– Смотрите, смотрите! – кричит кто-то в ужасе.
Причина, по которой незнакомый махолет продолжает метаться из стороны в сторону, становится болезненно очевидной: за сумеречной пеленой проступает силуэт, превосходящий его по величине раз этак в двадцать; тоже удлиненный, но похожий скорее на змею, чем на мотылька. Распознать хищника по очертаниям невозможно – в этих краях все по-настоящему опасные твари одинаково гибкие, крупные и злые. Благодаря своим размерам существо не спеша преодолевает огромное расстояние за секунды, и потому махолету приходится нестись к острову изо всех сил.
Ванда прижимает руку ко рту. Ее замысел умирает, едва родившись.
Она озирается, видит искаженные страхом лица мальчиков; видит, как во взгляде Типперена постепенно угасает надежда. Кто-то плачет, и ей тоже хочется плакать от обиды на судьбу, что решила так жестоко подшутить над ними напоследок.
А потом в небе снова происходит нечто странное.
Темный махолет исчезает – не скрывается за тучей, не падает камнем; именно исчезает в один миг, как крупинка соли в крутом кипятке, – чтобы появиться вновь, неведомым образом преодолев большое расстояние. Ванда не может определить, на сколько лиг он переместился в пространстве. Теперь он ближе к острову! Сквозь шум ветра, к которому все они давно привыкли и перестали замечать, доносится трубный возглас хищника, чья добыча ускользнула из-под самого носа. Махолет тотчас же исчезает вновь, и мальчики восхищенно охают. А затем, когда он появляется опять, разражаются восторженными воплями.
Раз, два, три!
После пятого прыжка летающая машина сбрасывает скорость, а тварь за тучами перетекает куда-то в глубины, на поиски более покладистого ужина. Ванда смотрит и не верит своим глазам. С такого расстояния уже видно, что махолет не черный, а темно-зеленый или темно-синий; у него два крыла, громадные фасеточные глаза и прозрачная выпуклость кабины в верхней части туловища. Он одноместный.
Он садится на черно-белую посадочную площадку мягко и грациозно.
Только в этот момент Ванда снова начинает дышать.
Махолет приземляется на площадку перед домом, покачивается на лапах вперед-назад и замирает. Он темно-синий, почти черный; на концах антенн и кое-где по краям оперения сияют бирюзовые огоньки, и пока корпус быстро остывает, над ним кружатся светлячки того же бирюзового цвета. Северо уже много раз видел удивительные машины вблизи, но до сих пор перед ними благоговеет; в этот самый миг, впрочем, его товарищи испытывают схожие чувства. Так далеко от берега и всевозможных торговых путей, включая контрабандистские и пиратские, проще увидеть остров, летающий вверх ногами, чем чей-то незнакомый махолет.
Северо щиплет себя за внутреннюю сторону запястья: не сон ли?..
Прозрачная выпуклость рубки разделяется на пять частей разной формы, которые раскрываются наружу, словно лепестки орхидеи. Изнутри выскакивает человек в удобной и теплой одежде, которую предпочитают пилоты, обитатели высот: ботинки до середины голени, плотные брюки и куртка с меховым воротником, белый шарф, шапка с массивными темными очками, закрывающими половину лица. На мгновение Северо овладевает странное чувство: ему кажется, что в кабине махолета есть еще один… одно… еще кто-то. Издалека видно, что кабина пуста, да и места для второго человека здесь слишком мало, если это не совсем маленький ребенок.
Чужое присутствие возникает вновь: как будто птица на лету задела крылом.
Может быть, остальные тоже ощущают что-то странное, потому что никто не двигается. Типперен, которому положено встретить гостя – ведь с первого взгляда понятно, кто командует оравой подростков, – застыл как статуя, с прижатой ко рту здоровой рукой. На его лице нечто вроде гримасы недоумения, и она столь неуместна, что Северо задается вопросом: так ли хорошо он изучил своего опекуна за минувшие… месяцы?
В конце концов незнакомец подходит к ним сам, подняв руки и демонстрируя открытые пустые ладони. Или не пустые? В правой как будто что-то блестит.
– Крысу мне в глотку… – бормочет где-то рядом Котенок. – Он же огрызок. Грешник.
«Отступник! – произносит в голове у Северо совершенно другой голос – его обладатель, кажется, мертв. – Еретик!»
Он вздрагивает, приглядывается – и да, не померещилось: правая рука гостя сделана из металла, по меньшей мере до запястья, а что дальше… можно лишь догадываться. Высшие силы, по какой доктрине их ни определяй, жестоко подшутили над обитателями острова, терпящего бедствие, подсунув им средство спасения, которое может оказаться куда хуже изначальной беды.
«Еретик! Да как ты посмел нарушить заповеди? Ты хоть понимаешь, что погубил свою душу?!»
Грешник останавливается в пяти шагах – а не маловато ли, думает Северо, и с непонятной уверенностью осознает, что это расстояние отнюдь не помешает незнакомцу причинить им всем какой-нибудь вред. Но пока что он совсем не выглядит грозным; наоборот, чем пристальней Северо его разглядывает, тем яснее видит признаки самой обычной усталости после долгой дороги, и грязь на бледных щеках, и полосы очень старых шрамов под очками… А почему бы их не снять?
