– Рана смертельна. Нет никакой надежды.
Через несколько минут генерал Скалон, не приходя в сознание, скончался.
Выстрел был сделан из револьвера “Смит и Вессон” крупного калибра, и в самоубийстве нельзя было сомневаться, так как крепко зажатый в правой руке револьвер не мог быть вложен никем, кроме самого генерала. Судя по положению тела перед умывальником, покойный стрелялся перед зеркалом. Выстрел был направлен точно в правый висок, пуля пробила череп, широким отверстием вышла навылет из левого виска, ударилась в стену и рикошетировала на пол. После коротких поисков мы нашли ее на ковре».
Такого поворота ничто не предвещало. Накануне у В. Е. Скалона был день рождения, и ему исполнилось сорок пять лет. Он принимал участие в обсуждениях и даже составил проект отдельных пунктов предложений. Как свидетельствует Д. Г. Фокке, генерал Скалон был спокоен и внимательно прислушивался к тому, что говорилось. По его мнению, решение о самоубийстве возникло у генерала спонтанно, и все объяснили нервным расстройством.
2 (15) декабря в Брест-Литовске было подписано перемирие между Россией и странами Четверного (германского) союза. Оно начиналось с 4 (17) декабря 1917 года и должно было продлиться до 1 (14) января 1918 года.
Мирная конференция в Брест-Литовске, на которой обсуждались условия сепаратного мира, открылась 9 (22) декабря. Германию представляли статс-секретарь (министр иностранных дел) Рихард фон Кюльман и генерал Максимилиан Гофман, Австро-Венгрию – министр иностранных дел Оттокар Чернин и генерал Максимилиан Чичерич фон Бачани, Болгарию – полномочный министр Андрей Тошев и полковник генерального штаба Петр Ганчев, Турцию – бывший великий визирь Ибрагим Хакки-паша и генерал Зеки-паша.
Советская делегация, которую возглавлял А. А. Иоффе, потребовала заключения мира без аннексий и контрибуций, с восстановлением полной политической самостоятельности народов и соблюдением права народов распоряжаться своей судьбой.
А. А. Иоффе рассказывал потом, как В. И. Ленин инструктировал его:
«Владимир Ильич чрезвычайно настойчиво внушал мне перед моим отъездом в Брест-Литовск, как именно необходимо наших империалистических противников “вытаскивать за ушко да на солнышко”. “Как только они покажут свои империалистические ушки, – говорил он, – вы их остановите и требуйте: а позвольте-ка это записать!”»
Нарком иностранных дел Л. Д. Троцкий писал:
«Мирные переговоры начались 9 декабря – через полтора месяца после принятия декрета о мире, и потому лживыми являются обвинения против нас продажной и социал-предательской печати в том, что мы не пытались сговориться с союзниками. Мы в течение полутора месяцев оповещали их о каждом нашем шаге и неизменно призывали их присоединиться к мирным переговорам. Наша совесть чиста перед народами Франции, Италии, Англии… Мы сделали все, что было в наших силах, для привлечения к мирным переговорам всех воюющих стран. Вина за то, что мы вынуждены были вступить в сепаратные переговоры о мире, падает не на нас, а на западных империалистов, а также на те русские партии, которые все время предсказывали рабоче-крестьянскому правительству России скорую смерть и уговаривали союзников не брать всерьез нашей мирной инициативы. Так или иначе, 9 декабря начались мирные переговоры. Наша делегация внесла принципиальное заявление, которое характеризовало основы всеобщего демократического мира в точных выражениях декрета 26 октября (8 ноября). Противная сторона потребовала перерыва заседания, причем возобновление работ, по предложению Кюльмана, откладывалось все далее и далее. Было ясно, что делегации Четверного союза испытывают немалые затруднения при формулировке ответа на нашу декларацию».
Заседание мирной конференции в Брест-Литовске. 1918 год.
15 (28) декабря положение дел обсуждалось на заседании ЦК РСДРП (б), где большинством голосов было принято решение затягивать мирные переговоры как можно дольше, в надежде на скорую революцию в самой Германии. В дальнейшем формула была уточнена и приняла следующий вид: «Держимся до германского ультиматума, потом сдаем».
20 декабря (2 января 1918 года) советскую делегацию на мирных переговорах в Брест-Литовске возглавил сам нарком иностранных дел Л. Д. Троцкий.
А. А. Иоффе объяснял это назначение так:
«Когда в брестских переговорах определенно выяснилась совершенная неприемлемость германских условий мира, тов[арищ] Ленин настаивал на затягивании переговоров именно в целях более ясного выявления перед трудящимися всего мира антиимпериалистической сущности советской политики и чистейшей воды империализма наших противников. “Чтобы затягивать, нужен затягивальщик”, – говорил Владимир Ильич и настоял на поездке тов [арища] Троцкого в Брест».
