Мы подчинились.
– Итак, что вы видите? – спросил Пуэнкарно.
– Это хромосома Х, первый человек был женщиной! – воскликнула потрясенная Кейра.
– Конечно, найденный вами скелет – женский, а не мужской, однако не думайте, что в бешенство меня привело именно это обстоятельство, я не женоненавистник.
– Не могу поверить, – шепнула Кейра, не в силах сдержать счастливую улыбку. – Ева родилась прежде Адама. Фантастика!
– Мужскому эго будет нанесен сокрушительный удар, – хмыкнул я.
– Мне нравится ваше чувство юмора, – продолжил Пуэнкарно. – Дальше будет еще забавней! Вглядитесь повнимательней и скажите, что вы видите.
– У меня нет настроения играть в угадайку, доктор, ваше открытие просто ошеломительно, для меня оно венчает десять лет упорного труда и самопожертвования. Так скажите наконец, что вас так разозлило, это сэкономит время всем нам – мне показалось, что свое вы цените весьма высоко.
– Вы правы, мадемуазель. Ваше открытие было бы воистину невероятным, существуй в эволюции возвратный принцип, но вам не хуже моего известно требование природы: она хочет, чтобы человек прогрессировал, а не давал задний ход. Между тем хромосомы, на которые вы смотрите, во много крат совершеннее ваших и моих!
– И моих тоже? – поинтересовался Уолтер.
– Они совершеннее хромосом всех живущих сегодня на земном шаре людей.
– Смелое утверждение! И на чем же оно основано? – продолжил допрос Уолтер.
– На маленькой частице, которую мы называем аллелем. Это различные формы одного и того же гена, расположенные в одинаковых участках гомологичных, или парных, хромосом. Вот эти были генетически модифицированы, и я сомневаюсь, что подобная операция могла быть сделана четыреста миллионов лет назад. А теперь объясните, как и зачем вы устроили все это грандиозное надувательство? Или мне обратиться напрямую в административный совет Академии?
Потрясенная Кейра опустилась на стул.
– Но с какой целью были модифицированы эти хромосомы? – спросил я.
– Операции на генах не являются предметом нашего обсуждения, но я все-таки отвечу на ваш вопрос. Мы экспериментируем с такого рода вмешательством, имея целью предупредить наследственные болезни и некоторые виды рака, вызвать мутации, чтобы приспособиться к условиям жизни, которая эволюционирует быстрее нас. Генная инженерия позволяет выровнять алгоритм жизни, который мы сами же и нарушаем, короче говоря, медицинские интересы безграничны, но сегодня речь не о них. Женщина, найденная в столь дорогой вашему сердцу долине Омо, не может одновременно быть частью далекого прошлого и иметь в ДНК начатки будущего. Зачем вы прибегли к обману? Мечтаете о Нобелевской премии? Хотели заручиться моей поддержкой, одурачить меня столь грубым образом?
– Мы вас не обманули. Ваше недоверие мне понятно, но мы ничего не придумали, клянусь вам. Шарик, что вы исследовали, находился на груди скелета, два дня назад лежавшего в захоронении, и степень его окаменелости невозможно было бы подделать. Вы ни на секунду не усомнились бы в нашей искренности, если бы знали, чего нам стоило отыскать этот скелет.
– Предположим, я вам поверю. Вы понимаете, что из этого воспоследует? – спросил доктор.
Пуэнкарно неожиданно сменил тон – похоже, он решил выслушать нас, сел за стол и зажег свет.
– Две вещи, – ответила Кейра. – Во-первых, Ева родилась прежде Адама, и, во-вторых, праматерь человечества намного старше, чем мы предполагали.
– Не только, мадемуазель. Если митохондриям, которые я исследовал, действительно четыреста миллионов лет, это позволяет сделать множество других предположений, которые ваш сообщник-астрофизик наверняка вам уже объяснил, поскольку я уверен, что вы идеально отрепетировали свой номер, прежде чем прийти сюда.
– Ничего подобного мы не делали! – возмутился я. – О какой теории вы говорите?
– Не считайте меня распоследним невеждой. Вам прекрасно известно, что исследования, которыми каждый из нас занимается в своей области науки, иногда пересекаются. Многие ученые сходятся во мнении, что жизнь на Земле могла зародиться после метеоритной атаки. Я прав, господин астрофизик? Эта теория получила подтверждение после обнаружения в хвосте кометы глицина. Вам это, конечно, известно?
– В хвосте кометы обнаружили растение? – изумился Уолтер.
– Не глицинию, Уолтер, а глицин – простейшую из аминокислот, играющую важнейшую роль в зарождении жизни. Зонд «Стардаст» взял пробу из хвоста кометы «Вилд-2», когда она пролетала в трехстах девяноста миллионах километров от Земли. Протеины, из которых состоят все органы, клетки и энзимы живых организмов, образованы из цепей аминокислот.
– И к превеликому удовольствию астрофизиков, это открытие подкрепило идею о том, что жизнь на Землю была занесена из космоса и что Вселенная населена куда гуще, чем предполагалось раньше. Я ничего не перепутал? – перебил меня Пуэнкарно. – Но попытки заставить нас поверить, что Земля была населена столь же сложными, как мы, существами, прибегая к грязному обману, граничат с безумием.
