в делегации было 9 человек: сам Иоффе, Л. Б. Каменев, Г. Я. Сокольников, А. А. Биценко, С. Д. Мстиславский (настоящая фамилия Масловский), матрос Федор Олич, солдат Николай Беляков, крестьянин Роман Сташков и московский рабочий Павел Обухов.
Офицеры штаба Гинденбурга встречают Льва Каменева и делегацию РСФСР на перроне Бреста. Январь 1918 года
Генерал Максимилиан Гофман, фактический глава немецкой делегации на переговорах в Брест-Литовске, потом вспоминал:
«Никогда не забуду первого обеда с русскими. Я сидел между Иоффе и Сокольниковым, тогдашним комиссаром финансов. Против меня сидел рабочий, которого явно смущало большое количество столового серебра. Он пробовал то одну, то другую столовую принадлежность, но вилкой пользовался исключительно для чистки своих зубов».
А. А. Иоффе, Л. Б. Каменев и Г. Я. Сокольников на таком фоне производили впечатление настоящих интеллигентов.
Еще 9 человек – это были «члены военной консультации» из числа офицеров бывшей царской армии во главе с контр-адмиралом В. М. Альтфатером, еще 10 человек входили в состав персонала, обозначенного как «состоящие при делегации», во главе с секретарем Л. М. Караханом.
Переговоры в Брест-Литовске между Россией и центрально-европейскими державами (Германией, Австро-Венгрией, Болгарией и Турцией) открылись 20 ноября (3 декабря). Советская делегация предложила немцам для начала заключить перемирие и лишь потом приступить к подготовке собственно мирного договора.
Русская армия развалилась, в столице царил хаос. Солдаты разбегались по домам, «голосуя ногами», по словам Ленина. Большевикам ничего не оставалось, как договариваться о перемирии в надежде на то, что с помощью пропаганды им удастся добиться симпатий уставших от войны народов. В Брест-Литовске их разношерстную шутовскую делегацию, в которой самой примечательной фигурой был бородатый крестьянин, ожидало участие в сюрреалистическом спектакле, типичном для всей военной кампании Германии, – в банкете, на котором крестьянин сидел между австрийскими аристократами, расспрашивавшими его о том, как выращивать лук. Договоренность о прекращении огня была достигнута, обсуждались условия заключения мира. Переговоры длились бесконечно долго, превращаясь в философские и исторические дискуссии. Обе стороны тянули время.
Следует отметить, что перемирие с Россией было крайне выгодно для Германии – ей приходилось держать на Восточном фронте треть своих войск (около 80 дивизий), которые в случае их переброски вполне могли изменить соотношение сил на других театрах военных действий.
29 ноября (12 декабря) в ходе переговоров в Брест-Литовске произошла трагедия: прямо в ходе очередного совещания, выйдя в соседнюю комнату, застрелился член российской делегации генерал В. Е. Скалон. По словам близких ему людей, он не выдержал национального унижения своей страны. По взглядам Скалон был монархистом и тяжело переживал происходящее в России, но большевики включили его в состав своей делегации как отличного военного специалиста.
По мнению графа П. А. Игнатьева, произведенного в 1916 году в полковники, В. Е. Скалон «был офицером отважным, честным и верным».
Незадолго до отъезда в Брест-Литовск Владимир Евстафьевич писал одному из своих знакомых:
«Троцкий <…> предложил мне <…> отправиться в Брест консультантом при большевистской делегации, чтобы давать «советы» во время переговоров о перемирии, а затем и о мире.
Поручение это глубоко мне противно. Я знаю, что речь идет просто об отвратительной комедии. “Перемирие” уже заключено: наши солдаты просто-напросто уходят с фронта, убивая собственных офицеров и грабя, и продают свои ружья и даже пушки немцам за бутылку рома или коробку сигар. Мир, он тоже будет продиктован немцами, то есть немцы диктуют, а большевики только исполняют задание… Я был осведомлен об этом по данным нашей разведки и разведок французской и английской. Таким образом, я знаю, куда я иду и с кем я иду. Но я задаю себе вопрос: если я откажусь, тот, кто заменит меня, будет ли он, по крайней мере, иметь достаточно мужества, чтобы не прикрыть измену подписью русского офицера? У меня этого мужества найдется. Даю Вам слово, что это так.
С другой стороны, в Смольном, по-видимому, не все и не совсем единодушны. После моего разговора с Троцким у меня создалось впечатление, что он хотел бы «надуть» немцев, «тянуть» и попытаться не «подписать». Но Ленин и его присные – Зиновьев, Подвойский, Сталин, Крыленко и прочие, за мир во что бы то ни стало, чтобы избежать риска быть выгнанными самими же немцами оттуда, куда их немцы посадили. Я даже задаю себе вопрос: почему это Ленин поручил переговоры Троцкому? Но впрочем, все это сейчас уже сравнительно лишь очень маловажно…
Существенно то, что я еду в Брест. Бог знает, возвращусь ли…»
Участник переговоров в Брест-Литовске подполковник Д. Г. Фокке потом вспоминал, что при обсуждении у переговорщиков не оказалось карты, и генерал Скалон спокойно сказал: «У меня в вещах найдется карта. Сейчас принесу». После этого он встал и вышел. А вот что произошло потом:
«Скалон оставил нас в комнате совещания и прошел в отведенную ему в том же здании личную комнату. Прошло около четверти часа, во всяком случае, не больше двадцати минут, как вдруг в комнату совещания русской делегации без всякого предупреждения вбежал лейтенант Мюллер, крайне взволнованный и побледневший, и громко крикнул по-русски:
– Господа, генерал застрелился!
Эта весть ударила по сознанию как гром из чистого неба.
– Где? Какой генерал? Генерал Скалон?!..
Через открытую дверь нашим глазам представилась такая картина: на окровавленном полу перед зеркальным умывальником на спине лежал генерал Скалон. Руки у него были разбросаны, в правой судорожно зажат револьвер. Он еще жив. Глубоко, с тяжелой хрипотой дышит, грудь высоко поднимается… Генералу делали подкожное впрыскивание, бессильное спасти ему жизнь, но, быть может, способное привести его в чувство и помочь произнести несколько разъясняющих страшный поступок слов. Напрашивается мысль, что это казалось немаловажным для хозяев Бреста, явно озабоченных тем, чтобы на них не пало ничем не заслуженное обвинение.