«К чему спешка?»
«Еретик. ОТЩЕПЕНЕЦ!»
«Вот уж кого не ожидал тут встретить…»
– Я вас приветствую, – тихо говорит грешник, не опуская руки, и теперь понятно, почему он это делает. – Мое имя Теймар Парцелл, но вряд ли оно вам знакомо. Я пролетал мимо, увидел ваш маяк… – Он обращает лицо к башне, чья верхушка все еще пульсирует красным. – И понял, что вам нужна помощь. Так ли это?
Ни слова о хищнике за тучами, думает Северо с невольным восхищением. Как будто не его жизнь только что висела на волоске. Впрочем, кто знает, может ли небесная тварь убить… такого, как он?
«Хочешь проверить?»
– Ты грешник, – говорит Ванда, бросив косой взгляд на Типперена Тая, который все еще молчит и смотрит на Теймара Парцелла, мучительно морща лоб, словно спрашивая себя, где же он видел это лицо.
– Да что ты, – с кривой улыбкой отвечает Теймар. – Неужели я ваша самая серьезная проблема?
– Ты грешник, – вторит Ванде Принц, не выказывая страха; ему явно хочется подраться, как всегда. Свистун и Толстяк что-то бормочут и кивают, Котенок прячется за Молчуна, который хмуро переводит взгляд с их опекуна на гостя и обратно, словно чего-то ждет. – Ты нарушитель…
– Всевозможных заповедей, да, – перебивает Теймар без намека на любезность. – Давайте пропустим часть с представлениями, а? Не люблю, когда много раз повторяют одно и то же. Если вам не нужна помощь, я могу просто повернуться и…
– Вот и вали отсюда! – рычит Принц, теряя самообладание. – Сами во всем разберемся! Не нужны нам…
«…еретики и отщепенцы вроде тебя! Из-за таких, как ты, разрушился старый мир! Будешь служить до последнего вздоха и все равно не отработаешь даже сотой доли того, что…»
– Хватит!
«Кто это крикнул?»
Все поворачиваются к Северо словно по команде. Грешник смотрит прямо на него – хотя за темными стеклами очков и не видно глаз, Северо чувствует этот взгляд и кожей, и нутром.
«Ох…»
– Хватит, – повторяет Северо, вынуждая себя сделать шаг навстречу этому Теймару Парцеллу. В памяти, словно мутный осадок на дне травяного отвара, вертятся обрывки проповедей: злодеяния таких, как этот не-совсем-человек, их преступления против всего человечества и мироздания. – М-мы терпим бедствие. Неделю назад в нас попала молния и повредила движитель. С тех пор остров неуправляем. Ты… вы… не могли бы…
Тут решимость его покидает, но зато наконец-то приходит в себя Типперен Тай.
– Прости за злые слова и мысли, – говорит он негромко и, шагнув следом за Северо, ободряющим жестом кладет руку ему на плечо. – Мой подопечный сказал правду. Ты не мог бы оказать нам посильную помощь?
Грешник медленно кивает. Он по-прежнему смотрит на Северо.
– Посмотрим, что я смогу сделать.
«Что мы сможем сделать, мы. Не волнуйся, малыш».
Лишь теперь Северо осознает, что все это время в его голове звучали сразу два чужих голоса и только один был воспоминанием.
Они проводят его в гостиную и усаживают на место Иголки, которая так и не появилась. Гость наконец-то снимает кожаный шлем с очками, и Ванда почему-то не удивляется при виде искусственных глаз, в полумраке комнаты мерцающих будто кошачьи. Кто-то из мальчиков ахает, кто-то тихо ругается, но все это не тревожит ни самого грешника, ни воцарившееся внутри нее спокойствие. Переложив в пустую тарелку оставшиеся фаршированные перцы – они всегда сберегали немного еды для Иголки на случай, если она передумает и все-таки сядет за стол, – Ванда предлагает пилоту угоститься, и он вежливо соглашается.
Потом она отодвигает свой стул в угол между часами и старым диваном, узорчатая обивка которого каждую третью ночь уползает из комнаты. Незадачливой тряпке ни разу не удалось достичь парадного крыльца, но она предпринимала все новые попытки, что доказывало безграничную тупость обивочного дьюса: через дверцу, ведущую в садик камней под балконом, он мог бы вырваться на свободу вчетверо быстрее и почти гарантированно.
Ванда садится, сложив руки на коленях, и вся превращается в слух.
«…и виновата во всем ты. Не увидела, не предупредила, не сдюжила. Ничтожество».
Если не считать Принца, который с видом оскорбленного величия усаживается на подоконник и демонстративно смотрит наружу, лед тает быстро. Словно пытаясь возместить свою невежливость при встрече и как следует представиться, Типперен любезно повествует о своем прошлом в антикварной лавке; о бездетном браке и смертельной болезни жены; о том, как судьба свела его с первыми сиротами, которые уже давно выросли и живут своей жизнью. Мальчики – опять-таки, кроме Принца, – наперебой представляются, хотя о себе почти ничего не говорят, и гость не настаивает. Может, понимает, что это для них больно? Сын садовника; илинит; помощник писца; бывший юнга; сын солдата. Кто-из них называет Ванду по имени и «птахой»; она слегка кивает, сохраняя каменное лицо.