– Что вы хотите этим сказать? – спросила Кейра.
– Что ваша Ева не может быть из прошлого и иметь генетически измененные клетки, если только вы не пытаетесь заставить нас поверить, что первый обитатель – вернее, обитательница – Земли прибыл в долину Омо с другой планеты!
– Не хочу вмешиваться в то, что меня не касается, – подал голос Уолтер, – но, если бы вы рассказали моей прабабушке, что из Лондона до Сингапура можно будет добраться за несколько часов, летя на высоте десять тысяч метров в консервной банке весом пятьсот шестьдесят тонн, она немедленно вызвала бы к вам деревенского эскулапа, а тот тут же наладил бы вас в психушку! Что уж говорить о сверхзвуковых полетах, о высадке на Луне или о зонде, зачерпнувшем немного аминокислот из хвоста кометы, путешествовавшей в сотнях миллионов километров от Земли! Ну почему у самых выдающихся ученых такое убогое воображение?
Разгневанный Уолтер бегал по комнате, и никто не осмелился перебить его. Внезапно он остановился и угрожающе нацелил указательный палец в грудь Пуэнкарно:
– Вы, ученые, тратите время на самообман. Мусолите ошибки коллег и свои собственные – и не разубеждайте меня, я облысел, пытаясь сбалансировать бюджеты, чтобы вам хватало денег на переизобретение уже изобретенного. Но всякий раз, стоит появиться новаторской идее, и вы начинаете причитать: невозможно, невозможно и еще раз невозможно! Просто немыслимо! Сто лет назад никто даже не задумывался об изменении хромосом. Как вы полагаете, нашелся бы в начале XX века хоть один человек, поверивший в ваши исследования? Уж точно не мое начальство… В лучшем случае вас назвали бы пустым фантазером. Господин доктор генетических технологий, я знаком с Эдриеном не первый день и запрещаю вам – слышите, запрещаю! – подозревать его в коварном обмане. Честность сидящего перед вами человека порой граничит… с глупостью!
Пуэнкарно обвел нас взглядом:
– Вы выбрали не ту профессию, господин управделами Академии наук, из вас вышел бы превосходный адвокат! Что ж, ладно, я не стану ничего сообщать в административный совет, и мы продолжим исследовать эту кровь. Я засвидетельствую результаты, но не более того. В моем отчете будут отмечены выявленные нами аномалии и нестыковки, но я не выдвину никакой гипотезы и не поддержу ни одной теории. Вы вольны публиковать все, что угодно, но ответственность целиком и полностью ложится на вас. Если вы хоть раз упомянете мое имя или сошлетесь на меня, пытаясь обосновать свои идеи, я подам на вас в суд. Все ясно?
– Я не просила вас выдвигать гипотезы, – ответила Кейра. – Ваш вклад будет неоценим, если вы согласитесь установить и обоснованно подтвердить, что возраст клеток – четыреста миллионов лет. И не беспокойтесь насчет публикации – еще слишком рано обнародовать что бы то ни было. Мы, как и вы, совершенно обескуражены тем, что узнали, и пока не готовы делать выводы.
Пуэнкарно проводил нас до двери, пообещав позвонить через несколько дней.
Дождливым лондонским вечером мы с Уолтером и Кейрой вышли на мокрый тротуар Хаммерсмит-Гроув. Стемнело, было холодно, мы чувствовали себя совершенно измотанными. Уолтер предложил поужинать в баре по соседству, и у нас недостало духа отказаться и оставить его в одиночестве.
Мы сидели за столиком у окна, и Кейра в подробностях описывала Уолтеру нашу эфиопскую эпопею. Он подпрыгнул на стуле, когда она рассказала, как мы нашли скелет. Уолтер был благодарным слушателем, Кейра увлеклась и не жалела красноречия, ей нравилась непосредственность нашего друга. Веселый смех Уолтера и Кейры заставил меня забыть о пережитых за последние месяцы неприятностях.
Я спросил Уолтера, что он имел в виду, сказав Пуэнкарно: «Честность Эдриена порой граничит с глупостью…»
– Что вы и сегодня будете платить по счету! – ответил он, заказывая шоколадный мусс. – Не злитесь, я слегка преувеличил – ради дела.
Я попросил у Кейры ее кулон, достал из кармана два других фрагмента и протянул их Уолтеру.
– Почему вы отдаете мне то, что принадлежит вам? – растерялся он.
– Потому что моя честность порой граничит с глупостью, – объяснил я. – Если наша работа завершится фундаментальной публикацией, я поставлю на ней свое имя как сотрудник Академии наук и хочу, чтобы ваше имя тоже было упомянуто. Может, это наконец позволит вам починить крышу над вашим кабинетом. А пока сохраните их в надежном месте.
Уолтер убрал камни в карман. Я по глазам понял, как сильно он растроган.
Невероятное приключение одарило меня нежданной любовью и настоящей дружбой. Я провел большую часть жизни в самых отдаленных уголках мира, наблюдая за Вселенной, и искал далекую звезду, а теперь сидел в старом пабе на Хаммерсмит-Гроув и смотрел, как моя любимая женщина смеется и болтает с моим лучшим другом. В тот вечер я понял, что два этих человека изменили мою жизнь.
В каждом из нас живет Робинзон, жаждущий открыть новый мир и встретить своего Пятницу.