Сам Л. Д. Троцкий говорил, что В. И. Ленин предложил ему отправиться в Брест-Литовск, но сама по себе перспектива переговоров с бароном Кюльманом и генералом Гофманом была для него мало привлекательна. Они кратко обменялись в Смольном мнениями относительно общей линии переговоров, и вопрос о том, «будем ли подписывать или нет», пока отодвинули: нельзя было знать, как пойдут переговоры, как они отзовутся в Европе, какая создастся обстановка.
В. И. Ленин был нацелен на перспективу победы мировой и социалистической революции, и, с его точки зрения, мир был временной уступкой «мировому капитализму». Со своей стороны, Л. Д. Троцкий и его сторонники придерживались формулы «ни мира, ни войны». Но была и третья точка зрения, суть которой сводилась к решительному неприятию подписания договора с Германией и ее союзниками, поскольку подписание договора, по мнению сторонников такой точки зрения, означало бы предательство идей революции и своего государства. Такую позицию занимали представители многих революционных партий, в том числе и часть большевиков.
О том, что произошло после приезда Троцкого, министр иностранных дел Германии Рихард фон Кюльман писал так:
«Картина полностью изменилась. Троцкий был человеком совсем другого склада по сравнению с Иоффе. Не очень большие, острые и насквозь пронизывающие глаза за резкими стеклами очков смотрели на его визави сверлящим и критическим взглядом. Выражение его лица ясно указывало на то, что он лучше бы завершил малосимпатичные для него переговоры парой гранат, швырнув их через зеленый стол, если бы это хоть как-то было согласовано с общей политической линией. Поскольку я знал, что Троцкий особенно гордился своей диалектикой, я был полон решимости избежать всего, что могло бы дать ему материал для агитации среди немецких социалистов».
Генерал А. А. Самойло, перешедший на сторону большевиков и принимавший участие в переговорах в Брест-Литовске, потом вспоминал:
«С переменой главы делегации резко изменились и отношения с немцами. Мы стали встречаться с ними только на совместных заседаниях, так как перестали ходить в офицерское собрание, а довольствовались у себя в блоке, в котором жили.
На заседаниях Троцкий выступал всегда с большой горячностью, Гофман не оставался в долгу, и полемика между ними часто принимала очень острый характер. Гофман обычно вскакивал с места и со злобной физиономией принимался за свои возражения, начиная их выкриком: “Ich protestiere!..” [Я протестую!], часто даже ударяя рукой по столу. Сначала такие нападки на немцев мне, естественно, приходились по сердцу, но Покровский мне разъяснил, насколько они были опасны для переговоров о мире. Отдавая себе отчет о степени разложения русской армии и невозможности с ее стороны какого-либо отпора в случае наступления немцев, я ясно сознавал опасность потерять колоссальное военное имущество на огромнейшем русском фронте, не говоря уже о потере громадных территорий. Несколько раз я говорил об этом на наших домашних совещаниях членов делегации, но каждый раз выслушивался Троцким с явной снисходительностью к моим непрошеным опасениям. Его собственное поведение на общих заседаниях с немцами явно клонилось к разрыву с ними <…> Переговоры продолжались, выливаясь главным образом в ораторские поединки между Троцким и Гофманом».
30 декабря (12 января 1918 года) российская делегация в Брест-Литовске потребовала от правительств Германии и Австро-Венгрии подтвердить отсутствие у них намерений присоединить какие бы то ни было территории бывшей Российской империи. По мнению российской стороны, решение вопроса о судьбе самоопределяющихся территорий должно было осуществляться путем всенародного референдума, после вывода иностранных войск и возвращения беженцев и переселенных лиц. Со своей стороны, генерал Максимилиан Гофман заявил, что германское правительство отказывается очистить оккупированные территории Курляндии и Литвы, а также Ригу и острова Рижского залива.
Генерал Гофман не скрывал, что он считает Троцкого человеком циничным, который не остановится ни перед какими средствами, лишь бы достичь того, чего хочет. Иногда он даже спрашивал самого себя, прибыл ли Троцкий вообще с намерением заключить мир или ему была нужна трибуна, с которой он мог бы пропагандировать большевистские взгляды.
Тем не менее в конечном итоге сепаратный Брестский мирный договор с Германией на очень тяжелых для России условиях все же был подписан, но это произошло уже 3 марта 1918 года.
ЧТОБЫ БЫЛО ПОНЯТНО
Весь 1916 год и начало 1917 года в политических кругах России шла упорная борьба между сторонниками сепаратного мира с Германией и сторонниками участия России в войне до победного конца. После Февральской революции Временное правительство заявило о верности России своим обязательствам перед странами Антанты и в июне предприняло наступление на фронте, но оно оказалось неудачным. В конечном итоге участие России в Первой мировой войне закончилось подписанием (в марте 1918 года) Брестского мира с Германией.
По условиям договора, от России отходили земли Польши, Литвы, части Белоруссии, Лифляндии и Эстляндии, она должна была вывести свои войска с территории Украины и Финляндии, очистить округа Ардаган, Карс и Батум. Кроме того, большевиков обязали заключить мир с Центральной Украинской Радой, выплатить Германии контрибуцию и предоставить ей существенные торгово-экономические льготы, а также провести полную демобилизацию армии и флота.